Время от времени Костя смотрел в сторону Клевени, как и другие из штурмовой группы, хотя, поглядывали и те, кто оставался. Украинский берег ничем не отличался от советского: болотистый спуск, огороды до самой реки, чуть дальше невысокие холмы, а там, за холмами - редкие перелески и рощицы. От реки наползал туман, уплотнялся и поднимался - по щиколотку, по колено, по пояс. Так, омываемая туманом, штурмовая группа и попрощалась с теми, кто оставался на заставе - обнялись, сжали в объятиях друг друга. Так, в тумане и спускались от залога цепочкой к воде вслед за капитаном. Как и все в штурмовой группе, Костя Ильин пригибался, ступал осторожно, стараясь не бряцать оружием и снаряжением, не потревожить подошвами сапог какую сухую ветку на тропе: впереди шел Гриша Лиходеева, сзади - Тихон Масленников и это соседство придавало уверенности. Казалось: это обычный наряд, в кустах, возле воды так и залягут втроем, однако понимал: лежать в секрете не придется и старался не отстать от Григория. Пограничная тропа вывела их к Клевени, в темноте вода сверкали, словно дышала - текучая эта темнота и притягивала, и отталкивала.
Надувные лодки ждали в прибрежных кустах на плаву. Ребята расселись без команды, все отработали на занятиях, деловито и спокойно, поставив между колен трудненько ППД и автоматические карабины Симонова. На носу пристроился пулеметчик с "Дегтярем", кто сказал шепотом: "Пошли!", Лодка качнулась и поплыл за тихим течением. Всплескивала весла, журчала вода у борта. Рядом, метрах в десяти, плыл такой же лодку, с другой стороны также лодку и за спиной - еще один. Это придавало уверенности.
Сентябрь, шестое число, а звезд почему нет. Позже будут, в середине месяца? От воды тянуло сыростью, вообще воздух над рекой холоднувате. Костя всматривался в украинском берег - он ближчав, еще плохо различался во мраке ночи, но за службу изучен до мелочей, - там ни огонька, ни звука, собаки, и те перестали выть. Лодка пересек середину реки, Ильин обернулся и, сквозь пограничников, которые сидели, словно увидел свой, советский берег, также знакомый до мелочей. Прощай, родная до боли сердечной сторона!
Чужой берег возник внезапно, выступлением, будто пропорол туман - лодка нализ на песчаный пляжик, течение похлопывали в борта. Тихо было, никто не встретил их строгим восклицанием и щелчком затвора. Пограничники спрыгивали на песок и в своих широких плащ-палатках будто растворялись в темноте, спешили к близким кустов. "Вот и Все, - подумал Костя, - обратной дороги нет!"
Они делали то, что неоднократно отрабатывали на занятиях. Ползли по песку, обдирая локти, выстригали в проволочных заграждениях проход, разводили конце так, чтобы не брякнула колючка, ползли к кустам, которые росли чуть дальше от воды. Правый берег поднимался высоким холмом, заросшим снизу кустами ивняка. Едва достигли их, поднялись и побежали протоптанной уже чужими пограничниками тропинке вверх. С левой стороны в ночных сумерках угадывался Студенок - поселок возле самой границы. Казалось оно вымерло, или, по крайней мере, испуганно притихли, будто ожидало чего-то страшного. Так там было непривычно темно и тихо, хотя за два года службы на границе Костя ни разу не видел его затемненным и таким притихшим. Неужели хитрые хохлы то разнюхали? Тогда нам придется туго. И Костя гнал от себя тревожные мысли, чтобы не спугнуть, не разбудить ненароком злую судьбу.
Он старался не отставать от капитана, тяжело бежал вверх по песку. Шагах в двадцати капитан остановился, оглядел штурмовую группу и взмахнул рукой: вперед! Дальше пошли спокойно, вереницей, низким кустарником. Им нужно было выйти к мосту, который - это было известно - охранялся парным нарядом украинских пограничников. Клевень - река небольшая, но берега болотистые, когда националисты высадят городов в воздух, придется наводить для танков и бронемашин понтонную переправу, а это потеря времени. Пусть и немного это, какие-то пять-шесть часов на наведение понтонного моста, казалось, мизерный время. Вот только за эти пять-шесть часов многое можно сделать. Так объяснил капитан, а он имел достаточный опыт в боевых действиях. Вот и спешили, торопились выйти к мосту с противоположной от границы стороны ...
