Переехать — оторвать от себя кусок. Даже бывшие друзья, которые теперь его травят, тоже часть его жизни. Может, когда-нибудь, уже взрослыми, они вспомнят эти детские распри и посмеются за бокалом вина, сидя на кухне в гостях у одного из них. Только у тех, кто всю жизнь прожил в одном городе, есть общее прошлое с другими людьми. Иначе не будет прочной дружбы.
Маму, кажется, это не волнует. А сама до двадцати лет прожила в Вудсайде и со своими лучшими подругами знакома с первого класса. Коннелл видел, как они радуются каждой встрече. Мама говорит, что сейчас все по-другому, люди не сидят на одном месте и не общаются с соседями, но Коннелл чувствовал — можно дружить по-настоящему. Всего лишь надо не уезжать.
Он сидел у Фаршида и играл в консольную игру «Панч-Аут!». Пару раз сразился на ринге с Пистон-Хондо, хотя довольно рассеянно. Потом отдал игровой пульт Фаршиду. Тот мигом расправился с Содой Попински и Лысым Быком — Коннелл до них даже не дошел ни разу. Пальцы Фаршида мелькали над кнопками, словно крылышки колибри.
Фаршид в школе был одиночкой. Пришел к ним в шестом классе, когда все уже разбились по компаниям, да так и остался сам по себе.
— Мама хочет переехать, — сказал Коннелл.
— Да?
Фаршид вроде и услышал, а вроде и нет. Держа пульт обеими руками, он с бешеной скоростью жал на кнопки.
— Хочет уехать в другой район.
— Какой?
— Вестчестер.
— Это далеко?
— В пригороде.
— Круто.
Фаршид выругался и отшвырнул пульт. Правда, тот упал на мягкий ковер. Фаршид подтянул его к себе за провод и начал игру заново.
— Мне переезжать неохота.
— Почему?
— Здесь друзья, — сказал Коннелл.
— У вас там сад будет. Может, даже с бассейном.
— Угу.
— Я бы поехал.
— А друзья?
— Что — друзья?
— Ты бы от нас уехал?
— Знаешь, ты не обижайся... Уехал бы.
— Я буду скучать по вам с Эктором. И по Элберту, наверное.
— Да ты и так не стал бы с нами видеться. Заведешь новых друзей, ботанов, в своей понтовой школе. Будете с ними друг другу дрочить в раздевалке.
— Ты меня с собой не перепутал?
— Нет уж, спасибо, у меня для этого девочки будут.
— Непривычно на новом месте. Не люблю, когда все меняется.
Фаршид закончил уровень и поставил игру на паузу.
— Надо себя создавать заново. Так мама говорит, на фарси: «Ходатро аз ноў дорост кон». Я тоже сюда переезжать не хотел. У отца неприятности были из-за политики, пришлось срочно делать ноги. Вот тебе и «все меняется».
— Если бы вы сейчас переехали, ты бы не смог учиться в Бруктехе.
— Да мне чихать, где школу оканчивать! Важно, что дальше будет. Универ! Самостоятельная жизнь! — Фаршид хлопнул в ладоши. — Классные девчонки в общежитии! Ха!
Коннелл понял, почему к Фаршиду в школе не лезут. Его не достать: у него уже есть план на будущее.
— Здесь наш дом, — сказал Коннелл.
— Дом? Что такое дом, вообще? Я буду работать на Уолл-стрит. Женюсь на красотке вроде Алиссы Милано и буду ее трахать на шикарной кровати. Куплю здоровенный особняк со здоровенным бассейном. Вот это — дом.
Коннелл почувствовал себя сопляком последним. Он только еще мечтает когда-нибудь взять девчонку за руку, а Фаршид уже думает о том, как будет спать с женой.
— Красиво рассказываешь, — сказал он.
— Создай себя заново! — Фаршид сунул ему джойстик. — Для начала научись хоть нормально играть в «Панч-Аут!».
— Чтобы создать себя заново, надо уже кем-то быть, — вздохнул Коннелл.
— Да ну тебя! Ты уже кто-то. Лопух ты, каких мало!
28
Все началось на уроке математики. Густаво Крус ткнул Коннелла в спину. Коннелл держался целый год, никакого списывания, — но Густаво не сдавался. А в конце учебного года и вовсе для некоторых учеников каждый балл на счету. Обычно Коннелл в ответ на такие сигналы только плотнее прижимал тетрадь локтем, еще и нагибался пониже, заслоняя контрольную. И пусть его считают зубрилкой, плевать — главное, чтобы учителя видели: он правил не нарушает.
Густаво хлопнул его по затылку. Коннелл не смел обернуться, сказать, чтобы прекратил, — со стороны будет похоже, что он подсказывает.
