призование ввиду поломки машин признали невозможным. «Паллада» уложилась в одну мину Уайтхеда, и пять тысяч тонн водоизмещения ушли под воду по истечении всего тридцати минут.
В целом, подводя итог первых суток, Иессен был доволен, самураям дали понять, что лёгкой жизни не будет. Впрочем, осознавал и те сложности, с которыми предстоит столкнуться.
Узости корейских проливов характеризовали район боевых действий как весьма ограниченный. Ночь и вовсе сжимала границы. В напряжении боевого противостояния тесно было что для одной стороны, что для другой.
По прямой линия «Симоносеки – Фузан» насчитывала чуть больше ста миль. В пределах транспортного коридора лежал архипелаг Цусима – перевалочный, мобильный пункт, в том числе базирования японских миноносок.
В этих условиях Иессену поддерживать оперативный режим, а именно демонстрировать активное присутствие, совершая рейдерские действия, было довольно сложно. По мере того как уменьшался световой день, всё больше возрастала угроза миноносных атак.
Для японцев же, с появлением диверсионного отряда противника, да ещё с учётом действия вспомогательных крейсеров на трансокеанских коммуникациях, какие-либо устойчивые транспортные линии близ метрополии рушились если не окончательно, то в значительной мере. В Сасебо должны были понимать, что следующей стадией давления русских станет минирование портов.
Флот просто не мог остаться безучастным и должен был предпринять любые действия по выдворению врага. Собственно, на этом расчёт и строился.
* * *
Новых ожидаемых трофеев день не принёс.
Японское командование приостановило всё морское движение, лишь быстроходные крейсера или миноносцы прорисовывались на горизонте, отмечая присутствие врага, осуществляя слежку.
Отряд Иессена вальяжно покрутился в виду рейда Симоносеки, впрочем, не рискуя малыми глубинами с «рогатыми сюрпризами», прошёлся вдоль японских берегов, исключительно в террористических целях обстреляв какие-то сооружения, из которых функционально существенным, пожалуй, был только маяк на одном из мысов. Затем повторил променад, сотрясая воздух пальбой – это создавало ощущение и видимость постоянного присутствия. По крайней мере, должно было.
Японцам всячески давали понять – война пришла в ваш дом!
Можно было лишь догадываться, как перетряхнули, разворошили япономуравейник эти бесчинства русских кораблей! Известие достигло столицы, потревожив чайную церемонию самого микадо, между Токио и Сасебо произошёл интенсивный обмен телеграфными сообщениями. Однако какие бы оргвыводы и решения за этим ни последовали, Объединённый флот (что бы он на данный момент собой ни представлял) оставался в базах.
Ближе к вечеру крейсера ушли к берегам Кореи, в обусловленном месте встретив «соколы», нёсшие на борту по дюжине сфероконических мин.
Вчера двухсотсорокатонные судёнышки салазками с кормовых скатов обработали подходы к портам Цусимы, сегодня их задача была провести ночные постановки на подступах в бухту Фузана. Уложившись в пару часов, опустошив запасы, миноносцы ушли. Утром они должны быть уже за Цусимой, направляясь к Квельпарту. Они придут и назавтра, загрузившись новой порцией. А покуда…
А покуда море притаилось. Притаились японцы. Притихли.
Ночь коротала непроглядностью и звёздами, когда те вдруг находили прорехи в тучах.
Крейсера терпеливо патрулировали близ Фузана рассуждением командира отряда: «Не бродить в поисках всем Корейским проливом, выбирая попусту бункера, сжигая уголь».
Бункеровка пока не «горела», но в судовом журнале «Громобоя» появилась первая «ласточка» – запись о перерасходе.
Иессен допускал, что после вчерашнего японцы предпримут перевозки транспортами-одиночками, под покровом ночи, разными, обходными маршрутами. Однако затишье казалось полным.