Первый выстрел был неожиданным. Он был негромким, вероятно стрелок использовал насадку для бесшумной стрельбы - пх! - Но вгадався сразу. Капитан впереди то странно завалился на бок и тяжело осел на тропинку. Костя секунду-другую смотрел непонимающе на него, а потом упал прямо на тропинку, прижимаясь к песчаной земле. А за спиной на всем протяжении реки уже шла стрельба. Вот и артиллерия откликнулась. Из-за Клевени по всему берегу били приданы пограничникам пушки и минометы. В районе Студенок трудно стучали взрывы, возможно, вели огонь большие калибры.
Захватить мост уже не удастся, подумалось. Над головой Косте жалили воздуха одиночные выстрелы чужих карабинов, секли утреннюю темноту очередями два пулемета. Костя отполз чуть в сторону с тропы, - далеко отползать не стал, возможны мины, - шурував малой пехотной лопаткой, набросал перед собой бруствер. А два заставськи "Дегтяри" уже чесали по кустам, откуда стреляли чужие, не советские пограничники. Почему только два, мелькнула мысль, а где остальные? Впрочем, не молчали и ППД и автоматические карабины пограничников. Ильин перевел свой ППД на одиночную стрельбу, стрелял по кустам - к ним метров сто, не больше. Однако долго такая перестрелка продолжаться не может - на склоне холма они, как на ладони. Вражеская засада или секрет за полчаса от группы никого живым не оставят.
"Надо на что-то решаться", - подумал Костя. Но капитан убит, кто скомандует? Скомандовал командир маневренной группы, лейтенант. На заставе он недавно, меньше месяца, пришел к ним в командировку вместе со своими бойцами-"дзержинцев [50].
- Приготовьтесь к атаке! Вперед по-пластунски! По моему свистку поднимаемся! - Громким шепотом приказал лейтенант и Костя передал приказ далее по цепочке.
Поползли. Шуршала под локтями трава, сорняк уже задеревьянив и не гнулся, ломался. Не было времени вытирать пот, который заливал глаза и Костя только отплевывался, фыркал, дышал зажжен. Чужие карабины почти замолчали. Ну, оно и хорошо: меньше шаров - меньше вероятность, что попадет в него. Вот заверещал свисток лейтенанта, Ильин вскочил, очень часто стреляя по вспышкам вражеских пулеметов. Ступил шаг-другой и тут над тропинкой взлетели и захлопали мины-лягушки. Костя знал о таких, изучал по плакатиками на заставе. Раньше знал о них теоретически, а теперь и на практике познал, что такое - прыгающая мина. Эта проклятая штука взрывается под ногами, бросовый пороховой заряд выталкивает стакан с стальными шариками или роликами на метровую высоту над землей. С противным визгом они разлетаются метров на двадцать-тридцать параллельно поверхности, викошуючы все, что попадется на пути. Но Косте повезло, успел упасть на землю еще до того, как над нам взорвался дьявольский произведение человеческого гения. Ролики не тронули, только оглушило и звуки доносились, как сквозь ватное одеяло. А вот остальным не повезло. Корчился от боли лейтенант - стальные ролики исполосовали живот, и Костя видел, как-то там шевелилось в рассветном мраке и дергалось, а несчастный пытался запихнуть все то назад, в распанаханных живот. Костя посмотрел вокруг: несколько пограничников лежали, срезанные осколками, двое-трое еще шевелились, но ясно было: не жильцы.
В горячке Ильин хотел было снова вскочить на ноги и броситься вперед, но, не успев ни о чем подумать, рухнул на мокрую от росы траву: очередь из пулемета ударила ему в грудь. Где-то рядом бил короткими злыми очередями чужой карабин, слышались гранатные взрывы. Костя поднял последним усилием голову, моргал пыльными песком глазами. Сквозь мутную пленку будто видел Гришу Лиходеева, Масленникова, капитана и лейтенанта, старшину залога и других пограничников. Будто все они живы-здоровы спешат ему на помощь. Поторопитесь, милые, я еще жив, хоть и израненный весь! Я не хочу умирать, я еще поживу! Пленка густела, застил глаза, но он еще видел невидимую в зарослях Клевень, залог, ленинскую комнату и свое фото на стене: отличник боевой и политической подготовки ефрейтор Константин Ильин. Рот наполнился горячей кровью, Костя закашлялся и погрузился в мягкую, ласковую и доброжелательную темноту ...
***
Болванкой в танк ударило, болванкой в танк ударило,
Болванкой в танк ударило, и лопнула броня.
И мелкими осколками, и мелкими осколками,
И мелкими осколками ранило меня ...
Ой, любо, братцы, любо, любо, братцы жить.
В танковой бригады не приходится тужить ...
Ночь была удивительно непроницаемой. Где земля, где небо - не разобрать, они слились, сваренные без шва ...
