И мальчишка остался без стипендии, на которую рассчитывал.
Девчонка решила спасти.
– Я прошу вас проявить снисходительность и…
– Его убили. – Виттар прервал ректора. – Мне поручено найти виновных.
Он не стал уточнять, кем именно поручено: человек неглуп, сам поймет.
– Вы же понимали, что к этому все идет?
Ректор вытащил из рукава платок и промокнул лысину:
– Не до убийства… не до убийства… я предлагал ему уехать. Я написал рекомендательные письма моей… знакомой. Она искала художника, а мальчик был талантлив. По-настоящему. Идемте, я вам покажу.
За кабинетом имелась еще одна комната, крохотная, едва вместившая кровать и умывальник.
– Мне иногда приходится задерживаться здесь, – пояснил ректор.
Виттар сразу понял, что именно ему хотели показать: картину.
Комната. Зеркало. Синее трико и белый пух пачки. Девочка-балерина, застывшая на кончиках пальцев. Не из прим и вряд ли когда-нибудь станет, так, типичная балетная крыска, отданная родителями в Академию с робкой надеждой не то на грядущую славу, не то на верный заработок. Старательная. Усердная. И не без искры таланта, иначе бы не взяли… По выражению лица, отраженного в зеркале, даже не лица, тени его, можно было прочесть всю историю ее недолгой жизни.
Картина написана крупными небрежными мазками. И цвета яркие, резкие даже.
– Я хотел спасти его…
Не получилось.
– Вы знаете, кто мог желать ему смерти?
Знает. Но будет молчать. И голос совести куда слабее голоса благоразумия.
– Нет. – Ответ дан так, что становится ясно: ректор принял окончательное решение.
Возможно, будь Виттар человеком, поверил бы. Но он позволил ректору вернуться в кабинет и сел, показывая, что разговор не окончен.
– Давайте я изложу факты. Вы боитесь. В основном, как понимаю, за девушек, если приставили к вашим балеринам охрану. Но не считаете ее достаточно надежной, поэтому заменили дверь. Однако это все, на что вы способны. Следовательно, тот, кого вы боитесь, стоит выше вас. И, полагаю, выше попечительского совета, если даже он неспособен остановить произвол. Кто-то из высших?
Молчание.
– Мальчик умер потому, что пытался добиться справедливости. Но началось все с вашей натурщицы… неприятная история, но девушка была связана с вами весьма условно.
Почему люди думают, что упрямое молчание заставит собеседника отступить?
– Напрямую ее смерть с Академией не свяжут. Да и оснований для суда нет… не напрямую… Помнится, в свое время я сам заглядывал в Академию. Любовался на балерин. Натурщиц. Или вот арфистки еще очень нравились… я им тоже. Но все было добровольно. Кто изменил правила?
Тишина. Человек покраснел, и глаза налились кровью. Виттар надеялся, что этот разговор не закончится для ректора апоплексическим ударом. Было бы жаль потерять хорошего профессионала, искренне за дело радеющего.
Повернувшись к окну, Виттар продолжил:
– Род Лунного Железа? Конкретное имя узнать будет не так сложно. Я готов переговорить с каждым… профессором, служащим, студентом… но это отнимет изрядно времени.
Которого у Виттара не так много.
Сколько понадобится стае, чтобы прийти к закономерной мысли о собственной безнаказанности? И о том, что местные аллеи весьма подходят для охоты?
– У… вас не получится доказать.
Виттар и не собирается что-либо доказывать. Ему нужна информация, а Стальной Король уже сам решит, что с ней делать.
– И они просто шутят… я пытался разговаривать с райгрэ… но это же просто шутки. Он обещал, что ничего не случится.
Случилось. И шутки далеко не всем казались шутками, если людям пришлось принимать меры.
– Их не в чем обвинить.
Человек был прав и в то же время ошибался.
– С этого дня территория Академии закрыта для посторонних. Для всех посторонних… – Виттар пришлет своих людей, которые проследят, чтобы запрет исполнялся. – Это временная мера, связанная… сами придумаете, чем объяснить.
– Но…
– К каждой группе студентов вы приставите куратора, который будет находиться при группе неотлучно. В случае опасности куратор подаст сигнал. И уведет студентов в безопасное место.
Если успеет. И по выражению лица ректора ясно: подобные меры он полагает излишними.
– Вы не понимаете. Стая попробовала крови, и те шутки, которые они играли раньше, действительно были шутками. А вот теперь вам будет не смешно.
Королевская академия находится под покровительством Стального Короля.
И кровь, пролитая здесь, вполне может считаться вызовом.
Случайность?
Или еще одна нить из гобелена, сотканного жилой Лунного Железа?
