силуэты военных кораблей и принялись разворачиваться, чтобы дать бортовой залп. Казаки, сообразив, что сейчас по ним начнут стрелять из пушек, бросились врассыпную. Многие побежали на другую сторону острова, чтобы попытаться спастись вплавь.
На месте остались только Лёшка Кортнев и Иван Бобров. Есаул, размахивал пистолетом и бешено матерился, пытаясь остановить панику. Громыхнул первый залп. Зарево освятило корабли. Двенадцатифунтовые ядра с протяжным воем понеслись над водой. Одно из них угодило прямо в Ивана Боброва, тело которого в мгновение ока разлетелось на куски. Остальные обрушились на струги, пробивая их борта и снося мачты.
Пушки шлюпов утюжили остров целый час. Все струги были разбиты ещё первыми залпами. Человек двадцать разбойников погибло. Но за это время Лёшке Кортневу с помощью убеждений и угроз, которые он без раздумья приводил в исполнение, удалось организовать казаков для встречи десанта.
Гришка Осипов, командуя полусотней человек, под ураганным огнём, вытащил из-под обломков атаманского струга «Толстуху» и поставил её на лафет. Так же смогли наладить чудом уцелевшую мортирную батарею.
Небо на востоке начало сереть. От военных судов отделились шесть шлюпок наполненных солдатами. Гришка принялся тщательно наводить пушку, бормоча что-то невнятное себе под нос.
— Только бы не промазать, — сказал он и поднёс фитиль к запалу.
Огненный столб вырвался вперёд саженей на двадцать. Ядро «толстухи» попало в одну из лодок, превратив в кровавое месиво почти всех сидевших в ней солдат.
На шкоутах были так потрясены этим выстрелом, что канонада на некоторое время стихла. Однако, очухавшись, капитаны закричали своим канонирам, чтобы те немедленно уничтожили чудовищную пушку. Канониры были полностью единодушны со своим начальством в этом желании, поэтому проявили максимум усердия, наводя орудия.
— Ты бы Гриша по кораблям лучше стрелял, — сказал Лёшка Кортнев.
— Корабли я парой выстрелов на дно не пущу, а вот десант…, — ответил бывший канонир Новгородского полка.
Договорить он не успел. Прямое попадание разбило лафет «Толстухи». Ствол гигантской пушки резко развернулся и размозжил голову ему, Лёшке Котрневу и ещё двум казакам.
На приближавшихся шлюпках грянуло громогласное «ура». Солдаты начали выпрыгивать в воду, подняв ружья казённой частью вверх, чтобы не замочить порох.
Капитаны шкоутов увидели в свои подзорные трубы, как берег окутался плотным пороховым дымом, и огонь мортирной батареи выкосил часть наступавших. Правда многие гранаты попали в воду и не взорвались. Выбравшись на песок, солдаты сомкнули ряды и дали залп в нестройную толпу бросившихся в атаку казаков.
Бой продолжался долго. Разбойники поняв, что с острова им не уйти, рубились с яростью смертников. Солдаты один за другим валились на покрасневший от крови прибрежный песок. Шаг за шагом ушкуйники теснили десант обратно в воду. Поражение его, казалось, было неизбежно.
Галанинцы, видя это, воспрянули духом. Однако всё переменилось в одно мгновение. Из города подошла подмога. Десять лодок с драгунами переправились на остров и ударили по казакам с тыла. Теперь сражение шло за то, чтобы умереть быстро в бою, избежав ужасных пыток в застенках острога. Сдаваться на милость победителя никто не собирался. Тела ушкуйников густо усеяли берег острова вперемежку с трупами морских пехотинцев и драгун.
Так закончилась астраханская ночь больших ножей. Ватага Галани была частью перебита, частью попала в плен, чтобы украсить собой городские виселицы. Но сам атаман с несколькими десятками человек к рассвету был уже далеко от города. Захватив рыбачьи лодки, он велел своим людям грести вверх по течению, спасаться, бросив на острове товарищей и всё награбленное добро. Я лежал на дне одной из этих лодок, страдая от боли, а ещё больше от стыда. Я бездарно провалил свою миссию, а в придачу к этому снова оказался среди разбойников, окунувшись в пучину новых несчастий и опасностей.
Глава ХХ
Бегство из Астрахани. Стоянка в заводи. Еремейка рассказывает мне, как Галане удалось скрыться из трактира. Атаман принимает решение укрыться на Шайтан-горе. Плаванье по Волге. Легенды Жигулей. Галаня уничтожает ватагу Ульяшки и Парашки. Шайтан-гора.
Галаня и остатки его ватаги вырвались из охваченного огнём города с первыми проблесками рассвета. Те, кто был в состоянии грести — гребли. Остальных мучили страшные кровоточащие раны. Они стойко переносили боль, старались, как могли перевязать друг друга. Некоторые метались в бреду, без конца просили пить. Потом они затихали. Им закрывали невидящие глаза, поп Филька читал короткую молитву, и тело выбрасывали в реку.
Это было страшное бегство. Казакам чудилась скачущая вслед погоня, и они понимали, что если воевода выслал вслед хотя бы сотню всадников, им не пережить утра.
— Ах Волынский, ах плешивый пёс, золотишко взял, а потом нож в спину, — бушевал Галаня. — Попомнит он меня. Я до него доберусь. Вздёрну гада на собственных кишках.
Как только рассвело, атаман высмотрел укромную заводь, скрытую от посторонних глаз и велел разбивать на берегу лагерь. Лодки вытащили на песок. Запылали костры. Раненых положили на подстилку из нарубленного камыша.
Поликарп Ерофеевич каким то чудом уцелевший в ночной резне, наверное потому что меньше всего походил на воровского казака, с докторским саквояжем, который ему тоже неведомо как удалось сохранить, обходил своих пациентов. Одному за другим он вытаскивал пули, промывал и зашивал раны, делал перевязки, поил отваром от лихорадки.
Осмотрев меня, он присвистнул:
— По тебе Васька будто табун жеребцов проскакал. Тем не менее считай, что родился в рубашке. Ожоги хоть на вид и страшные, но не смертельные. Заживут. Ушибы по всему телу, но кости целы. Только лёгкое сотрясение мозга, вывих руки, пара глубоких ран, которые неплохо бы заштопать. В общем, неделька, другая и будешь плясать.
Он смазал мои ожоги мазью, от которой нестерпимая боль тут же поутихла, зашил рваные раны на голове и ноге, а потом дёрнул мою правую руку так, что я взвыл.
— Терпи казак, атаманом будешь, — напутствовал меня полковой хирург и перешёл к лежавшему рядом Еремейке.
Тот получил удар багинетом в сражении у Кабацких ворот и очень сокрушался о своей старенькой балалайке, которая приняла на себя основную силу этого удара, спася, таким образом, ему жизнь.
Карлик, несмотря на боль, был как всегда весел и словоохотлив. Пока Поликарп Ерофеевич возился с его раной, он рассказал мне, как Галане удалось выбраться из «Пушкарского двора».
— Атаман наш в Астрахани никогда не бывал, а потому о тамошних злачных местах не имел ни малейшего разумения. Он сказал мне:
«Ты Еремейка, в сём городе частый гость. Скажи мне, где можно устроить гулянку, чтобы и жрачка была добрая и выпивка что надо».
Я ему и
