Коннелл отскочил, чтобы его не задело дверцей машины. В одной руке он держал книжку комиксов, запакованную в прозрачный пакет, словно вещественное доказательство, в другой — туго набитую сумку.
— Все деньги оставили в книжном? — нахмурилась Эйлин.
— Он молодец, с хорошими отметками окончил в этом году, — отозвался Эд.
— И хорошо разгулялся по такому случаю?
— Это капиталовложение, — сказал Эд. — Он ерунду не покупает.
Эйлин зашла в комнату сына. Коннелл расставлял комиксы на полках с серьезностью библиотекаря в фонде редких книг.
— Выклянчил? Воспользовался моментом?
— Нет! Каким еще моментом?
— Ты наверняка заметил, как папа рад, что учебный год закончился.
— Он сам предложил! Пришел с работы и говорит: «Сходим в магазин за комиксами». Я говорю — не хочу. А он не отстает. Я ему объяснил, что больше туда не хожу. Мне там не нравится.
— А что такое? С тобой там плохо обошлись?
— Нет. Просто не нравится, и все. В общем, я туда больше не хожу. А он: «Тогда поедем, куда мы тебя возили к ортодонту, там есть книжный». И повез меня в Бейсайд. Я не хотел столько покупать. То есть хотел, но как-то совестно было. А он говорит: «Бери-бери, не стесняйся».
— Много потратили?
— Порядочно.
— Сколько?
— Двести... Чуть больше.
— А точнее?
— Двести сорок восемь, — сказал Коннелл. — И семьдесят восемь центов.
Эйлин не верила своим ушам. Неужели можно столько потратить на комиксы? Это же целый грузовик получится.
— Ты таки не упустил момента!
— Неправда! — возмутился Коннелл.
Он аккуратно расставлял комиксы по ячейкам, всовывая к каждому в прозрачный пакет картонку для прочности. Вдруг его коллекция в самом деле имеет какую-то ценность? По крайней мере, хранит он ее бережно.
— Папа без конца повторял: «Пусть у тебя будет все, чего тебе хочется». Не отстал, пока я не набрал полную корзину. Я самые дорогие не брал.
Эйлин вздрогнула — словно холодным сквозняком потянуло. За необычной щедростью Эда угадывалась печаль. Сын, кажется, тоже это почувствовал и не мог безоблачно радоваться неожиданному подарку. У Эйлин сердце заныло — так бывает, когда человек чувствует боль другого на огромном расстоянии. Хотя Эд был всего лишь в соседней комнате.
Старик-метрдотель с церемонной учтивостью проводил их к столу. Ресторан «У Артуро» ничуть не изменился за долгие годы: все те же черные костюмы с белыми передниками, перекинутые через руку салфетки, тонированные зеркала от пола до потолка, негромкая музыка, свежайший хлеб и очень недурное красное вино. Такие итальянские ресторанчики встречаются по всему городу; еда вполне сносная и какое-нибудь одно особо выдающееся фирменное блюдо. Этот чуточку более изысканный, потому Эйлин его и предпочитала. Нынешний владелец — Сандро, сын Артуро, — вел дела с большим вкусом, избегая дешевого шика. И все же скорей бы оставить все это в прошлом и переключиться на рестораны действительно высшего класса.
Эд с благосклонной улыбкой созерцал меню, словно там были записаны ответы на занятные, хотя и пустяковые вопросы.
— Рад, что учебный год позади? — спросила Эйлин.
— Очень рад!
Эйлин повертела в руках пакетик с сахаром.
— Слушай, Эд, — заговорила она после казавшейся бесконечной паузы, силясь улыбнуться, — мы с Коннеллом видели один симпатичный дом... Нам очень понравился.
— Ты нашла дом?
Эд смотрел на нее каким-то странным, ничего не выражающим взглядом.
— Ну, не то чтобы прямо уж нашла... Просто мы его посмотрели. Может, это и не идеал. Наверное, он нам вообще не по средствам.
— Ты хочешь переехать? Давай переедем.
— Что?
Эйлин ухватилась обеими руками за край стола. У нее даже голова закружилась. Почему Эд так легко сдался? Наверное, потому, что они в общественном месте, и к тому же не хотел устраивать скандал при сыне. Дома он ей еще задаст. И тут же явилась другая мысль, еще более тревожная: что, если он сказал правду? Может, он с самого начала был не так уж и против?
Эд обернулся к Коннеллу:
— А ты хочешь переехать?
Эйлин задержала дыхание. Живот так подвело, что она испугалась — вдруг стошнит.
— Очень хочу, — неожиданно серьезно ответил мальчик. — Я хоть сейчас.
— Да ну? — спросил Эд.
— Точно.
— Почему?
— Просто я много об этом думал.
Эйлин казалось, он и не вспоминал о той поездке.