– И да, я хотел бы выкупить у вас картину…
Ректор кивнул. Похоже, проблемы живописи теперь мало его волновали.
В Академии пришлось задержаться надолго, а дома Виттара ждали приглашение и записка: Стальной Король будет рад принять его, но завтра. Перед балом.
Следовательно, присутствия на балу не избежать, что совершенно не радовало Виттара.
Жаль, что Тору нельзя взять с собой. Ей бы понравилось…
Его найденыш опять играл и на сей раз не стал прерываться. Музыка тоже осталась прежней, мягкой и убаюкивающей.
Стянув перчатки, Виттар развязал галстук, отправил сюртук в угол, а сам устроился на ковре. Он положил голову ей на колени и, когда Тора прекратила играть, обнял ее ладошку.
– Устали? – Ее пальцы пробежались по волосам.
– Как собака, – честно ответил Виттар.
Надо заказать ее портрет, чтобы потом, когда она покинет этот дом, хоть что-то осталось.
Но Виттар смутно подозревал: портрета будет недостаточно.
Глава 24
Разноцветные сны
Она давно не приходила, но было бы наивным считать, что Оден вовсе избавился от внимания королевы. Правда, на сей раз обошлось без ямы и пыточной.
– Настроение не то, – меланхолично заметила Мэб. – Зло тоже нуждается в отдыхе. Садись.
Оден огляделся.
Зеленый луг, расшитый травами, и мутноватое небо. Солнце просвечивает сквозь туман, словно бельмо на гигантском глазу, и его зыбкий свет меняет королеву.
Она сидит на краю платка, из тех черных, разрисованных алыми маками или же розами, что так милы крестьянским девкам. Ее величество ныне сменила облик. Ей к лицу простая белая блуза и саржевая юбка, грубая, подчеркивающая девичью хрупкость. Вместо драгоценных камней на шее висят стеклянные бусы. Косы уложены короной, и цветные ленты, что спускаются по плечам, – чем не лоза перевоплощенная.
– А у тебя приземленные вкусы, если такое нравится, – заметила королева и повторила: – Садись, не испытывай терпение.
Оден присел на край платка. Бросил взгляд на руки, убеждаясь, что свободен. Королева небрежно бросила:
– Мир грез переменчив.
И не надо гадать, в чьей власти совершить перемену.
– Правда, маленькие девочки очаровательно наивны? И так похожи… все верят в любовь. И в то, что если уж суждено влюбиться, то это навсегда.
– Не трогай ее, пожалуйста.
– Почему? – Она потянула за ленту, и косы упали на плечи, темные, тяжелые.
Оден помнил, что на ощупь они похожи на змей.
– Это лишь твое больное воображение, дорогой, – заметила королева. – Ты меня несколько… демонизируешь.
– Причины есть.
– Неужели?
Странный разговор и странный мир. Оден не удивляется, когда в подставленный королевой кувшин льются небесные туманы, чтобы превратиться в молоко.
– Скажи, зачем ты пришел на Перевал? Точнее, не ты – вы… – Она разлила молоко по глиняным кубкам. – Будешь?
Отказываться было бы неблагоразумно.
Да и пожелай она отравить Одена, неважно, во сне ли, наяву, давно бы сделала.
– Именно, – согласилась королева, передавая некрасивую, кривовато обожженную посудину.
Оден постарался взять так, чтобы не прикоснуться к белым пальцам Мэб.
– Десять лет тому граница проходила по ту сторону гор… двадцать – за рекой… тридцать… да и мне ли рассказывать, ты же неглуп, ты сам все понимаешь.
Война началась давно, тихая, подспудная, состоящая из пограничных стычек, которые чаще всего заканчивались поражением альвов. И постепенно, год за годом, граница подползала к горам. А потом и Перевал, узкая расщелина в каменной плоти скал, соединяющая обе стороны мира, перешел под власть Стального Короля.
– Тебе поручили Гримхольд и крохотную приграничную крепостицу? Тебе, Оден, второму по силе после короля?
– Мне нужен был отдых.
– И как отдохнулось? – Лукавая улыбка и по-прежнему мертвые глаза. – Отдыхают дома, Оден. Ты же хотел вернуться… но тебя попросили. Всего-то год… или полтора… больше никаких войн, раз уж ты устал от схваток. Просто навести порядок. И молодняк поучить.
– Что в этом плохого?
– Ничего, – согласилась королева. – Признай, вы ведь готовились нанести удар.
– Если и так, то я был не в курсе. В Гримхольде только гарнизон и стоял.
Из тех самых мальчишек, которых Оден учил. И должен был сберечь, но вместо этого заставил держаться, пока пробивалась к поверхности лютая дикая жила.
