Въ моей критикѣ Толстовскаго произведенія Маня усмотрѣла нѣкоторое сопоставленіе съ моей стороны того, что у насъ съ ней произошло въ памятный китовскій вечеръ 22 ноября. Въ концѣ письма она меня спросила — такъ ли это? И, если это такъ, то не лучше ли намъ обоимъ во время одуматься?! Отвѣчать на это Манѣ поспѣшно, сгоряча, хорошенько не продумавъ, я не могъ.
День шелъ за днемъ, голова горѣла отъ непривычныхъ для меня житейскихъ размышленій и всяческихъ сомнѣній, а въ частыхъ бесѣдахъ съ мамой прямого отвѣта я не находилъ. Словомъ, мучился я не мало...
Помнится мнѣ день (въ половинѣ января 1893 г.), особенно для меня тягостный, когда я, наконецъ, рѣшился высказать Манѣ все то, что лежало у меня на сердцѣ, предоставивъ дальнѣйшую нашу судьбу на ея рѣшеніе. Прежде, чѣмъ изложить ей это все въ письмѣ, я рѣшилъ пройтись и еще разъ предварительно обдумать его содержаніе...
Спустившись по Воздвиженкѣ, пройдя Боровицкія ворота, весь поглощенный своими мыслями, я неожиданно для самого себя очутился передъ старенькой, небольшой церковкой, пристроенной къ одной изъ кремлевскихъ крѣпостныхъ башенъ, передъ которой стояла кучка бѣднаго люда, истово молившагося на большую икону, написанную на одной изъ стѣнъ самаго входа. Оказывается, вмѣсто того, чтобы изъ Боровицкихъ воротъ идти обычнымъ, верхнимъ путемъ, ведущимъ мимо Кремлевскаго Дворца къ Спасскимъ воротамъ, я незамѣтно для самого себя, прошелъ изъ Боровицкихъ воротъ нижней дорожкой, ведущей прямо къ церкви „Благовѣщенія, что на Житномъ Дворѣ”, въ которой обрѣталась, чтимая въ Москвѣ и во всей Россіи, чудотворная икона „Божьей Матери Нечаянной Радости”, копія которой изображена на стѣнѣ входныхъ церковныхъ сѣней.
Опомнившись и разспросивъ, что это за церковь, передъ которой я такъ неожиданно впервые въ своей жизни очутился, я вошелъ въ нее и прослушалъ общій молебенъ передъ чудотворной иконой... Давно я такъ искренно и горячо не молился... Моя просьба была одна — чтобы Господь помогъ, такъ или иначе, разрѣшить мои сомнѣнія...
Вмѣстѣ съ толпой подошелъ я къ небольшой древней, потемнѣвшей отъ времени чудотворной иконѣ и, прикладываясь къ ней, я какъ бы всего себя отдавалъ волѣ Божіей... Не забуду только одного — выйдя изъ церкви, я чувствовалъ полное душевное облегченіе и необычайно бодрое настроеніе.
Я пошелъ быстрыми шагами домой, гдѣ меня встрѣчаетъ мама и передаетъ мнѣ писеьмо съ хорошо знакомымъ почеркомъ. Содержаніе его положило конецъ всѣмъ моимъ сомнѣніямъ и всяческимъ опасеніямъ за будущее.
Не дождавшись отъ меня отвѣта на тревожившіе и ее тѣ же вопросы, Маня, въ сердечно-дружескомъ тонѣ, сама взяла на себя иниціативу въ своемъ письмѣ возстановить наши прежнія лишь любовно-братскія отношенія, освободивъ себя и меня отъ послѣдствій, возникшихъ подъ вліяніемъ временнаго остраго нашего взаимнаго увлеченія. Умная, чуткая и правдивая, Маня — вся сказалась въ этомъ послѣднемъ, полученномъ отъ нея письмѣ...
Этимъ закончилось наше кратковременное жениховство, оставившее, однако, рѣшительный и, какъ оказалось впослѣдствіи, благотворный слѣдъ на всю мою дальнѣйшую и дѣловую, и личную жизнь. Маня сама отошла отъ меня, но успѣла направить меня такъ, какъ хотѣла, — именно на службу въ деревню, въ непосредственной близости къ тому населенію, которое такъ нуждалось въ добромъ совѣтѣ и честной защитѣ...
