П. Г. Горохов
Изменница
Бывало, в дни весёлыеГулял я молодцом,Не знал тоски-кручинушки,Как вольный удалец.Любил я деву юную, —Как цветик хороша,Тиха и целомудренна,Румяна, как заря.Спознался ночкой тёмною,Ах! ночка та была,Июньская волшебная,Счастлива для меня.Бывало, вспашешь полосу,Лошадку уберёшьИ мне тропой знакомою,В заветный бор идёшь,Глядишь: моя красавицаДавно уж ждёт меня;Глаза полуоткрытые,С улыбкой на устах.Но вот начало осени;Свиданиям конец,И деву мою милуюЛаскает уж купец.Изменница презреннаяЛишь кровь во мне зажгла,Забыла мою хижину,В хоромы жить ушла.Живёт у чёрта старогоЗа клеткой золотой,Как куколка наряжена,С распущенной косой.Просил купца надменного,Её чтоб отпустил;В ногах валялся, кланялся, —Злодей не уступил.Вернулся в свою хижину —Поверьте, одурелИ всю-то ночь осеннююВ раздумье просидел.Созрела мысль злодейская,Нашёл во тьме топор,Простился с отцом-матерьюИ вышел через двор.Стояла ночка тёмная,Вдали журчал ручей,И дело совершилося:С тех пор я стал злодей.Теперь в Сибирь далёкуюУгонят молодцаЗа деву черноокую,За старого купца.
(1901)
В. Г. Тан (Богораз)
Цусима
У дальней восточной границы,В морях азиатской земли,Там дремлют стальные гробницы,Там русские есть корабли.
В пучине немой и холодной,В угрюмой, седой глубине,Эскадрою стали подводной,Без якоря встали на дне.
Упали высокие трубы,Угасли навеки огни,И ядра, как острые зубы,Изгрызли защиту брони.
У каждого мёртвого суднаВ рассыпанном, вольном строю,Там спят моряки непробудно,Окончили вахту свою.
Их тысячи, сильных и юных,Отборная русская рать…На грудах обломков чугунныхОни улеглись отдыхать.
Седые лежат адмиралы,И дремлют матросы вокруг,У них прорастают кораллыСквозь пальцы раскинутых рук.
Их гложут голодные крабы,И ловит уродливый спрут,И чёрные рыбы, как жабы,По голому телу ползут.
Но в бурю ночного прилива,На первом ущербе луны,Встают мертвецы молчаливоСквозь белые брызги волны.
Их лица неясны, как тени.Им плечи одела роса.И листья подводных растенийПлющом заплели волоса.
Летят мертвецов вереницыНа запад, на сушу, домой.Несутся быстрее, чем птицы,Но путь им заказан прямой.
Хребтов вековые отроги,Изгибы морских береговИ рельсы железной дорогиУж стали добычей врагов.
И только остался окружный,Далёкий, нерадостный путь.На тропик летят они южный,Спешат материк обогнуть.
Мелькают мысы за мысами,Вдогонку несётся луна.Они не опомнятся сами,Пред ними — родная страна.
Но что же их стиснулись рукиИ гневом блеснули глаза?На родине смертные муки,Бушует слепая гроза.
Унылое, серое поле,Неровная, низкая рожь…Народ изнывает в неволе,Позорная царствует ложь.
Торговые, людные села,Больших городов суета…Повсюду ярмо произвола,Не знает границ нищета.
От Камы до желтого Прута,Как буйного моря волна,Растёт беспощадная смута,Кипит роковая война.
И плачут голодные дети,И катится ярости крик,И свищут казацкие плети,Сверкает отточенный штык…
Снаряды взрываются с гулом,И льётся кровавый поток.Объяты багровым разгуломИ запад и дальний восток.
И падает также рядамиПодкошенный юности цветВ широкие общие ямы,В могилы, где имени нет.
(1905)
Т. Л. Щепкина-Куперник
На родине
От павших твердынь Порт-Артура,С кровавых Маньчжурских степей,Калека, солдат истомленный,К семье возвращался своей.
Спешил он жену молодуюИ малого сына обнять,Увидеть любимого брата,Утешить родимую мать.
Пришёл он… В убогом жилищеЕму не узнать ничего:Другая семья там ютится,Чужие встречают его…
И стиснула сердце тревога:Вернулся я, видно, не в срок…«Скажите, не знаете ль, братья,Где мать? Где жена? Где сынок?»
