жила знаменитая на всю округу знахарка. Поздно вечером она вернулась, ведя с собой сгорбленную морщинистую старуху в ветхом замызганном кафтане.
Услышав, как хлопнула дверь, отец позвал со стоном:
— Жена-а! Это ты-ы?
— Я, я, муженек, — бодро ответила мать. — Вот, привела тебе хорошую лекарку, уж она-то тебя на ноги поставит!
— Нет в мире хвори, от которой нет снадобья, — проскрипела старуха. — Надобно только узнать, по чьей вине слег человек, кто на него порчу напустил. Твоего мужа, милая, видать, кто-то сглазил, вот и ушла от него вся сила. Мы отгоним зло, вернем ему силы и здоровье.
К тому времени я уже знал со слов учителя, что все разговоры о сглазе и порче — пустая болтовня. Но я не осмеливался перечить матери. К тому же в душе моей все-таки теплилась надежда, что знахарка как-нибудь сумеет вылечить отца.
Старуха приказала принести в туеске свежей воды из колодца. Она села рядом с больным, плюнула на воду, помешала в туеске ножом и сказала:
— Пусть все злое уходит!
После этого она дала отцу испить наговоренной воды.
— Замысливший зло пусть только тогда сможет справиться с Никитой, когда встанет против двенадцати громов, когда одолеет двенадцать молний, — зашептала она. — Как тает снег весной, пусть так же растает его болезнь; как исчезает без следа утренний туман, пусть так же без следа исчезнут его немочи.
Я готов был следом за знахаркой в полный голос кричать слова заговора, лишь бы остался жив мой отец!
Но старуха так сурово посмотрела на меня, что я упятился в темный угол, а она принялась тихонько поглаживать костлявые руки отца, который сразу как-то затих, стал дышать ровно, спокойно и вскоре задремал.
Знахарка, получив от матери кусок масла и сверток домотканого холста, ушла в полной уверенности, что сделала все как нельзя лучше.
Но уже на утро стало ясно, что отец болен по-прежнему. Он сох, кашлял кровью и однажды, подозвав меня к себе, тихо проговорил:
— Умираю, сынок…
Я заплакал, закричал:
— Не умирай, отец! Не умирай! Как же я буду жить без тебя?
— Живи, как сумеешь… Я свое отжил… Не довелось мне…
Он так и не договорил, чего ему не довелось.
Ивана в тот день не было в деревне, он куда-то уезжал. Он вернулся, когда отец уже прибранный, обряженный в чистую белую одежду, лежал в дощатом гробу.
На похороны собралась вся родня. Пришла сестра Сепаш со своим Устином, оба понурые, притихшие. Из Койсолы приехала Варвай с мужем — отставным солдатом Василием Анисимовым, усатым рослым марийцем, одетым в заношенный солдатский мундир. Пришли соседи — почти вся деревня собралась на нашем дворе.
Мать, горько рыдая, билась над гробом. Она кричала, выла от душевной боли и вдруг, неожиданно для меня, запела. Ее голос звучал надрывно, будто стон. Она пела старинную похоронную песню:
Ушел от нас, дорогой,
Будто солнце закатное, вечернее…
Уж дождался бы, пока не вырос
Кырля твой малый и любимый…
Он еще, как заправский мужик,
Не умеет и лаптей сплести…
Кто теперь наставит сына твоего
Уму-разуму и делу доброму?
Кто вспашет поле озимое и яровое,
Кто посеет там черна добротные?
Кто починит соху острую и борону?
Кто приготовит сетево лубяное?
Кто же принесет теперь в дом
Копейку медную с орлом?
Кто уплатит подати царю
И внесет сборы мирские?
Ой, горе мое! Облако черное
Нависло над нашим домом…
О-ой-о-ой! О-ой! О-ой!
Лучше самой бы лечь в землю
Вместо тебя, родного,
Чем страдать на этом свете…
Остался я единственным мужиком в семье, можно сказать, хозяином дома.
Мустаевскую школу я закончил хорошо, получив от учителя за прилежание подарок: книгу в яркой цветной обложке «Басни И. А. Крылова».
Степке за успехи в учебе выдали похвальный лист с золочеными полями и расписным царским гербом. В листе было указано, что получивший эту награду ученик проявил замечательные успехи и прилежание в учении, был примерного поведения. Про учение было сказано верно: Степка учился прекрасно, писал четким, красивым почерком. А вот насчет поведения… По правде говоря, Степка был таким же озорником, как и другие мальчишки нашей школы.
Помню, как-то раз на уроке закона божьего, заскучав от унылого, монотонного голоса отца Федора, Степка вздумал развлечься. Он разжевал клочок бумаги, сделал из него катышек и пульнул в затылок сидевшего впереди мальчишки. Но, видно, не рассчитал: катышек, пролетев мимо уха мальчишки, угодил в бородку законоучителя. Тот съежился, побледнел, но тут же вскочил на ноги и, гневно сверкая глазами, кинулся между рядами парт, с устрашающе поднятой линейкой в руках:
— Кто сие сотворил? Кто беса тешит?
Класс оцепенел от ужаса. Отец Федор, перейдя с велеречивого русского на обыденный марийский язык, обрушил на наши головы град угроз и упреков.
— Это ты сделал, Васин? — неожиданно накинулся он на меня.
Должно быть, выражение моего лица показалось ему подозрительным, и когда я, испуганно вскочив с места, молча стоял перед ним, понурив голову, он окончательно утвердился в мысли, что озорство — моих рук дело.
— Отец твой, сколько мне известно, мужик благочестивый, — сжав в руке линейку и, видимо, еле сдерживаясь, принялся выговаривать мне законоучитель. — А ты как себя ведешь? Что себе позволяешь? Останешься без обеда и скажешь матери, что безобразничал на уроке закона божьего. И не вздумай скрыть, я после проверю.
Я думал, что отец Федор все-таки треснет меня линейкой, и весь съежившись, ждал удара.
— Отец Федор, он не виноват! — внезапно раздался рядом со мной звонкий голос Степки.
Степка встал рядом со мной и выставил вперед плечо, как бы заслоняя меня от разъяренного попа.
— Это я кинул бумажку… Я не хотел в вас… Нечаянно вышло… Уж простите, будьте милостивы…
Отец Федор изумленно покачал головой:
— Я-то думал, что ты смирный, послушный мальчик, а ты, оказывается, такой же, как и все… Хорошо хоть, что не утаил своей вины. Ну ладно, повинную голову меч не сечет.
Он даже без обеда Степку не оставил.
После уроков, весело болтая, мы со Степкой пошли домой. Я восхищался честным и отважным поступком Степки, он хвалил меня за то, что не испугался учительского гнева и не выдал товарища.
— Знаешь что? — говорит Степка. — Давай всю жизнь дружить! Станем всегда помогать друг другу. Ты будешь в беде, я тебе помогу…
— А ты будешь в беде, я приду на выручку! — охотно подхватываю я.
Да, хороший