Впрочем, совсем без «алярмов» не обошлось. Уже далеко за полночь произошла скоротечная пальба по вражеским миноносцам… скорей всего, пригрезившимся.
Долгое бдение выматывало сигнальщиков, изнывала напряжённым ожиданием прислуга орудий. Крупная зыбь и болтанка доводили весь экипаж. Все экипажи. Одно злорадство: а каково басурманину на утлых миноносках?!
К утру эскадра снова была в виду японских берегов. Из туманной пелены уже что-то пробивалось, замазав небо чёрной тушью дыма.
Ждали вымпелы Камимуры… оказалось – «собачка». Бронепалубник с полным осознанием, что всегда может удрать, лёг в параллель, ведя трансляцию телеграфом.
Не мешали. Приказа не было. Клюнет ли «рыбка»?
Шаг назад… шаг вперёд… два шага налево и…
Да, именно так – «шаг назад… шаг вперёд…» – можно было охарактеризовать томительное курсирование трёх опорных броненосцев отряда Рожественского в точке тактического ожидания. На том самом «стыке морей».
Третьи сутки.
Миноносцам эскорта уже не однажды поочерёдно пришлось отлучаться к Квельпарту, чтобы принять дополнительно несколько десятков тонн угля.
Командующий реже стал бывать на мостике, чаще принимая доклады у себя в салоне, будто не желая показываться на глаза большинству офицеров. А те и не горели нарваться на выволочку.
Планы, такие красивые на бумаге, расплывались, теряли чёткие очертания, точно их чернильную суть размывало волнами, разносило ветром по поверхности морей, разбивая прибоем о молы и волнорезы Сасебо… о встречные планы. Японский линейный флот продолжал бездействовать.
Ситуация подходила к оперативному кризису – реализовать замысел в один или два этапа уже однозначно не получалось!
Всё более проявлялся всем известный дурной характер Зиновия: «Отчего тянут? Выжидает супостат, пакость готовит?»
Нервно вышагивал, топча ковёр адмиральского салона: «Или всё же беспомощная пассивность? Что ни говори, но со взгляда исторического анализа, ни Того, ни Камимура особых военных дарований не проявили, но чем чёрт не шутит?»
Остановился, уставился на завал карт, рапортичек, вперемешку с чайной сервировкой. Грохнул кулаком – стол звякнул ложечками в розетках:
– Больше я не позволю себе попасть в плен обстоятельств!
Перевёл сверлящий взгляд на застывшего, терпеливо выжидающего Коломейцева и, точно выцеживая, прерываясь паузами, распорядился:
– Предпринять во изменение изначального плана… приказ – приблизиться ещё на двадцать миль направлением на норд-ост.
– Ваше высокопревосходительство, – попытался возразить «флажок», – риск быть обнаруженным растёт.
Командующий укротил кавторанга одной вздёрнутой бровью.
Опозоренные флаги
Он их попросту переоценивал. Не просто догадываясь, а по результатам недавнего сражения зная, что три броненосных крейсера японского флота проходят ремонт, русский адмирал не учитывал, что и остальным кораблям Камимуры требовалась профилактика.
Дело было во времени. И не только…
«Якумо» и «Ниссин» из состояния, близкого к «нокдауну», спешно подготовленные к бою, необходимо было перевести из базы Куре для соединения с основными силами. Вопрос «каким маршрутом и в каком месте назначить рандеву» требовал новых данных, анализа и раздумий.
И Хэйхатиро Того думал… – опустошённый адмирал, одетый в кимоно, так и не покинувший своей каюты на борту поверженного «Микасы». Не смешивая и не путая морские справочники Джейн с философскими трактатами, забросив на «дальнюю полку» все безумные абстракции и теории морских баталий, он выбирал простые, но безопасные решения.
Сомнения приходили со стороны, извне, пытаясь войти в него, как болезнь промозглых вечеров осени, блуждая по телу, покрывая лоб
