катькина. Детская ещё. Там дальше про щенка, — отозвался Кирилл,
и прочёл:
Я сижу у ваших ног, белый с пятнышком щенок,
Сделал лужу на дорожке, лучше я, чем эта кошка!
— А дальше, что было? — не выдержал Петька.
— Дальше я подоспела. Это кто же с моим котом разговоры разговаривает? Вижу — девонька сидит вроде Пети. Пегонькая девонька. Худющая-я-я — страсть! А рядом такой… Кудреватый. Из себя ничего. Но солидности нет. И не скажешь. Парень ли? Дядя? На обоих джинсики эти. А при нём ещё и гитара. Стало быть, думаю, Андрюша и Дуся. С чем пожаловали? Он первый начал: «Здравствуйте, меня зовут Андрей Синица. Я ищу Мамаева Диму». И девчонка тоже кивает. Он, заметь, лет на двадцать старше, но сейчас видать, что не дочка!
Кирилл, несколько раз пытавшийся прервать разговорчивую Савельевну, почувствовал, что разговор принимает нежелательный оборот, и вмешался:
— Вы Андрею, конечно, всё объяснили. Но он всё-таки к Вам в гости зашёл?
— Да, мы тоже чайку попили. С пирогами, втроём, а как же. Вот, сидим, и я замечаю, что Андрюша этот… Ну… Мнётся. Будто что-то сказать мне хочет, но не знает, как приступиться. Его Дуся, та всё с Пушком играла. А Пушок — возьми, да в моё лукошко и залезь. Я там вязанье держу. Он синий клубочек схватил и дёру. Дуся — за ним!
На этих словах тётя Глаша замолкла и, помедлив, произнесла сахарным голосом:
— Петенька, принеси ты мне, солнышко, очки. Как войдёшь в спальню, по левую руку комод. На салфетке чёрный такой очешник.
А когда Петя неохотно, но безропотно скрылся за дверью, она горячо зашептала.
— Только Дуся вот эта вышла, Андрей мне сразу: «Глафира Степановна, у меня была к Диме просьба. А теперь считаю, вы за него. И хоть это опасное дело, сердцем чую, что вам могу доверить». — Она снова утёрла слезу. Глазки — черносливинки глядели серьёзно и требовательно. — Слушай внимательно, я ему побожилась. Ты как фамилию свою назвал, я сразу поняла. Он сказал: «Бисер должен прийти.» Э, а паспорт у тебя есть? А то я почём знаю!
Кирилл, улыбаясь, открыл свой заграничный паспорт на последней странице и показал ей фотографию вместе с фамилией.
— А ещё ты мне должен стишок сказать про трёх котов и мыша! Я записала.
День и ночь
И там, и тут,
Мыши Ваську стерегут.
Кто же в норке, как же дети?
А наверно кто-то третий.
Продекламировал Кирилл и спросил:
— Что — правильно? Только это, скорее, про третьего. Не про кота, а про… Впрочем, не важно.
— Погодь, Кирюша, теперь можно, — старушка открыла потёртую сумку и вручила Кириллу знакомый уже конверт из плотной коричневой бумаги. На этот раз он открыл письмо сразу. В нём лежала географическая карта, разрезанная зигзагом. Очевидно, без отсутствующей части прочитать её было невозможно. Ему стало снова тревожно.
— А где же я Димкин стишок найду? Мне ж ещё четвёртого надо, а кто четвёртый? Может быть, Андрей не сообразил? — Кирилл покрутил карту в руках. Потом опять заглянул в конверт и понял, что эти опасения напрасны. На тыльной его стороне неровным почерком было нацарапано: «Димка ушёл туда, куда я тоже собираюсь. Может, скоро встретимся. Стишок такой:
Ловко кот ушёл от нас,
Искры сыпятся из глаз.
День ли, ночь ли — мыши ждут,
А четвёртый тут как тут.
Дверь открылась, и в комнату вернулся Петя, держа в руках чёрный очешник. Бисер поднял голову, убрал бумаги и обратился к старушке, чтобы переключиться.
— Так Вы наш стишок записали?
— Ещё чего, я пока на память не жалуюсь. А записала на всякий случай, да. Но не каждый поймёт!
И тётя Глаша с победным видом извлекла из деревянной шкатулки с нитками и иголками открытку с изображением пасхальных яичек и кулича. На ней было что-то написано большими буквами. Кирилл всмотрелся.
— «Нужен бисер для трикотажа» — прочитал он с недоумением. — Что-то я не совсем… Нет, «бисер» с маленькой буквы, это я понимаю. Но трикотаж? А-а-а! Ох ты! Ну Глафира Савельевна, ну Штирлиц! — в полном восторге рассмеялся Кирилл.
Он указал на открытку чайной ложкой, пожимая левой пухлую старушечью ручку. В слове «ТРИКОТАЖ» после гласных «И» и «А» стояли жирные точки.
Глава 28
Русоволосая худенькая Лида была отличницей по всем предметам. Никто не учился так ровно и успешно, как Пирогова все десять лет подряд. Она, конечно, получила медаль, и недобрав одного балла в университет, тут же перевелась в Менделеевский, блестяще его окончила, была оставлена там на кафедре, чтобы поступить вскоре в аспирантуру, затем… А вот затем всё пошло на спад.
Не ладилось с начальством. Аспирантура всё отодвигалась. «Кандидатская» — нормальный карьерный академический путь из старших лаборантов в младшие научные «и далее везде» не давалась. Профессиональная жизнь прилежной и толковой молодой сотрудницы необъяснимо и фатально не складывалась.
Шли годы. Она вышла замуж за простого тихого парня, и друзья шептались: «Витька Лиде не пара», мезальянс — да и только. Опять шли годы, они растили детей, жили скромно и трудно впятером в двухкомнатной жуткой хрущёбе, муж работал инженером на производстве. Но наступили новые времена, социализм приказал долго жить, и пришлось искать работу, чтобы как-то кормила.
В конце концов она обнаружила себя главным бухгалтером медицинского управления: разведена, двое взрослых детей, у них семьи, а у ней уже внуки. Собственно, только внучек! Школьная подруга, тоже одинокая хирургиня «Екатерина — инвалидус синичкис», как звала её Лида, решительно заявила однажды.
«Лидка, мы молодые, у молодых женщин не бывает внучат! Называй его — Янек!»
Лида только смеялась. Она от души радовалась ребёнку, до которого, как это нередко бывает, у совсем зелёных родителей руки не доходили, а вот у… М-м-м, родственницы постарше Лидии Александровны Пироговой руки и сердце, и душа доходили, если не до точки кипения, то до точки таяния точно. Она таяла, гладя маленькие лапки и ножки, слушая его воркование. И старалась именно о нём думать больше, чем о не сложившейся жизни, вечной нервотрёпке с работой или об убогой зарплате. Когда позвонил Кирилл, она как раз думала о Янеке. Искала выход из житейской проблемы и не находила. Ну не находила, и точка!
— Лидок, мне разрешили позвонить из конторы, которая продаёт телефоны. Я сегодня всё растерял, что можно, и свой позабыл. Ты все знаешь от Кати. А я знаю, что ты страшно занята, да ещё с малышом на вахте.
