Черный, подавленный необычной обстановкой, жался к ногам хозяина. Заметив неуместный, по его мнению, интерес к себе, он на всякий случай обнажил клыки и зарычал.
– Не надо, – Леха положил руку на загривок пса. – Это свои. Не бойтесь, он никого не тронет.
Морщинистое усталое лицо Библиотекаря на миг осветилось улыбкой, но затем она стала печальной, точно вымученной.
– А мы, видишь, тут… – он грустно развел в стороны руки, указывая на опустевшие полки. – Надо спрятать, а то ведь, не ровен час… Врага, как сказывают, много. Он идет, никого не щадя. Я и подумал, если вдруг что, то книги лучше надежно укрыть.
– Мы не пустим их сюда, – жестко выдохнул Леха.
– Это конечно, – закивал Библиотекарь. – Это понятное дело, покуда живы, покуда в силах держать оружие… И двух мнений быть не может, конечно, не пустите.
Но если вдруг все пойдет не так, если вас убьют? Знаешь ведь, в бою всякое случается, – он поглядел в помрачневшее лицо воина. – Ты не обессудь, я же от всей души. Никому плохого не хочу, а тебе так и подавно. Я верю, что ты победишь, но книги… – он ласково погладил все еще стоящие на полке томики. – Они не должны пропасть, исчезнуть, сгореть в огне, развеяться в дым. Они должны остаться и нести знания.
Понимаешь, Лешага, человек, он рождается, живет и умирает. Таков его путь. Был – и нет. «Цвел юноша вечор, а ныне…» – старик прервал сам себя. – На его место является другой… – Библиотекарь спустился по стремянке и сел на одну из ступеней. – И никто бы не знал, жил он вообще или нет, когда бы мысли и страсти, клокотавшие в душе, человек не сохранил здесь, в этих книгах. Понимаешь, Лешага? Людей этих давно нет, многие умерли еще задолго до Того Дня, а книги – остались.
Представь себе, эти люди продолжают разговаривать с нами, делиться знаниями. Это меня до сих пор поражает. Читаешь, бывало, о какой-то прелестной юной девушке, о том, как неведомый мне мужчина любит ее, и словно сам переживаешь это чувство. Понимаешь вроде, что девушка и состариться-то успела, и умерла давно, а все же… Вот послушай, – он прикрыл глаза:
«И было страшно, что война,И каждый миг – возможность смерти.Когда на свете ты однаИ милый почерк на конверте».
Леха представил себе на месте той самой «неведомой одной» Лилию, и сердце его застучало чаще.
– Ведь правда прекрасно, Лешага? – изучающе глядя на могучего собеседника, поинтересовался старик.
– Да, – подтвердил тот и, радуясь возможности хоть на минуту вклиниться в речь Библиотекаря, пояснил: – Я тут книги принес, – ученик Старого Бирюка скинул вещмешок с плеча и развязал его.
– Книги? – задумчиво протянул Библиотекарь. – Книги – это здорово, – вздохнул он, – это замечательно. Но, понимаешь, сейчас я не могу купить их. Пойми меня правильно, никто не думал, что такое может случиться. Даже это все не поместится в тайники. Я с ума схожу, думая, что делать с остальными.
Было слышно, что Хранитель Знаний еле сдерживает слезы отчаяния.
– Я не продавать принес, – отчего-то смущаясь, покачал головой Лешага.
– Зачем же тогда? – от удивления книгочей даже несколько воспрял духом.
– Я сейчас ухожу воевать. Постереги их, только чтоб не пропали. Там одна книга очень умная, я с ней каждый раз сверялся, всегда правду говорила. Жалко будет потерять. Вот, – он достал полюбившийся за время дороги небольшой том с ехидной физиономией на обложке.
– Макиавелли, «Государь», – прошептал Библиотекарь, и глаза его засветились счастьем. – Мне доводилось только читать о ней, видеть ссылки. Но держать в руках… Это же просто чудо!
– У меня еще есть, только имена авторов какие-то странные, чужацкие. Миямото Мусаси, «Книга пяти колец», Сунь-Цзы «Стратагемы. Трактат о военном искусстве»… – Лешага поставил вещмешок на ступеньку лестницы, рядом со стариком.
– Какое сокровище! Где ты их взял? – старик открыл следующую книгу со скрещенными мечами на обложке и с выражением прочел нараспев: – «В десятый день десятого месяца двадцатого года эры Канъэй (1643) я поднялся на гору Ивато в провинции Хиго (на острове Кюсю), чтоб помолиться Небу. Я хочу помолиться Каннон и склонить колени перед Буддой. Я воин из провинции Харима – Симмэн Мусаги-но-Ками-Фидзивара-но-Гэнсин. Мне шестьдесят лет. С самой молодости мое сердце прикипело к Пути боя…».
– Невероятно! – Библиотекарь закрыл книгу и посмотрел на смущенного посетителя. – Этот человек был непревзойденным мастером боя на мечах. Но на исходе жизни он пришел к мысли, что владение словом – высшее из тайных искусств, составляющих Путь воина. Но ты не ответил, откуда это у тебя?