— И я решил: раз все равно осенью в новую школу, так лучше будет нам всем начать с чистого листа.
Сын пришел ей на помощь! И в кого он такой рассудительный? Может, ее мечта еще сбудется — в семье появится собственный политик?
Эд смотрел на нее. Эйлин пожала плечами.
— И главное, дом классный мы нашли! — прибавил Коннелл. — Двор такой большой, там даже можно в баскетбол играть, в одно кольцо.
Да он сейчас в одиночку Эда уговорит, без участия Эйлин...
— Ты хочешь переехать? — еще раз спросил Эд, набив рот хлебом.
Коннелл кивнул.
— Так переедем, почему бы нет?
— Куда спешить? — возразила Эйлин.
Ее пугала такая внезапная перемена.
— Вы же уже нашли дом?
— Да, но...
— Вот и поехали.
— Правда? — спросил Коннелл.
— Ну да.
— Что ж, я рада, что ты в целом не против. Надо будет все подробно обсудить потом.
— И в целом, и в частности.
Эд так широко улыбался, намазывая хлеб маслом, что и Коннелл, глядя на него, расплылся в улыбке.
— У кого-то прекрасное настроение, — заметила Эйлин.
Эд словно не слышал.
— Я говорю: у кого-то прекрасное настроение.
Отец с сыном дружно жевали. Эд махнул официанту, чтобы принес еще тарелку с хлебом, а Коннелл тут же попросил еще колы.
— Оставь место для обеда, — сказала Эйлин, сама не зная, к кому из двоих обращается.
Пакетик, который она терзала, порвался, и сахар просыпался ей на колени. Эйлин смахнула крошечные кристаллики. Пальцы сразу стали липкими, но она не пошла мыть руки.
— Так, значит, Коннелл хочет переехать, и ты, Эд, хочешь переехать, и я хочу переехать. Значит, мы все согласны между собой?
Эд кивнул, намазывая маслом очередной кус хлеба.
— И если я начну оформлять покупку дома, ты не будешь возражать?
— Нет, конечно.
Эйлин рассердилась:
— Минуточку! Ты забыл, что категорически отказывался переезжать? Говорил, сейчас не время?
— Я помню, был такой разговор.
— А как ты меня уверял, что ни в коем случае не хочешь... не можешь переезжать?
Эд только кивал, явно не слушая.
— А теперь вдруг все хорошо и замечательно?
Эйлин, сама того не сознавая, повысила голос. За соседними столиками стали оглядываться.
— Прости меня! — воскликнул Эд. — Прости, пожалуйста!
Он не просто хотел от нее отделаться — в голосе звучало искреннее огорчение.
— Да ладно, пап! — вмешался Коннелл. — Это же здорово!
Он придвинулся ближе и обнял отца.
— Прости, — повторил Эд. — Я просто хотел еще хлеба. Хлеб здесь очень вкусный.
Эйлин стало не по себе.
— Скажи мне только одно: почему ты передумал? Что изменилось?
— Просто настроение хорошее. Я так счастлив, что отделался! Несколько недель можно не ходить на работу... Несколько месяцев!
Он был как пьяный. Может, у него не просто депрессия, а маниакально-депрессивный психоз?
Учебный год закончился, впереди три месяца без всяких напрягов, и на радостях он готов согласиться на что угодно. Это не значит, что ему в самом деле хочется переехать, — просто он вообще не в состоянии принимать никаких решений. Слишком много сил отняла борьба с депрессией, с кризисом среднего возраста, со студентами, с научными исследованиями, и теперь даже самые простые повседневные задачи, вроде проставления оценок, стали неподъемной ношей. У него что-то закоротило в мозгу от переутомления. Свихнулся из-за жалких подсчетов, из-за дурацкой ведомости, которую надо повесить на стенку. Подделал результаты контрольных, не спал по ночам, орал на Эйлин, плакал у нее на плече. Он уже ничего не хочет, остаться бы только одному и зализывать раны, а работа у него такая, что остаться одному невозможно. И он ложится на диван, закрыв глаза и отгородившись от всех музыкой, — тогда его демоны не могут к нему пробиться.
Эд и Коннелл наворачивали, как наперегонки. Эйлин ела медленно, уткнувшись взглядом в тарелку, чтобы не надо было разговаривать. Когда пустую посуду унесли, Сандро важно приблизился к столику. За ним официант нес блюдо с пирожными.
— За счет заведения! — объявил Сандро. — Прошу вас, возьмите по пирожному!
И надо было ему именно сегодня изменить своей обычной сдержанности!
— Ну что вы, зачем... — отказалась Эйлин.
— У нас годовщина, — ответил Сандро. — Хотите верьте, хотите нет — сегодня ресторану тридцать лет исполняется. А вы у нас из самых старых клиентов.
