Пришла пора завершать свои диссертационные дела нашим аспирантам, ведущим специалистам моей группы, Борису Гринчелю, Александру Синякову и Борису Гурину. В день победоносного окончания шестидневной войны, это было 7 июня 1967 года, Борис Гринчель защитил кандидатскую диссертацию. Процесс защиты прошел нормально, но судьба защиты, оказывается, висела на волоске: голосов “за” было подано всего на один больше, чем “против”. Многие это объяснили тем, что членам ученого Совета не понравилась фамилия Бориса, слишком созвучная с фамилиями тех, кто только что одержал победу там, на Ближнем Востоке. Хотя, кто был по национальности отец Бориса, я не знал тогда, как и не знаю теперь. Что же касается его матери, Тамары Михайловны, с которой я был знаком, то это была русская женщина, приятная и гостеприимная. Так что, может быть, Борис едва не пострадал “зазря”. После защиты Борис проработал у нас с полгода и ушел в один из экономических институтов, взяв курс на дальнейшее свое развитие не в области техники, а в области экономики. Пустым уходить было не “экономично”, и он решил прихватить с собой одного из очень нужных мне работников, Тамару Григорьеву, пообещав ей, как это водится, повышение зарплаты. В это время во всю шли работы по конструированию АОЧХ, и уход Тамары сильно бы отразился и на сроках и на качестве проектирования прибора. Да и вообще терять такого работника не хотелось. Поэтому Григорий Львович с трудом, но пробил повышение для Тамары и в зарплате и в должности. Таким образом, Тамара от “благодарности” Гринчеля оказалась в выигрыше, ну а мы все были на него очень злы. Желая восстановить с нами хорошие отношения, Борис и его жена Татьяна пригласили всю группу на прекрасно организованную встречу Нового 1969 года. Больше того, в течение многих лет он и Таня проявляли по-настоящему дружеское к нам отношение. Мы с охотой бывали друг у друга на семейных торжествах, но больше всего мы получали удовольствие, посещая его дачу в Усть-Нарве, приобретение и благоустройство которой происходило на наших глазах. Боря поставил перед собой непростую задачу: не только освоить новую для него область – экономику, но и стать в ней фигурой, доктором наук. И он не очень быстро, но неуклонно и последовательно шел к своей цели. Появились новые идеи, книги, заграничные командировки. Процесс был непростым в том числе и потому, что к людям, не имевшим базового экономического образования и претендующим на высокую ученую степень, отношение было особое. В конце концов, защита состоялась. Болезненным был процесс утверждения, Борис даже перенес сердечный приступ, но в начале восьмидесятых победа была одержана – Борис стал доктором экономических наук. Я был искренне рад его успеху, безусловно, заслуженному. Однако, что-то между нами пробежало, и наши контакты практически прервались.
Саша Синяков по срокам своей кандидатской диссертации немного отставал от Гринчеля. С Сашей мы начали работать с весны 1960 года, он тогда был еще дипломантом Политехнического института. В нем сразу же проявились и инженерные способности, и умение ладить с людьми. Он очень быстро приобщился к текущим делам, к научной и изобретательской деятельности. Через три-четыре года он поступил в аспирантуру – все шло нормально, если не сказать успешно. Синяков имел четкие личные интересы, которые были у него, понятно, на первом месте. От меня он всегда имел поддержку и в производственных делах, и в научных. И было совершенно очевидно, что он это ценил. У нас с ним было несколько общих изобретений. Об этом сегодня не принято говорить, но именно я дал ему рекомендацию для вступления в партию. Единственно, что мне не очень в нем нравилось – это некоторая легкость, с которой он иногда решал моральные вопросы. Но это компенсировалось человеческим обаянием, исходившим от него. Все было нормально, однако диссертационная работа двигалась у Саши почему-то не очень быстро. Кстати, научным руководителем у него был начальник нашего отдела, Барабанов. Саша, подчеркивая свою научную самостоятельность, ограничивал мое знакомство со своей работой лишь обсуждением некоторых общих вопросов. Наконец, работа была написана, и Саша отдал ее рукопись на рассмотрение своему научному руководителю. И вот меня вызывает Александр Трифонович и говорит в кратком изложении примерно следующее: “Мне работа Синякова не понравилась. Слишком много общих мест, почти что лозунгов, не подкрепленных ни логически, ни математически. Кстати, у него имеется одно место, явно заимствованное из вашей работы (назвал работу), но без всякой ссылки. Поговорите с ним перед тем, как я потребую от него переделки работы”. Для меня это была неприятная неожиданность, но делать нечего, разговор с Сашей состоялся. Саша был не только огорчен, но и обижен и не только на Барабанова, но, скорее всего, и на меня, хотя внешне это не проявлялось. Мы с ним обсудили пути корректировки работы, все было реально, и через несколько месяцев, может быть, полгода, защита диссертации состоялась. Как это принято, на банкете Саша благодарил всех, кто ему помогал и в первую очередь Барабанова, и меня. Но я не придал этому какое-либо значение, поскольку благодарность была естественной.