– Мой ученик, – немного сконфуженно произнес Леха, – это он мне отбирал. Я их честно заслужил. Это моя награда.
– Да, я понимаю. Ты бы мог попросить его зайти ко мне? Ты сказал, что он отбирал эти книги. Значит, там было еще много других?
– Это правда, очень много. Я прикажу ему прийти, – бывший страж на миг замолчал. – У меня просьба к тебе. Я пришлю сюда Марата и свою женщину. Она сильная и умная. Ее зовут Лилия. Пусть они тебе помогут. Мне скоро в бой. Куда легче на душе, если буду знать, что они тут. И еще, – он достал из вещмешка книгу, – язык тут незнакомый, но я знаю, это о монастыре Шаолинь, о его монахах-воинах. Мне сказали, что монастырь этот сожжен. Ты знаешь, так ли это?
– Не знаю, – вздохнул Библиотекарь. – Но постараюсь узнать.
* * *
Лейтенант был непреклонен.
– Мне нужно не менее восьми литров на человека.
– Хватит и пяти, – возмущался местный, должно быть, отвечавший в Трактире за доставку питьевой воды.
– Восемь, – лейтенант проникновенно глянул в глаза водовоза. – А с пятью ты сам будешь строить.
– Да откуда же я столько вам возьму?! – житель Трактира воздел руки к небу, то ли призывая его в судьи, то ли прося наполнить чаны питьевой водой.
– Я даю тебе самый худший вариант в раскладке на три дня, – отрезал начальник строительства. – В день уйдет меньше, но рассчитывай по максимуму. Уяснил?
– А может, как-то договоримся? – замялся водовоз, с надеждой заглядывая в глаза большому командиру.
– Можем, почему нет, – кивнул тот. – Все просто, тебе даже не придется ничего делать. Я привяжу тебя к барже вместо якоря. Вопросы есть?
– Да уж, куда ясней, – поставщик обреченно развернулся. Но вслед ему еще летели слова:
– Если вдруг с быками что-то не заладится, или втулки на колесах развалятся, то, что я сказал насчет якоря, остается в силе.
Нуралиев развернулся к следующему, ждущему его распоряжений обитателю окрестностей Трактира.
– Какая толщина бревен?
– Ну, вот, примерно, такая, – верзила, способный разместить лейтенанта в любом из своих карманов, продемонстрировал собственную ладонь.
– Что значит, примерно?! – офицер вытащил из сумки на боку линейку и приложил к ладони здоровяка. – Вот здесь двадцать шесть сантиметров, уяснил? Значит, выход должен быть – три доски толщиной семь сантиметров с одного ствола. Три, не меньше, я проверю. Семь сантиметров – это вот столько! – он снова приложил линейку на этот раз к ногтю плотника и очеркнул на нем лезвием ножа необходимую толщину. – Вопросы есть?
– Да откуда ж…
– Марш выполнять! – Нуралиев оглянулся и увидел Марата. – Товарищ светлый рыцарь зовет?
– Нет, – покачал головой чешуйчатый, и впервые во взгляде его читалось уважение.
– Тогда что же?
– Тут Лешага к тебе прислал троих, вон стоят в масках. Велел поставить на довольствие. В бой пойдут с нами, – юнец замялся. – Ну и… поговорить хотел.
– Это хорошо. Оружие в руках держать умеют? – подчеркнуто выдерживая деловой тон, уточнил офицер.
Марат тяжело вздохнул:
– Эти умеют… – и тут же опомнился. – Ну, конечно, не так, как мой учитель.
Драконид собрался было растечься длинной, вычурной фразой о превосходных боевых качествах своего кумира. Но лейтенант без всяких церемоний перебил его:
– Ясно. Что-нибудь еще?
– Нет. Хотя да. Ты вот это все откуда знаешь?
– Я учился этому с семи лет. У нас всякий, кто достоин быть офицером, постигает военное дело… – он грустно воздохнул. – Я постигал военное дело с того самого дня, как стал учиться считать и писать. Я достиг звания командира взвода в роте охраны аэродрома. А это знаешь, какая честь?
– Нет, – сознался Марат, – а что такое аэродром?
Глава 23
Псы в ближайшем лесу выли протяжно, уныло, почти не переставая. Едва ли не всеми завсегдатаями Трактира это было воспринято как дурное предзнаменование. Кто-то решил даже отогнать стаю. Но та словно растворилась, едва приблизились вооруженные люди. А стоило тем уйти, вой снова огласил подступы к городищу.
– Твои истосковались. – Леха погладил Черного по широкой, мощной спине. Тот с упреком глянул на хозяина, словно напоминая ему: наши, а не мои. Была бы воля Черного, разве стал бы он торчать в таком грязном, вонючем месте? Как такое взбрело в голову хозяину, ведь ясно же, куда лучше скользить тенями по благоухающей чащобе, настигая быстроногую добычу. Черный проникновенно глянул в глаза Лешаги и потерся об его ногу, всем видом стараясь дать понять, что их присутствие за изгородью непомерно затянулось.