Каким его видят другие? Нелюдимый подросток, неспособный нормально себя вести, вчерашний жирдяй, еще не освоившийся со своим изменившимся телом, нудный зубрила и трус при этом, даже с девчонками ни разу не целовался. Тысячу раз его обзывали и позорили, а однажды он висел без трусов на баскетбольном кольце и даже прикрыться не мог, потому что боялся отпустить руку, — но полного, беспросветного унижения до сих пор не изведал, потому что родители без конца твердили, что на самом деле он замечательный, просто одноклассникам этого не понять. А сейчас он, кажется, больше в это не верил.
Коннелл выпрямил спину и подвинулся чуть-чуть в сторону, чтобы Густаво смог увидеть лист с ответами. По крайней мере, верхнюю половину. Сверху шли вопросы теста, к ним надо было выбрать один из нескольких вариантов ответа, а в нижней части листа следовало перечислить, что оказалось самым трудным. Чтобы тест засчитали, достаточно ответить на вопросы. Коннелл очень боялся, что кто-нибудь заметит, как Густаво у него списывает. Боялся бы еще больше, если бы мисс Монтеро хоть раз посмотрела в его сторону. Но он всегда так сурово отказывался подсказывать, что учительница, как видно, была в нем совершенно уверена.
Густаво на перемене просто заходился от восторга:
— Ко-оуннелл! Ну ты даешь! Вот это да!
— Тихо, ты! — Коннелл и рад бы изобразить из себя крутого, но вдруг услышат кому не надо.
— Понял, молчу!
Пару дней спустя им неожиданно устроили новую контрольную. Коннелл, как только заполнил свой лист, чуть-чуть отклонился в сторону. В этот раз мисс Монтеро рявкнула:
— Не заглядывать в чужие работы!
Но Густаво наверняка уже все успел.
— Ко-оуннелл! — снова радовался Густаво.
А Коннелл думал: «Кон-ноль, Кон-ноль».
После уроков он не пошел сразу домой, а оказался вдруг на ступеньках у дома священника, вместе со всей компанией. Хоть бы никто не заметил, что он здесь не свой...
Они завалились к Шейну и стали развлекаться с телефоном. Позвонили в закусочную Джанни и заказали пирог с доставкой на адрес учителя — адрес нашли в телефонном справочнике. Позвонили Антигоне Псилос — добродушной, невзрачной девчонке. В школе ее без особой выдумки прозвали АнФИГона. Пит пригласил ее в кино, а когда она чуть настороженно согласилась, заорал в трубку: «Психас!» — и нажал кнопку отбоя.
— Как этого китаёзу зовут? Ну, вы с ним общаетесь?
— Кого?
— Дружбана твоего! — объяснил Шейн. — А, вспомнил, Элберт! Элберт Лим.
— Он мне не друг.
— Пофиг. Телефон его скажи?
— Я не знаю, — сказал Коннелл.
Шейн протянул ему трубку:
— На, сам набери. Закажи какую-нибудь жратву китайскую.
Мальчишки пересмеивались, хлопая себя по коленям. Они сидели в гостиной. Мама Шейна работала допоздна, а папа вообще был за границей. Он служил в морской пехоте и загремел на войну в Персидском заливе. В марте война закончилась, но папу Шейна отправили в Бангладеш, ликвидировать последствия урагана. Над телефоном висела фотография Шейнова папы в военной форме.
— Я номер не знаю, — повторил Коннелл.
— Врешь, — ответил Пит. — Вы с ним каждый день треплетесь.
— Погодите! — оживился Шейн. — Я ему как-то звонил, домашку спрашивал.
Шейн полистал записную книжку и набрал номер. Пока звучали гудки, он корчил отчаянные рожи.
— Алло? — сказал Шейн в трубку. — Это закусочная «Чоу-чоу»? Можно заказать свиные ребрышки с рисом?
Приятели загоготали. Коннелл силился улыбнуться. Шейн, прикрыв трубку рукой, выговорил одними губами: «Его папка».
— Нет, я хочу заказать свиные ребрышки. С доставкой.
Он не выдержал, заржал и быстро отключился.
— Перезвони! — Пит сунул Коннеллу телефон. — Ты звони!
Коннелл взял трубку, притворяясь, что смотрит в листок с номером. Набирал как можно медленнее, нарочно нажал не ту кнопку и начал все заново. От волнения ошибся по-настоящему. Шейн вырвал у него листок и сам набрал. Трубка была по-прежнему в руке Коннелла. После нескольких гудков кто-то ответил. Не папа, сам Элберт.
— Алло?
Коннелл не мог говорить — горло перехватило.
— Алло, кто это? Пожалуйста, не звоните больше!
Элберт дал отбой.
— Трубку повесил, — сказал Коннелл, надеясь, что этим и обойдется.
— Перезвони!
— Может, еще кому попробуем?
— Перезванивай!
Коннелл снова взял листок и еще раз набрал номер. Гудки звучали довольно долго. Он уже решил, что спасен, и тут раздался щелчок. Трубку снова снял Элберт.
— Слушайте, придурки, оставьте нас в покое! Вам не пора на смену в «Макдональдс»? А, я забыл, вас и в «Макдональдс» не возьмут. Маму вашу зато возьмут. С почасовой оплатой. Говорят, она недорого берет.
