Коннелл остервенело мылся, будто наказывал сам себя, и все равно не мог успокоиться. Все вспоминал, как Кристина Таддеи сказала, что от него воняет. Раньше, до Шейна, Кристина встречалась с Густаво. Кто-то даже говорил, что у них был секс. Она носит юбки короче, чем у других девчонок, и тесные блузки. У Коннелла встал. Он схватился за себя в облаке пара и несколькими быстрыми движениями довел до разрядки, а потом смотрел, как вязкая жидкость утекает в слив. Долго оттирал липкую ладонь. Стало совсем тошно. Он виноват, кругом виноват. Рано или поздно его поймают. Куда бежать? Скоро начнется новый учебный год, но этого мало. Надо совсем уехать, как можно дальше. Никогда больше не видеть Энди и его маму. Они в любую минуту могут рассказать правду о нем.
В дверь ванной постучали.
— Ужинать иди, — только и сказала мама.
А у него было такое чувство, словно его вызывают в суд.
29
В тот вечер, когда предстояло выставлять итоговые оценки, Эд даже не оглянулся на вопрос Эйлин, что приготовить на ужин. Только рукой махнул повелительно — не мешай, дескать.
Эйлин выместила злость на мясном фарше, а морковку секла с безмолвной яростью, наслаждаясь стуком ножа по разделочной доске.
Пока она мыла посуду после ужина, Эд притащил в кухню все свои бумажки.
— Посиди со мной, пока я все подготовлю.
— Я пока в гостиной почитаю, — ответила Эйлин. — Позовешь, когда нужно будет.
— Нет! — отрезал он. — Мне нужно, чтобы ты была здесь. В полной готовности. Я скажу, когда придет время записывать оценки.
Он вел себя как начальник реанимационной бригады в ожидании приезда «скорой». Нелепость какая! Было бы из-за чего разводить такие строгости. Впрочем, Эйлин не стала спорить. Заварила себе чаю и устроилась за столом с книжкой.
— Нет! — Эд наконец-то поднял голову. — Нет!
— Что такое?
— Не читай! Ты должна быть наготове.
— Да ну тебя! — Эйлин вернулась к чтению.
— Нет!
Эд вырвал книгу у нее из рук.
Нервные хирурги из реанимации иногда срываются на медсестрах. Некоторые потом просят прощения, а к другим просто привыкаешь и не обижаешься. Но хирурги спасают жизни — а чью жизнь спасает Эд?
— Милый, ну чем тебе помешает, если я буду тихонько здесь читать, пока ты работаешь?
Эд хлопнул ладонью по стопке листков:
— У нас сложился определенный порядок! Нельзя отклоняться! Нельзя нарушать порядок!
Эйлин уже знала, что это за «порядок» — Эд занимается, чем там ему нужно, а она должна сидеть молча рядом и глаз с него не сводить.
— Как скажешь.
Она закрыла книгу и стала смотреть на Эда. Волосы у него все такие же густо-черные, только на висках седина. Длиннющие ресницы — любая женщина позавидует. Ясные голубые глаза смягчают впечатление от резко очерченных носа и подбородка. Эйлин до сих пор не привыкла к тому, какой у нее красивый муж.
Она сидела и молча ждала, изредка делая глоток. Видимо, чай, с точки зрения Эда, не нарушал заведенного порядка. Эйлин потянула к себе уже готовую стопку работ — Эд перехватил ее руку и велел подождать. Эйлин встала и прошлась к раковине, просто чтобы размяться. Эд велел ей сесть на место. А ее словно какой-то бес толкал. Она то и дело задавала Эду вопросы — он не реагировал. Наконец вскинулся, тяжело дыша сквозь зубы. В глазах горела ненависть.
— Помолчи! — зарычал он. — Сиди тихо и дай мне закончить!
Эйлин хотелось в ответ сказать что-нибудь едкое. Унизить его, как он ее унизил. Остановила только мысль, что это не тот человек, за которого она вышла замуж. Его подменили. Она села на место, держась одной рукой за край стола, а другой обхватив кружку.
Эд отложил ручку и глубоко вздохнул, протирая глаза. Выпрямился с таким видом, словно только сейчас впервые как следует разглядел Эйлин. От неожиданности она вспыхнула. Захотелось дотронуться до него, убедиться, что он настоящий. Эйлин взяла стопку студенческих работ и начала проставлять оценки в журнал. С этим делом она справилась быстро, и Эд подсунул ей новый лист с какими-то цифрами и оставленными возле них промежутками.
— Теперь это!
— Что это?
— Ведомость для итоговых оценок.
— Что с ней делать?
— Находишь номер студента вот в этом списке...
У него же все под контролем — зачем вообще нужна ее помощь?