Также как и Гринчель, Синяков, получив ученую степень, долго не задержался в институте. Он, очевидно, хорошо видел свое будущее. Саша пошел на преподавательскую работу. Сменив один или два института, он в начале семидесятых – доцент ЛИАПа. Здесь мы пару раз встречались с ним, настроен он был очень доброжелательно, с удовольствием вспоминал о совместной работе. Рассказал, что всерьез взялся за докторскую диссертацию, тему уже определил, но для повышения надежности своих планов активно включился в общественную работу – был избран секретарем партбюро института. На защиту диссертации он меня не пригласил, но со слов людей, бывших на защите, все было нормально, больше того, по материалам диссертации он написал монографию, которая достаточно высоко была оценена специалистами. Дальнейший научный и административный рост Синякова происходит гигантскими шагами: он заведующий одной из ведущих кафедр института, избирается в пять специализированных международных академий и обществ. В момент нашей последней встречи, а это было в начале 1999, он уже проректор института по научной работе, заслуженный деятель науки Российской Федерации.
Главное направление деятельности, сделавшее его известным не только в России, но и за рубежом, – выявление космических факторов в безопасности полетов. Он пришел к выводу, что большинство аварий и катастроф авиационной и космической техники связано с появлением в данном месте и в данное время неизвестного ранее природного явления, локального геофизического резонанса (ЛГР). Возникновение и мощность ЛГР рассчитывалось по алгоритмам, разработанным Синяковым, и определялось взаимным расположением Земли, Солнца и планет солнечной системы. Саша проанализировал десятки и сотни известных и малоизвестных катастроф, в том числе случай с Гагариным, и, по его мнению, почти все они подтверждали его теорию. Правда, когда я спросил его, не пробовал ли он предсказать возникновение опасной ситуации на каком-либо аэродроме, космодроме или известной авиационной трассе, он почему-то просто пожал плечами. Уже несколько лет спустя я прочел его статью, посвященную разработанному им методу, в юбилейном сборнике ГУАП, и по стилю и по способу аргументации она мне напомнила рукопись первого варианта его кандидатской диссертации, правда, возможно, он что-то умышленно в ней не договаривал.
Я не рассказал о причине нашей последней встречи с Синяковым. Дело в том, что, после возвращения в Россию в 1996 году я оказался не у дел – наша фирма, в которой я проработал последние четыре года, обанкротилась. Несколько лет я довольствовался тем, что девять месяцев в году жил и трудился на даче, а зимние месяцы “отдыхал”, если так можно назвать ничегонеделание. Я начал думать, куда бы я мог пойти поработать. Во-первых, я чувствовал себя неплохо, и голова еще работала, а во-вторых, в то смутное время наших пенсий нам явно не хватало. А почему бы не поговорить с Синяковым о работе у него на кафедре, я бы согласился на любых условиях. Я ему позвонил, и мы договорились о встрече. Он меня встретил радушно, даже очень, рассказал о своих успехах, а узнав о причине нашей встречи, предложил мне подготовить программу курса лекций, которые я мог бы прочесть. Я назвал ему предварительно тему, и у него не было каких-либо возражений. Я достаточно быстро подготовил программу курса, который назывался “Экспериментально-теоретическое исследование устройств и систем автоматического управления”. Не помню, как это получилось, но о моих планах стало известно ректору ГУАП Анатолию Оводенко, и он мне через своего отца, Аркадия, моего товарища, передал, что если потребуется, он поддержит мое устройство к Синякову. Но, несмотря даже на такую поддержку, моя затея не состоялась – Саша сказал, что такой курс студентам не нужен, ну а что другое.
