— Ну-ка, Ивась, смотри в оба! — приказывает молодику. — Не видать?
Тот вытягивает шею, поднимается на цыпочки — обводит взглядом степь.
— Кажись, идут! — радостно восклицает он. — Во-он там взвилось облачко на горизонте!
Голос его, однако, ещё не уверенный: может, то вихрь поднялся!
Но облако серое растёт — и сомнение исчезает.
— Идут!
Серко осеняет себя широким крестом. Крестятся и атаманы.
— Слава богу! Можно трогаться домой!
Однако радость оказалась преждевременной. Внезапно в степи взвился столб чёрного дыма. Это передовая застава подала знак: приближается неприятель.
Серко сжал кулаки. Выругался.
— Чёртов сын Палий! Из-за него придётся сшибиться с крымчаками… Говорил же — в полдень все должны быть здесь! Так на тебе! Нас тут пятнадцать тысяч, а у хана — тысяч сорок, почитай!
Все молчали. Пристально вглядывались в тучу пыли, в которой уже видны татарские бунчуки и островерхие шапки кочевников. Туча медленно расползается, затягивая горизонт.
— Что будем делать, батько кошевой? — спрашивает сухой, с щетинистыми седыми усами атаман Рог. — Может, отступим за Сиваш? Думаю, ордынцы не посмеют гнаться через Гнилое море…
— Отступать поздно. Это будет уже не отступление, а бегство, — отвечает Серко. — И отряд Палия нельзя оставлять на погибель… Будем готовиться к бою… Нас пятнадцать тысяч. Да почти две с половиной тысячи бывших невольников, которые будут драться не хуже казаков, ибо не захотят снова попасть в неволю. Мы выбрали и укрепили выгодную позицию — хану остаётся атаковать нас только в лоб. Так встретим его огнём из мушкетов и фальконетов[46]. А басурманы страх как не любят, когда им палят прямо в лицо! Тогда они быстро показывают затылок!.. Идите, занимайте места! И без моего приказа в атаку не кидаться!
Весь казачий лагерь сразу зашевелился. Запорожцы располагались в шанцах по куреням. К ставке Серко уже мчались гонцы и джуры с донесениями. Женщин и детей, а также пленных и военную добычу отвели к берегу и начали переправлять через Сиваш.
На некоторое время над серой солончаковой степью, дышавшей горьковатым полынным зноем, воцарилась тревожная тишина. Её нарушало только ржание казацких коней да плач белокрылых чаек.
Серко стоял на кургане и следил за врагом, который быстро приближался. Уже и он своими старческими глазами хорошо видел разномастные бунчуки над отдельными чамбулами.
Старый вожак давно потерял счёт боям и победам. Летописцы Сечи свидетельствуют, что только больших боев он провёл свыше полусотни и все их выиграл, а количество мелких стычек с врагами перевалило за полтораста.
Бой был его стихией. Он привык к нему, как сапожник привыкает к запаху вара или пахарь — к скрипу ярма и шороху рала в колючей стерне… Бой был его ремеслом. И знал он своё ремесло досконально. Именно этим и объяснял кое-кто удивительную везучесть Серко: за последние двадцать лет он не испытал ни разу горечи поражения.
Однако, когда ему говорили об этом, он насмешливо щурил глаза и скептически покачивал бритой головой.
Серко лучше кого-либо другого знал, что одного только ремесла полководца мало, необходима ещё выучка, мастерство всего войска и горячая вера каждого воина в своего атамана, глубокое убеждение в правоте дела, за которое они вместе бьются. Без них нет и победы.
Именно так, самозабвенно верили казаки, восставшие крестьяне и горожане в Богдана Хмельницкого. Подобной веры и он, Серко, добивался у своих подчинённых. И кажется, достиг желаемого…
Крымчаки остановились в полуверсте от казачьих шанцев. Над ними колыхались бунчуки и развевались знамёна. Одиночные всадники вырывались из орды и мчались к казачьему лагерю. С безопасного расстояния они выкрикивали обидные ругательства и поворачивали назад.
В звенящем от зноя небе кружатся вороны — извечные спутники войск и кровавых сражений.
Запорожцы залегли, по своему обыкновению, тремя рядами: передний должен был вести огонь, два задних — заряжать мушкеты. В центре и на флангах Серко установил пушки, гаковницы и фальконеты. Пушкари зарядили пушки, приготовились выстрелить, как только ордынцы приблизятся на полет ядра.
Хан медлил с атакой. Опытный воин, он понимал, что собранное наспех из разных мест войско может не выдержать первой стычки и повернуть вспять. Прямо на глазах запорожцев принялся перегруппировывать свои отряды, выставляя вперёд вооружённых огнестрельным оружием сейменов.
— Черт гололобый! — выругался Серко, наблюдая за манёврами хана. — Кажется, он всерьёз принялся за нас. Думает раздавить одним ударом… Эх, был бы тут Палий! Как мне сейчас недостаёт его пятитысячного отряда… Эй, Ивась, коня!
Джура подвёл серого тонконогого коня. Придержал стремя. Думал помочь кошевому, но Серко отвёл его руку, так как чувствовал на себе взгляды всего войска и не хотел перед боем показать, что его уже гнут к земле годы. Поэтому сел в седло сам. Лишь джура заметил, как напряглось тело старого атамана и с каким свистом вырвался воздух из его груди. Возраст брал своё…
Серко поскакал перед шанцами.
— Братья атаманы, молодцы, войско запорожское! — привычно обратился он к воинам. — Настало время, когда каждый из нас должен забыть обо всем на свете, кроме одного: как победить врага. Каждый из нас должен драться сегодня за двоих, ибо врагов — не скрываю этого — вдвое больше, чем нас. Но издавна известно, что смелый запорожец стоит трех ордынцев. Так разве дрогнет у кого сердце, опустятся ли руки, если на него нападут двое, а то и трое? Помните: Серко никогда не отступал! И неужели найдётся среди вас хоть один, кто сегодня бегством опозорит мою седину, а на своё имя накличет вечное проклятие и презрение всего товарищества? Верю: не найдётся такого… Знайте: с этого кургана, — он указал рукой туда, где стоял его шатёр, — я сегодня увижу нашу славную победу над Мюрад-Гиреем или найду там свою смерть. Иного быть не может. За отчизну, за освобождение из неволи люда христианского мы все, братья, станем грудью против врага ненавистного, извечного! Победа или смерть!
— Победа или смерть! — откликнулись воины.
— Умрём, но не отступим!
— Слава батьке нашему — Серко!
Серко поехал дальше вдоль неглубоких шанцев, а воодушевлённые его проникновенными словами запорожцы провожали взглядами своего любимого атамана, за ним они готовы были идти в огонь и в воду, от его слов каждый ощутил в себе такую силу, которую, казалось им, ничто на свете не сможет сломить.
Объехав поле, где вот-вот должен был вспыхнуть кровавый бой, Серко повернул назад и поднялся на курган. Кошевая старшина и наказные атаманы Иван Рог и Иван Стягайло — они в случае смерти кошевого должны были заменить его в бою — посторонились, освободив место на самой вершине.
