калмыков, пока ты всех разбойничков не переловишь.
Когда, расставшись со своим наставником в сыскных делах, я снова оказался возле трактира «Пушкарский двор» там веселье уже бурлило через край. Радостно заливалась балалайка и голос Еремейки пел:
В Ярославле городке, где кабак на кабаке,
В трактире безымянном на волжском бережке
В день праздника святого, по лету как-то раз,
Сошлись мастеровые поддать не в бровь, а в глаз.
Сапожник, малый ушлый, огурчик занюхнув,
Напился сразу в стельку, и морду в стол уткнув,
Поведал, что в бутылке зелёный чёрт сидит.
Бутылку выпил плотник и в страхе чёрт бежит.
Ещё две чарки водки и плотник в доску пьян…
До самого заката я ходил из кабака в кабак, постепенно приближаясь к воротам кремля. По ходу дела запоминал, какие из кружал посада и Белого города служат пристанищем кампаниям казаков.
У ворот кремля я сказал караульному солдату пароль, о котором мы с воеводой сговорились позавчера и меня тут же отвели в казармы драгунского полка. Там шла неторопливая и по-солдатски деятельная подготовка к выступлению. Служивые чистили ружья, точили палаши, чинили основательно поношенную амуницию.
Губернатор Волынский тоже был здесь; возле казарм стояла его карета. Он встретил меня в дверях и заговорщицки зашептал.
— Как вы и сказали, Артемий Сергеевич, я привёл гарнизон в боевую готовность, но для чего сиё надобно, офицерам не объяснил. — Тут парсуна воеводы приняла весьма удручённый вид и он жалобно простонал, — Ох, не простит мне жигулёвская братва этой ночи длинных ножей. Атаманы, приятели Галани, того и гляди убийц подошлют.
Я подумал:
«Вот порадуется купец Федулка, коли жигулёвцы и вправду воеводу зарежут».
В слух же сурово произнёс:
— Не гоже государеву мужу боятся всякого отребья.
— И то верно, негоже, — спохватился губернатор.
Волынский представил меня офицерам гарнизона и сказал, что отныне они и их солдаты по-ступают в моё полное распоряжение. Сам же ретировался, вооружил челядь и превратил свой дом в неприступную крепость.
Так, невольно, я стал командующим целым корпусом, словно самый настоящий фельдмаршал.
Город погрузился во тьму. Улицы опустели. Воровские казаки гуляли в кружалах так, что соседние дома ходили ходуном, словно при землетрясении. Упившись, они отплясывали под звуки кабацких балалаек. Хозяева питейных заведений, богатевшие на глазах, радостно потирали руки и, пряча в сундуки серебро, возносили молитвы Господу, за то, что он послал им эту оголтелую толпу гулящих людишек, швырявшихся деньгами направо и налево, ни чуть не беспокоясь о будущем.
Ровно в полночь на колокольне Пречистинских ворот ударил колокол. По этому сигналу солдаты астраханского гарнизона, стараясь не производить шума, заняли позиции у всех ворот Белого города, с приказом никого ни впускать и не выпускать. Ворота закрыли. С грохотом упали решётки. Из казарм, бряцая оружием, вышли два гарнизонных полка и многочисленными ручейками растеклись по близлежащим улицам. Офицерам было поручено ворваться в указанные мной питейные заведения и схватить всех кто там окажется. А уж следствие потом разберётся, кто есть кто.
Сам я шёл вместе с ротой, которой командовал поручик Терского полка Вениамин Зябликов. Этой роте была отведена главная роль в предстоящем спектакле. Она должна была захватить атамана Галаню. Губернатор Волынский сказал мне, что сей поручик отличается отменной храбростью и, несмотря на молодость, показал себя очень способным командиром.
Тёмной грозной массой колонна продвигалась по улицам города. Во дворах заливались лаем собаки. Спавшие в подворотнях бродяги просыпались и испуганно шарахались в стороны. Вдруг где то вдалеке, наверное в посаде, грохнул выстрел. И сразу же на соседней улице раздались крики. Выстрелы теперь слышались то тут то там. Совсем рядом от нас загорелось какое то здание. Небо осветилось красным заревом. Люди просыпались, выскакивали в одном исподнем на улицу. Увидев пожар, хватали топоры и вёдра и спешили тушить огонь, пока он не перекинулся на соседние дома.
Среди прочих я увидел невесть откуда взявшегося Мишку Баламута, а с ним раскрасневшуюся бабу в одной рубахе и накинутой поверх неё шалью.
Я подскочил к нему и торопливо зашептал.
— Возвращайся к своей купчихе, спрячься у неё и не высовывайся. Я тебя не выдам.
Мишка удивлённо посмотрел на меня, окинул взглядом колонну солдат за моей спиной. Поняв всё, он размахнулся и двинул мне кулаком в зубы, прокричав с ненавистью:
— Предатель! Иуда! — и бросился бежать.
Я, выплёвывая на ходу, осколки выбитого зуба устремился за ним. А солдаты за мной.
Мишка бежал и кричал:
— Братки! Измена! Нас предали! Спасайтесь!
Впереди показались распахнутые настежь ворота трактира «Пушкарский двор». Поняв, что за Мишкой мне не угнаться, я остановился, переводя дыхание, и сказал поручику Зябликову:
— Он не должен уйти.
Офицер тут же кивнул первой шеренге солдат. Те вскинули фузеи и дали залп. Мишка, не добежав до трактира полсотни саженей, захлебнулся криком и ткнулся лицом в деревянную мостовую.
Музыка в трактире оборвалась. Казаки высыпали на улицу, уставившись на мёртвое тело Мишки Баламута и неожиданно возникший из темноты сомкнутый строй солдат. Последовало короткое замешательство, затем яростный взрыв самых ужасных богохульств, который перекрыл громовой голос Галани:
— Эта измена! Назад! Закрывай ворота!
Толпа казаков отхлынула во двор трактира. Массивные створки ворот захлопнулись, превратив «Пушкарский двор» в осаждённую крепость. Несколько ушкуйников попытались спастись перемахнув сзади трактира через тын но тут же попали в руки солдат, в считанные минуты обложивших трактир со всех сторон.
Галаня, и с ним ещё человек двадцать, закрылись внутри трактира, высадили слюдяные окна и стреляли из пистолетов во всякого, кто в горячке пытался перелезть через тын. Поручику Зябликову пришлось остужать воинственный пыл своих бойцов пинками начищенного до блеска ботфорта, чтобы те по дурному не лезли на пулю.
— Ломайте ворота! — рявкнул он.
Солдаты бросились по близлежащим дворам, переполошив жителей, и вскоре вернулись с тяжёлым бревном.
— Давай, братцы, разбежались! — командовал он.
Солдаты ударили тараном в ворота. Но те только недовольно заскрипели. Ударили ещё раз и ещё раз. Ворота были сработаны на совесть, дубовые засовы, массивные кованые петли. Вышибить такие с налёту невозможно.
В это время мимо меня провели схваченных ушкуйников. Я попытался отвернуться, чтобы не быть узнанным, но поздно. Один из разбойников, сообразив, что к чему, с диким воплем бросился на меня, повалил на землю и вцепился пальцами в горло. Хватка его была так сильна, что промедли солдаты одно мгновение, он непременно раздавил бы мне горло. Слава богу, один из бывалых вояк тут же вогнал ему в спину багинет.
