— Заинтересованное лицо заинтересовано в выгораживании. А здесь все наоборот.
— Так, может, она заинтересована как раз не в выгораживании.
— С чего бы? — насторожился майор.
Просвирин подумал, что объяснить это будет как-то сложно. Не врать же, что она мстит за супружескую измену или еще что-то. Начнешь врать, потом совсем запутаешься.
— Ну ладно, — почти добродушно улыбнулся Мартынкин после паузы. — С первым трупом у вас легкие провалы в памяти. Бывает. А как насчет грибника в лесополосе?
— Какого грибника?
— Труп которого мы позавчера нашли. Свеженький жмурик-то.
— А при чем тут я?
— Не скажите, — покачал головой Мартынкин. — Его ведь тоже как-то убили странно — горло перерезали. Садизмом опять же попахивает. То, что вы два дня назад ночью делали, я надеюсь, вы помните?
— Это помню, — неуверенно сказал Просвирин.
— И что?
— Я спал.
— Так и записать?
— Так и запишите. Я вообще по ночам, знаете ли, сплю.
— А вот ваша жена утверждает, что с двенадцатого на тринадцатое сентября вы не ночевали дома.
— Так она меня сама не пустила! Конечно!
— А почему не пустила?
— Да все из-за этого сеанса дурацкого!
— И где же вы спали?
— На лестничной клетке, у выхода на крышу. У трубы.
— И кто это может подтвердить?
— Кроме трубы, никто, — хмуро ответил Просвирин. — Вряд ли кто-то ходил ночью на крышу.
— М-да, — вздохнул Мартынкин. — А ведь именно в эту ночь и был убит грибник Трошин. Слушайте, ну вы прямо белый и пушистый, с какой стороны ни погляди.
— Нет, ну почему же? — смутился Просвирин. — У меня есть вредные привычки.
— Людям, например, горло перерезать, — хмыкнул капитан.
«Тебе бы я точно перерезал», — со злостью подумал Просвирин, которого начали раздражать эти реплики со стороны.
— А чего ж вас тогда из школы уволили, раз вы такой белый и пушистый? — спросил Мартынкин и, заметив растерянность Просвирина, добавил: — Звонили, звонили мы вашему директору. Характеристику хотели получить. А нам: «А такой у нас, слава богу, не работает уже». Кстати, характеристика-то так себе, на троечку. Послушайте.
Он снова достал какую-то бумажку.
— Как-то они быстро ее прислали, — засомневался Просвирин.
— Директор по почте электронной прислал. Технический прогресс. И вот, что он пишет. Скрытный, молчаливый, сдержанный, с учениками держит себя подчеркнуто корректно, с педагогическим составом соблюдает подозрительно вежливую дистанцию. В прошлом году грозил шестикласснику Симоненко, что убьет того.
— Да ну послушайте! — возмутился Просвирин. — Он меня достал, этот Симоненко. Я ему это просто так сказал. Ну, как обычно…
— Обычно такое не говорят, — сухо заметил Мартынкин.
В этот момент в кабинет быстрой походкой вошел лысоватый мужчина лет пятидесяти, похожий на колобка. Он быстро пожал руку майору, потом почему-то Просвирину, потом подошел к капитану.
— Привет, — сказал мужчина, кладя на стол капитану серую папку.
— A-а, медэкспертиза, привет, — сказал капитан. — Да я бы сам заехал.
— Я дочку из школы забирал, вот решил заключение закинуть.
— Ну и что там?
— Держись за стул, капитан. Или стол. Или стену. Посмотрел я труп твоего Зильберштерна, но, каюсь, с похмелья был, особо разбираться не стал, а тут ко мне стажера прислали. Он труп заново осмотрел, так скать, свежим стажерским взглядом. Если, конечно, в нашей работе уместно слово «свежесть». Ха-ха!
— Кончай ржать. Дело говори.
— В крови твоего Зильберштерна убойная доза алкоголя. Но это не главное, главное, что по ходу водка, которую он пил, была сплошь альдегиды, эфиры и сивушные масла.
— Это что?
— Это отрава, а не водка.
— Саленко, ты там трупы часом не перепутал, как в прошлый раз? У меня уду-ше-ни-е. Сам же говорил: странгуляционная полоса, пена, цвет лица… Зильбер-мать-его-штерн!
— Ты меня не обижай, капитан! В прошлый раз я двух таджиков перепутал! А сейчас у меня в морге хохол с пищевым отравлением и обрезанный еврей. Нет, если ты мне скажешь, что хохлы теперь обрезанные ходят, а жиды сало едят, то…
— Ну ладно, ладно, — перебил его капитан. — Так что, квалифицируем как самоубийство?
— Тебе решать. Нет, если, конечно, сам хочешь с обвиняемым поразвлечься, держи его дальше в КПЗ.