Закончив, Эйлин захлопнула журнал. Эд восторженно стиснул руки и поднял их над головой. Эйлин смутилась — такие восторги по поводу такого пустяка. Может, он издевается? Нет, абсолютно серьезен.
Они снова занимались любовью. Эд целовал ее глубоко и вдумчиво, прижимая запястья Эйлин к кровати. Похоже на то недолгое время, когда они пробовали зачать второго ребенка: их тела словно сплавились в одно целое, Эд двигался ритмично и размеренно. Все было бы идеально, если бы не страх, что Коннелл услышит, как изголовье стукается о стенку.
Среди ночи Эд вдруг растолкал Эйлин. С трудом приоткрыв глаза, она взглянула на часы — четыре утра. Она не сразу разобрала, что он говорит. Эд требовал идти с ним на кухню.
Он выложил на стол заполненную ведомость, а рядом еще одну, точно такую же. Эйлин смотрела на них в полной растерянности. Постепенно глаза привыкли к свету, и она увидела, что записанные ею оценки перечеркнуты, а рядом проставлены другие.
— Нужно внести изменения.
— Не понимаю!
— Я кое-что переправил. Нужно записать исправленные значения вот в эту чистую ведомость. Я должен ее повесить на стену рядом с учебным кабинетом.
— Зачем что-то менять? Мы же все проверили!
Голова сама собой клонилась. Эйлин чувствовала, что если уронит голову на стол, Эд так и будет стоять рядом, не меняя позы, пока она не проснется.
— Изменения! — рявкнул он. — Я переправил! Нужно перенести новые значения в ведомость!
Бесполезно вникать. Надо просто подчиниться его необъяснимой логике. Вскоре Эйлин поняла суть исправлений: Эд повысил каждую оценку на один балл. Тройки с минусом превратились в тройки с плюсом, обычные тройки — в четверки, а четверки, в свою очередь, превратились в пятерки. У Эда было твердое правило — никаких поблажек в оценках. Пятерку, высший балл, он ставил очень редко, чтобы не обесценивать ее смысл.
— Почему вдруг?
— Нужно было учесть различные факторы. Посещаемость и так далее.
— Как ты щедр! — заметила она с сарказмом.
— А что плохого в щедрости?
— Да ничего. Просто не слишком ли ты щедрый?
— Пересмотрел несколько оценок, только и всего. Не твоя забота.
— Прекрасно, — сказала Эйлин. — Я устала. Не знаю, с чего я вообще вздумала что-то говорить.
Она быстро вписала новые оценки против соответствующих номеров в ведомости и отложила ручку:
— Готово. Я иду спать.
Утром она обнаружила Эда на диване. Оценки в ведомости снова оказались исправлены. Теперь осталось всего два варианта: четверки и пятерки. Рядом лежала еще одна чистая ведомость. Ясно, ей полагается внести туда эти липовые оценки. Или у него еще одна припасена, где сплошные пятерки?
Эйлин вспомнила, как ее отец ушел на пенсию и она, пока еще жила дома, тайком подсовывала ему деньги в карман брюк — избавить его от неловкой ситуации, если он вдруг пойдет в бар и не на что будет угостить друзей. Помогать сейчас Эду — примерно то же самое.
Он лежал поджав ноги — диван был ему короток. Спал, как ребенок, точная копия Коннелла, только побольше размером. Ладони сложены вместе, будто, засыпая, он молился. До чего все люди похожи друг на друга в первую минуту после пробуждения, словно их внезапно выдернули из какой-то абстрактной области бытия и приходится заново вспоминать подробности своей жизни. На миг Эйлин словно замерла вне времени, и все в мире обрело смысл; потом мгновение прошло, и Эд вновь стал ее мужем.
30
Эйлин сидела на крыльце. Сегодня шум ее почти не раздражал. В небе с далеким гулом пролетел самолет. В сторону Северного бульвара проехал автомобиль, в салоне глухо бухала музыка. Из просвета между домами доносился дежурный смех очередной телевизионной комедии. Терпеть мелкие неудобства гораздо легче, когда есть надежда вскоре вырваться отсюда. А те, кто купит их старый дом, будут знать, на что идут, — значит, их все устраивает. Вряд ли Эйлин станет скучать по этому району, однако, подписав бумаги о продаже, она сможет вспоминать его без ненависти. Можно будет приезжать сюда стричься; никто не умеет справляться с ее кудряшками лучше Курта, и цены у него вполне приемлемые. И к Артуро можно заглянуть иной раз. Впрочем, сказать по правде, ресторан у него хоть и неплохой, прямо-таки светлое пятно в этих трущобах, но не более того. Будут и другие — намного, намного лучше.
Коннелл отскочил, чтобы его не задело дверцей машины. В одной руке он держал книжку комиксов, запакованную в прозрачный пакет, словно вещественное доказательство, в другой — туго набитую сумку.