Помимо этого, въ той же деревнѣ, куда я попалъ опять-таки благодаря Манѣ, я нашелъ ту подругу всей послѣдующей моей жизни, которая всегда и вездѣ давала мнѣ всю полноту истиннаго семейнаго счастья.
Вотъ уже 30 лѣтъ, какъ я женатъ, и память о Манѣ, насъ съ женой невольно соединившей, въ наішихъ сердцахъ и помыслахъ неизмѣнно остается священной. Мы ее чтимъ, часто вспоминаемъ и молимся за ея упокой...
Скажу нѣсколько словъ о судьбѣ незабвенной Мани. Приблизительно черезъ годъ послѣ всего мною описаннаго она вышла замужъ за богатаго симбирскаго помѣщика Бориса Нечаева, обычно проживавшаго заграницей или въ Петербургѣ... Зная характеръ и склонности Мани, для меня этотъ бракъ до сихъ поръ совершенно необъяснимъ. Нечаевъ пользовался неважной репутаціей и ненавидѣлъ деревню: въ результатѣ Маня вынуждена была проживать на заграничныхъ курортахъ, наряжаться въ парижскіе туалеты и вести свѣтскую жизнь. По тѣмъ или другимъ причинамъ, она стала быстро хирѣть и гаснуть...
Послѣ памятнаго для меня 1892 года мы съ Маней встрѣтились лишь дважды — въ первый разъ, спустя года четыре, я ее случайно видѣлъ въ Симбирскѣ, въ домѣ Ухтомскихъ... Измѣнилась бѣдная Маня до неузнаваемости — похудѣла и рѣзко состарилась. Другъ другу мы ничего, кромѣ привѣтствія, не успѣли сказать — она торопилась садиться въ коляску, чтобы ѣхать къ матери, въ Нагаткино...
При послѣдней встрѣчѣ я былъ лишенъ возможности ее видѣть — Маня лежала въ забитомъ гробу... Еще въ цвѣтущихъ годахъ скончалась она за границей, и прахъ ея былъ привезенъ въ Симбирскъ для погребенія въ фамильномъ Бѣляковскомъ склепѣ въ мужскомъ монастырѣ. Господь привелъ меня совершенно случайно попасть въ Симбирскъ въ день ея похоронъ, благодаря чему удалось отдать послѣдній долгъ дорогому для меня существу, сыгравшему въ моей жизни исключительную роль.
Нерѣдко заходилъ я къ ней потомъ на могилку и вспоминалъ около нея все мое далекое дѣтство, веселую, беззаботную юность и все то доброе и значительное, что она, сама того не вѣдая, сдѣлала для всегда любившаго ее „Саши Наумова”.
Миръ праху твоему, дорогая незабвенная моя Маня, памятую о тебѣ всегда и буду помнить до конца своихъ дней — спи спокойно! Господь съ тобой!
Съ того чудеснаго совпаденія — неожиданнаго обрѣтенія мною иконы „Божіей Матери Нечаянной Радости” и полученія въ тотъ же день памятнаго для меня „разрѣшительнаго” письма Мани Бѣляковой — во всей моей дальнѣйшей жизни я всегда молитвенно обращался къ этой чудотворной иконѣ, явившейся для меня той святыней, безъ которой я никакого дѣла не начиналъ, и передъ которой молился при всѣхъ случаяхъ заѣздовъ моихъ въ Москву. Въ горячихъ молитвахъ передъ Божьей Матерью Нечаянной Радости я черпалъ тѣ нужныя мнѣ силы, благодаря которымъ приходилось и удавалось преодолѣвать многія трудности и испытанія въ моей сложной жизни, полной всяческихъ неожиданностей и превратностей.
До сихъ поръ я не разстаюсь съ той небольшой иконкой той же „Божіей Матери Нечаянной Радости”, которой незабвенная моя мама въ 1893 году благословила меня, напутствуя / въ Самару на новую для меня дѣловую и личную жизнь.
Такъ же неразлучно при мнѣ находится складень, который былъ мнѣ поднесенъ дворянами Ставропольскаго уѣзда Самарской губерніи при назначеніи моемъ въ 1915 году Министромъ. Земляки мои пожелали благословить меня на предстоявшую мнѣ трудную и отвѣтственную работу святыней, особо мной почитаемой. Именно поэтому центральное мѣсто въ складнѣ занимаетъ изображеніе опять-таки „Божьей Матери Нечаянной Радости” при боковыхъ иконкахъ съ ликами св. Александра Невскаго и Анны Пророчицы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
