Дождавшись возвращения племянника, Семен Степанович отъехал на лето в Ступино, а для городничего начались служебные будни в канцелярии, обходы или объезды шажком по городу. Наконец-то добрался до пожарных труб. Англичанин не зря взял деньги. Насосные механизмы действовали отлично, железные части были выкованы, пригнаны и окрашены добротно. И по весу оказалось не так тяжело. Два здоровых парня действительно могли без особой натуги отнести насос к месту пожара. Нежданно порадовал Непейцына в эти дни кучер Кузьма. Он запомнил все пояснения, которые давал при продаже англичанин, — как надо мазать салом поршни и растягивать на просушку рукава, передал его совет, ежели в городе есть кожевенное производство, опустить на три недели льняные рукава в дубильный чан, отчего станут крепче и не будут гнить. Тот же Кузьма подобрал дюжих молодцов, которые взялись при первом ударе набата прибегать за машинами, а на месте — качать насос и следить за цепью ведерников, чтоб без перебоя наполняли резервуары. На случившихся летом пожарах машины работали прекрасно. Струи выбрасывало на восемь шагов, и направлявшие их парни действовали спокойно и споро.
Продвинулось и мостовое дело. Предводитель Микулин сдержал слово, вымостил широкий перекресток улиц перед своим домом, причем выписанная из Витебска артель выложила затейливую звезду из крупных булыжников. На это диво ходил любоваться весь город, а протопоп так им восхитился, что произнес проповедь, призывая сограждан украсить площадь перед Троицким собором такой же мостовой. Красноречие не пропало даром. Пятеро первостатейных купцов внесли в магистрат по тридцать рублей, а ездивший по делам в Витебск Ломакин подписал с тамошним подрядчиком условие, что следующим летом снова пришлет в Луки каменщиков.
«Не сразу и Москва строилась, — говорил себе Непейцын. — Авось в будущем году кой-кто из чиновников и купцов против своих домов закажет вымостить… Вот и выйдет, что хоть некоторые фонари, а до сих пор горят, хоть невелика сила в двух насосах, а всё легче пожары тушить, хоть кое-где, а мостовые появятся…»
Но таким гордым мыслям вскоре был нанесен удар. Как-то в воскресенье городничему не спалось. Лежал, лежал, да и подсел к окну с трубкой — пусть свежим воздухом обдует, легче заснешь. На соборной колокольне отбили час ночи. В кабаке напротив было тихо. Будочники на площади тоже не подавали голосов. И тем яснее прозвучали приближающиеся шаги двух чиновников, которых узнал по голосам. Сообразил и у кого были в гостях.
— Да помилуй, все знают, что губернатор ему отставкой пригрозил, ежели с Квасовым не помирится. А тот и заломи две тысячи за «бесчестье». Городничему деться некуда. Все, что на машины дурацкие с купцов и мещан надрал, да еще своих приложил…
— Тут нос повесишь, — посочувствовал второй чиновник.
— Я и говорю, — наставительно сказал первый. — А не бей откупщикова приказчика по морде. Как граф твой из министров, так и ты разом ничто. Без протекции разве губернатор станет…
Слов стало не разобрать. Шаги удалились…
«Вот и награда за радения об ихнем благе, — с горечью думал Непейцын. — Ежели так говорят господа образованные, то ремесленники, поди, вовсе убеждены, что наживаюсь на службе. И с чего взяли, будто нос повесил? Что хмурый ходил во время тяжбы с Квасовым?»
Но долго размышлять на эту невеселую тему городничему не пришлось. На другой день к нему прибежал почтмейстер с известием, что господин Лаба предпринял объезд губернии, находится в Порхове и вот-вот будет в их городе.
— Соберите чиновников, Сергей Васильевич, велите, чтоб мыли в присутствиях и сами подтянулись, — советовал Нефедьев.
— К чему же, Иван Макарьич? — ответил городничий. — Сию новость все от вас нынче же узнают, а город пусть губернатор увидит, как он есть. От будок, заново крашенных, красоты не прибавится…
— Можно ль так судить, Сергей Васильевич? — искренне ужаснулся почтмейстер. — Понятно, много не сделать, но все-таки и ночью кое-что подновить, подкрасить поспеют…
Позже Непейцын узнал, что он уверенно говорил чиновникам: «Уж конечно, какой-то проезжий сообщил до меня городничему — представьте, и бровью не повел!»
* * *
Лаба де Виванс приехал на вторые сутки в полдень и, остановив дорожную коляску перед домом присутственных мест, прямиком вошел в городническое правление, сопровождаемый Холмовым. Оба были весьма запылены, потому что с утра проскакали три станции.