— «Жена твоя… Сядь… Отдохни-ка…Небось твои раны болят».— «Скажите скорее мне правду…Всю правду!» — «Мужайся, солдат.
Толпа изнуренных рабочихРешила пойти ко дворцуЗащиты искать… С челобитнойК царю, как к родному отцу…
Надевши воскресное платье,С толпою пошла и она…И… насмерть зарублена шашкойТвоя молодая жена…»
— «Но где же остался мой мальчик?Сынок мой?..» — «Мужайся, солдат…Твой сын в Александровском паркеБыл пулею с дерева снят».
— «Где мать?» — «Помолиться к КазанскойДавно уж старушка пошла…Избита казацкой нагайкой,До ночи едва дожила…»
— «Не всё еще взято судьбою!Остался единственный брат,Моряк, молодец и красавец…Где брат мой?» — «Мужайся, солдат!»
— «Неужто и брата не стало?Погиб, знать, в Цусимском бою?»— «О нет! Не сложил у ЦусимыОн жизнь молодую свою…
Убит он у Чёрного моря,Где их броненосец стоит…За то, что вступился за правду,Своим офицером убит».
Ни слова солдат не промолвил,Лишь к небу он поднял глаза.Была в них великая клятваИ будущей мести гроза…
1905
Неизвестный автор
(Переработка стихотворения Г. Д. Зубарева)
* * *
Раскинулось море широко,И волны бушуют вдали.Товарищ, мы едём далеко,Подальше от нашей земли.
Не слышно на палубе песен,И Красное море волною шумит,А берег суровый и тесен, —Как вспомнишь, так сердце болит.
На баке уж восемь пробило —Товарища надо сменить.По трапу едва он спустился,Механик кричит: «Шевелись!»
«Товарищ, я вахты не в силах стоять,Сказал кочегар кочегару, —Огни в моих топках совсем прогорят;В котлах не сдержать мне уж пару.
Пойди заяви, что я заболелИ вахту, не кончив, бросаю.Весь потом истёк, от жары изнемог,Работать нет сил — умираю».
Товарищ ушёл… Лопатку схватил,Собравши последние силы,Дверь топки привычным толчком отворил,И пламя его озарило:
Лицо его, плечи, открытую грудьИ пот, с них струившийся градом, —О, если бы мог кто туда заглянуть,Назвал кочегарку бы адом!
Котлы паровые зловеще шумят,От силы паров содрогаясь,Как тысячи змей пары же шипят,Из труб кое-где пробиваясь.
А он, извиваясь пред жарким огнём,Лопатой бросал ловко уголь;Внизу было мрачно: луч солнца и днёмНе может проникнуть в тот угол.
Нет ветра сегодня, нет мочи стоять.Согрелась вода, душно, жарко, —Термометр поднялся на сорок пять.Без воздуха вся кочегарка.
Окончив кидать, он напился воды —Воды опресненной, не чистой,С лица его падал пот, сажи следы.Услышал он речь машиниста:
«Ты, вахты не кончив, не смеешь бросать,Механик тобой недоволен.Ты к доктору должен пойти и сказать, —Лекарство он даст, если болен».
За поручни слабо хватаясь рукой,По трапу наверх он взбирался;Идти за лекарством в приёмный покойНе мог — от жары задыхался.
На палубу вышел, — сознанья уж нет.В глазах его все помутилось,Увидел на миг ослепительный свет,Упал… Сердце больше не билось…
К нему подбежали с холодной водой,Стараясь привесть его в чувство,Но доктор сказал, покачав головой:«Бессильно здесь наше искусство…»
Всю ночь в лазарете покойник лежал,В костюме матроса одетый;В руках на груди крест из воску лежал;Воск таял, жарою согретый.
Проститься с товарищем утром пришлиМатросы, друзья кочегара.Последний подарок ему поднесли —Колосник обгорелый и ржавый.
К ногам привязали ему колосник,В простыню его труп обернули;Пришёл пароходный священник-старик,И слёзы у многих сверкнули.
Был чист, неподвижен в тот миг океан,Как зеркало воды блестели;Явилось начальство, пришёл капитан,И «вечную память» пропели.
Доску приподняли дрожащей рукой,И в саване тело скользнуло,В пучине глубокой, безвестной морскойНавеки, плеснув, утонуло.
Напрасно старушка ждёт сына домой;Ей скажут, она зарыдает…А волны бегут от винта за кормой,И след их вдали пропадает.
(1900-е годы), (1917)
ПЕСНИ ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ
