— Сколько же тебе лет? — спросил любопытно.
— На четвертый десяток поперло.
— Дети у тебя есть?
— Зачем столько знать надо? Иль собираешься стать у меня на якорь? — ввела в подъезд и открыла дверь квартиры на первом этаже, пропустила Прошку впереди себя. Сама разулась, разделась, вошла в комнату:
— Вот здесь канаю.
— А я думал у тебя пацанят орава.
— Живут трое. Но не у меня! Усыновленные все.
— Почему не с тобой?
— Отказалась от них в роддоме! Потому что папашам не нужны, а я не смогу их поднять. Я их родила, не убила, ничего не утворила и оставила государству, какое не дало мне возможность вырастить своих детей самостоятельно. Мучить их в нищете и голоде не захотела. Оставила тем, кто усыновит, возьмет в дети и вырастит, как своих. Таких чудаков полно в городе, — готовила на стол. И заглянув в сумку Прохора, довольно усмехнулась:
— А ты любишь пожрать, — заметила подморгнув. И вскоре стол расцвел закусками.
— Я тоже на жратву падкая, особо, когда выпью, мету все подряд! Вот ты сможешь соленые огурцы с клубничным вареньем жрать? Слабо? А я запросто! Даже селедку с арбузом сожру и никакого запора не будет. А хошь халву с квашеной капустой? Тоже нет? Эх, дядя, видать, ты никогда не перебирал по-человечески. Вот я в последний раз с Нинкой, дворничихой нашей, бухала. С неделю назад. Решили испытать, кто ж с нас крепче и дольше на стуле усидит. Ну, брякну тебе, это был цирк! Моя Нинка с двух пузырей поплыла и носом в пол, села на мель и отрубилась с концами. Я еще пузырь выжрала. Ночью очухалась, мордой в холодце лежала, а Нинка под столом канала, вся мокрая по горло. А главное, с пузырем в руках. Его она обеими лапами зажала, для опохмелки. Хоть бухая, а соображала, что настанет утро, а в нем без пузыря не продышать. Такая она наша житуха, на все места горбатая! Верно, говорю, друг мой, Прошка? Нынче ежли не пить, лучше не жить. Вот я за целый день как напрыгаюсь на холоде, до утра согреться не могу. Задница, сиськи, все отваливается. Ноги не держат. А что получаю? Вслух не брякнешь, стыдно. Нищие смеются. Им за день подают больше, чем я за месяц получаю! А разве это справедливо?
— А за какие пьешь?
— Это как повезет! — подморгнула баба. Села к Прохору на колени и предложила:
— Давай выпьем за нас! За любовь! Говорят, на ней окаянной все в свете держится! Пусть и нам повезет! — подставила свой стакан и, дождавшись пока Прохор нальет до краев, выпила единым духом, как воду, не морщась и не кашляя. Отщипнула от буханки хлеба, проглотила и снова стакан подставила:
— Наливай! — потребовала Наташка.
— Як тебе не пить пришел! — хотел остановить Прошка.
— Вот отморозок! Ты меня сначала напои, накорми, а уж потом спать уложи. Дай душу согреть. Какая с меня сейчас баба, сплошная сосулька, замороженная во всех местах.
Она выпила второй стакан.
— Ты поешь, — напомнил Прошка.
— Пожру потом. А теперь только закушу! — взяла из банки помидор и, размазав по эклеру, запихала в рот, проглотила.
— Давай еще налей!
— По-моему тебе уже хватит, — пытался остановить Прошка, но Наташка, откупорив непочатую бутылку водки, выпила ее винтом из горла, даже не продохнув.
— Во! Теперь и пожрать можно, — повеселела баба.
Через десяток минут она сползла на пол и захрапела на всю квартиру. Прошка, глянув на нее, брезгливо поморщился, заторопился уйти. Он и не оглянулся на хозяйку, решив никогда больше не знакомиться со случайными бабами.
Ох, и смеялись рыбаки сейнера над Прохором, узнав о случившемся. Когда он вернулся на судно среди ночи, с пустой сумкой и злой на весь белый свет, мужики долго потешались над незадачливыми любовными похождениями человека и советовали не поить и не кормить баб прежде, чем не получит от них свое.
— Прошка, не клей ни одну, пока не узнаешь, что собой представляет. Ведь вон, как погорел наш радист. Тоже свернул к одной на ночь. Так его напоили до визга, обчистили дочиста карманы, самого на площадку выбросили. Совсем голого. Одни трусы на нем оставили. Он три квартала в таком виде домой бежал. А за ним «неотложка», врачи подумали, что из психушки мужик сорвался. Ну, он, конечно, возник туда, чтоб шорох навести и забрать свое. Понятное дело с ментами нарисовался. А там притон жирует. Его деньги пропивает. Ну, устроили легавые разборку. Предложили, немедля вернуть клиенту все. Бардак согласился рассчитаться тут же. Натурой! Заодно и ментов обслужить в счет долга! — хохотал дизелист.
— Конечно, отказались мужики, вытряхнули из путан украденное. Но наш радист на третий день волком взвыл. Загремел в вендиспансер. Целый месяц ходил с пробитой задницей. Уколами забодали. С тех пор в притоны к знакомым не сворачивает. Мимо путанок бегом проскакивает. Свою задницу бережет. Но самое обидное, что и третье наказание получил. Жена от него слиняла. Вместе с дочкой. Вот только недавно он их вернул. Почти два года врозь жили. Так вот из-за сучонок пострадал человек. Нынче только с женой воркует.
— Да будет тебе свистеть! Все мы хороши! И влипаем как отморозки, на одном и том же. Из одной неприятности в другую попадаем.
— Наш старпом к своей зазнобе в гости пришел по старой памяти. Года два не виделись. Ну, он человек деликатный. Не сгреб бабу враз, раскукарекался с нею под выпивон. Пока они звездели, ее мужик приперся. Сгреб нашего и с балкона отпустил гулять. Забыл, паскуда, что это четвертый этаж. Даже не познакомился со старпомом, не спросил, с какими мыслями тот в гости завалился. Воспользовался своими габаритами. Они у него медвежьи. Хорошо, что под окном у той одноклассницы клумба была, и старпом удачно пришвартовался в нее. Но с переломом ноги в гипсе два месяца в больнице канал. Теперь только к учителям в гости ходит. К тем старухам его никто не ревнует.
Прошка недолго помнил свою неудачу. А тут решил отправить посылку Никите в Сосновку. Повезло еще и в том, что целую неделю рыбаки сдавали уловы рыбокомбинату, а не на плавбазу — в море. Так вот, улучив минуту, забежал на почту сдать посылку. А там девушка! Да какая! Глаз не отвести. Прошка мигом о посылке забыл. На девку вылупился. Онемел от восторга. В стойку вцепился, так что она заскрипела.
— Какая красавица! — вырвалось невольное и спросил тихо:
— Как вас зовут?
— Таня, — ответила, удивленно глянув на посетителя.
— Танюша! Чем заняты вечером? Давайте встретимся. Подарите мне возможность увидеться, полюбоваться вами.
— Да кто вы такой?
— Рыбак! Редко бываем на берегу. Отвыкли от вида женщин! Вы уж не осудите. Я онемел от вашей красоты. Вы — неземная звезда! — говорил восторженно.
— Не морочьте мне мозги, дядя! Говорите, что надо? Посылку хотите отправить? Давайте ее сюда! — взяла ящик. Прошка поймал ее руку, хотел придержать, Татьяна вырвала и, смерив человека насмешливым взглядом, сказала пренебрежительно:
— Какой старый хрыч, а туда же! Приволокнуться вздумал. Тоже мне хахаль! Глянь на себя в зеркало! Тебе только в стардоме подружку искать, — обернула ящик плотной бумагой, обвязала шпагатом и, вернув Прохору, сказала:
— Пишите адрес!
— Таня! За что обидели? Я ж ничего плохого не сказал. Такая красивая внешне! А вот в душе ни теплинки, сплошное зло, — укорил Прохор девушку.
— А чем обидела? Правду сказала! Такому старому смешно назначать свидания! Вы мне в отцы годитесь. Зачем меня позорите? Или считаете, я тоже из моря выскочила, не видя людей, и не найду себе достойного? — взвесила посылку и, выписав квитанцию, назвала сумму. Когда Прохор рассчитался, Татьяна сказала жестко:
— Вы, наверное, приезжий. Наши старики к молодым не пристают. Ищите своих ровесниц. Их в городе много…
И поневоле вспомнилась Юлька. Ведь вот она, отвергнув Прошку, тоже назвала его старой, вонючей задницей. Наверное, не случайно.
Как же это больно слышать в свой адрес напоминание о возрасте. Да и не просто напоминание, а укор и колкости. Его упрекнули, что он в преклонные годы прикалывается к молодым, обижает и оскорбляет их своими просьбами о встрече.
— Ну и черт с тобой! — решает человек, торопясь на судно. Он, как и все рыбаки знал, что сегодня весь экипаж сейнера ночует на берегу.
Рыбаки, сдав улов, вскоре вышли в квадрат лова. Приведя в порядок палубу и снасти, тихо переговаривались, строили планы на вечер:
— Мне сегодня стариков навестить нужно. Давно у них не был. Изболелись оба, жалуются на болячки. У отца ноги сдали, у матери сердце болит. Так боюсь за них. Возраст небольшой, а здоровья никакого. Неужели и меня вот эдак скрутит в их годы, — говорил дизелист.
— Море с каждого свое возьмет. У одного здоровье, у другого жизнь отнимет. Никого не отпустит по-доброму, — отозвался лоцман.
— Меня моя детвора достала до печенок. Одному сотовый телефон вынь да положь, дочь новый калькулятор просит. Грабители! Никак не успеваю за ними. В прошлом месяце компьютер с великом купил. Обещали два месяца не дергать на покупки. Куда там, две недели не прошло, опять ощипать вздумали!