Усевшись в кресло городничего и посадив его рядом, губернатор, по своей птичьей манере, скосил карий глаз на поношенный сюртук Непейцына и спросил:
— Не знали, что я приеду?
— Знал, но без определенного дня. И полагал, что цель приезда вашего превосходительства есть знакомство с повседневным бытом города, — ответил Непейцын. — А в будние дни по закону я не обязан быть в мундире. Однако, ежели пожелаете…
— Не нужно. Расскажите, с какого часа и какими делами занимались. Кто те люди, которых отпустили, когда я вошел?
Полчаса Лаба слушал пояснения городничего, затем поднялся:
— Теперь я пойду в земский суд и в дворянскую опеку, а потом прогуляюсь по городу. Вы можете меня сопровождать?
— Я каждый день в сии часы обхожу город, и ежели сейчас пойти, то полагаю, увидите все, как бывает без вас, ибо полиция и обыватели еще не осведомлены о приезде вашего превосходительства.
— Вы хитрец или чудак? — спросил губернатор с улыбкой.
— Про то судите сами, — слегка поклонился Непейцын. — Или пожелаете скорей успокоить господ чиновников? — Он указал на окно, в которое не в первый раз заглядывал кто-то в мундире.
— Идемте. В присутствии побываю позже. Холмов, ждите здесь.
— Позвольте, ваше превосходительство, пойти умыться на квартиру господина Непейцына, — взмолился Павел Павлович.
— Хорошо, ступайте, — разрешил губернатор.
Прогулка по городу продолжалась часа два. Зашли в несколько лавок, и губернатор, которого никто не узнавал в дорожном пыльном сюртуке, приценился к разным товарам, купил и съел копеечный калач. Потом через мост направились в крепость, осмотрели обветшалые гауптвахту и цейхгауз. Здесь к Непейцыну подошла старушонка из стрелецкой слободки с просьбой унять сына, который не дает ей алтын в неделю на церковные свечи. Отсюда по набережной Ловати, заходя в обывательские дворы, где городничий указывал, где стоят пожарные чаны с водой, и называл по имени обывателей, дошли до кожевенного завода на Введенщине. Тут попросили напиться, и хозяин поднес квасу сначала Непейцыну. На возвратном пути Сергей Васильевич предложил зайти к нему передохнуть.
— Нет, тогда не доберусь до чиновников, — отказался Лаба. — Вы идите домой и отдыхайте, а я схожу в присутствие, ведь завтра воскресенье. Меня к себе приглашаете? Или только Холмова?
— Прошу оказать мне честь, ваше превосходительство, — ответил городничий и пояснил: — Я живу один, и более покойного помещения в городе не сыщете, исключая, что напротив устроен кабак.
Дома Непейцын нашел все, как заранее приказал Нениле. Кабинет приготовили для губернатора, в спальне застлали кровать дяденьки, и на ней сладко спал Павел Павлович, губернаторского камердинера поместили в бывшей Филиной мастерской.
Лаба де Виванс появился в шестом часу. Умылся, выбрился и с шутками сел за обед. Но, окончив его, сознался, что очень устал, и с извинениями отправился спать.
Веселое настроение не оставляло господина Лаба весь следующий день. Утром за чаем он сказал Непейцыну:
— Вам я очень обязан — впервые почувствовал себя Гарун-аль-Рашидом.
— Простите, но я не знаю сего лица, — сознался городничий.
— Оно и понятно, подполковник, вы, как я заметил, не охотник до сказок, — тонко улыбнулся губернатор.
— Некоторые сказки, виденные в юности в Кременчуге и Херсоне, навек от себя отвратили, — серьезно заверил Непейцын.
— Когда сие получали? — указал Лаба на очаковский крест. — А я в тех же местах годом позже служить начал.
— В каком роде войск, ваше превосходительство?
— В Полоцком пехотном полку, а в статскую переведен по своей просьбе, потому что от давней контузии глохнуть стал на сие ухо. Заметили, что я все боком к вам обращаюсь?
Проговорили, пока не настало время идти в собор. Тут губернатор явился в вицмундирном фраке со звездой Анны и с Владимиром на шее, в сверкающем белье, с франтовской шляпой и перчатками в руках. Хотя и католик, но выстоял обедню истово. Потом завтракали у предводителя Микулина, обедали у купца Филиппова и в городнический дом добрались без сил в девять часов вечера.
Утром, уезжая в Опочку и Остров, губернатор на глазах собравшихся чиновников поцеловал Непейцына в обе щеки и сказал:
— Благодарю, господин подполковник, за состояние города. А книгу о Гарун-аль-Рашиде пришлю, ежели сыщу, вам на память, но не в поучение. Во Пскове милости прошу ко мне.