— Иди в жопу, — беззлобно огрызнулся капитан.
— Ха-ха, ладно. Заключение я тебе отдал. Побежал. У меня сейчас двух жмуриков-гастарбайтеров привезли — крысу сварили на обед, думали, такса.
Патологоанатом махнул рукой, кивнул майору и убежал.
— Ну не везет так не везет, — стал сокрушаться капитан. — Какое убийство было, а? Картинка! Главное, блин, раскрыли, нашли, взяли, раскололи. А покойник просто водкой траванулся. Тьфу!
— Ну, хорошо, Просвирин, — сказал Мартынкин, проигнорировав страстный монолог капитана. — Вернемся к нашим баранам. Если все это фантазии вашей жены, соседки, педсовета школы, зрителей на сеансе, то как вы объясните, что вчера ходили на прием к психиатру?
— И этот всплыл! — усмехнулся Просвирин.
— Всплыл, всплыл. Как Кубарев, которого вы в речке утопили.
— Да никого я не топил! А к психиатру я просто пошел… за справкой.
— А-а! — обрадовался майор. — За справочкой, что вы — псих. Чтоб если что, я — псих, с меня взятки гладки.
— Да наоборот! Что я здоров!
— Да? — удивился майор. — А вот психиатр утверждает, что вы пришли к нему с просьбой излечить вас от тяги к насилию.
Просвирин снова застонал, чувствуя, что беспомощной мухой бьется в липкой паутине обвинений.
— Давайте рассуждать логически, — сказал майор, и от этой фразы Просвирину стало как-то особенно плохо. Обычно в советских детективных фильмах ее говорили следователи, прежде чем поставить преступника в полный и окончательный тупик.
— Жена вас не пустила, значит. Из-за сеанса, так?
— Ну, да.
— И поэтому вы хотели ее убить.
Просвирин невольно дернулся.
— С какой стати?
Мартынкин вытащил из дела какой-то листок.
— А у меня тут заявление от вашей жены, Ольги Просвириной. Что, мол, она ваши темные дела покрывать не собирается. Что вы грозились ее с дочкой убить. Ломали дверь. Требовали впустить.
— Ну, это, знаете ли, логично, — хмыкнул Просвирин. — Я там живу вообще-то. Точнее, жил.
— Когда где-то живешь, имеешь ключи.
— Так она ж замок сменила!
— А как вы хотели, если вы грозились ее убить?
Просвирин тихо застонал.
— Да не собирался я ее убивать!
— Ох, Просвирин, Просвирин, — покачал головой Мартынкин. — А вот это что?
Как заправский фокусник он достал откуда-то еще один листок.
— А это что? — устало спросил Просвирин.
— Это заявление от вашей соседки Нины Ивановны Седых. Все то же самое. Ломали двери. Грозились убить.
Просвирин опустил голову и, обхватив ее руками, закачался.
— Потом был наряд милиции, — невозмутимо продолжил майор. — Сопротивление работникам правоохранительных органов. Потом нападение на охранника в кафе. Причем все это время были трезвы. То есть вменяемы.
— Охранник тоже заявление написал? — усмехнулся Просвирин.
— Пока нет, но это дело поправимое. Так была драка с охранником?
— Ну, была. Но это ж он первый полез.
— Значит, была…
Тут майор неожиданно потер ладонями и расплылся в плотоядной улыбке:
— Ну, вот и складывается-то наша картинка.
— Это точно, — хмуро заметил за соседним столом капитан, продолжая что-то писать.
— Какая картинка? — растерялся Просвирин.
— А такая.
Тут майор выдержал эффектную паузу. Затем сменил хищную улыбку на загадочную.
— Следите за логической цепочкой. Вы делаете невольное признание на гипнотическом сеансе. Затем ссоритесь с женой, угрожаете ей, пытаетесь убить соседку, сопротивляетесь милиционерам. Затем вас увольняют из школы в связи с угрозами в адрес ученика. Затем вы идете к психиатру с просьбой излечить вас от тяги к насилию. Затем вы идете в лесопарковую зону и… перерезаете горло грибнику Трошину! А?!
И майор расхохотался, видимо, желая поделиться своей дедуктивной радостью с Просвириным.
— С логикой не поспоришь, — снова все так же хмуро заметил капитан.
Но Просвирину как раз таки очень хотелось с этой логикой поспорить. Особенно сильно его смущала гладкость перехода от беседы с психиатром к перерезанному горлу грибника. Словно это было совершенно закономерным шагом. Кроме того, он видел, что каждый из фактов исковеркан до неузнаваемости, но как тут спорить?
— Послушайте, — сказал Просвирин наконец. — Но и лесопарк, и речка, если вы о вашей речке, — все это находится довольно далеко от Фадеевска. Я до области на перекладных два часа из Фадеевска добирался. Зачем мне было вообще так далеко уходить?
