– Константинополь стоит, как и вечный Рим, на семи холмах. Правда, при Константине стены обводили только пять холмов, но уже при василевсе Феодосии стены передвинули на запад, и получился второй Рим на священных семи холмах. Вот этот треугольник – мыс между Мраморным морем и заливом Золотой Рог. На кончике треугольника огромный дворец василевса. Севернее – первый холм и Акрополис. Возле дворца Ипподром…
Отец Иеремий водил прутиком по песку и мельком бросал взгляды на своего мучителя. Страшное лицо, звериное… Но глаза умные, взгляд сосредоточенный. Без сомнения этот палач все запомнит до малейшей мелочи, что будет отцу Иеремию угодно начертать.
– …А это – главная улица Константинополя Меса[151]. Она тянется с запада на восток. От Золотых ворот через форум Аркадия, Воловий форум, форум Феодосия, он же Бычий, и Константина до площади Августеон. Эти форумы устроены для торговли. Здесь самые богатые лавки с дорогими тканями, одеждой, драгоценностями и благовониями. На других площадях торгуют скотом, мясом, рыбой, зерном, хлебом, вином, сухими фруктами и овощами, мылом, воском. Здесь, от Бычего форума, от триумфальной арки Феодосия, Меса расходится в две стороны – главная часть идет на запад к Золотым воротам, а вторая – на северо-запад к Андрианопольским воротам. Хочу отметить круглый мраморный форум Константина. Рядом с ним большой рынок булочников, где можно сытно и недорого поесть. А здесь переулок «Долина слез». Там продают рабов и там самые последние новости из дальних стран…
– А теперь покажи мне, где находится мясной рынок?
– Мясной? А это на площади Стратигии. Вот здесь.
– А где располагается дворец этого… Главного… Бюргермейстера… Никифора!
– А-а-а! Эпарха Никифора. Вот здесь, у площади Августеон. Но сейчас он, скорее всего, во дворце василевса в Пигах[152].
– Хорошо. Черти и ничего не упускай. Если что…
– Знаю. Знаю! Ты сломаешь мне ногу.
– Нет. За это я сломаю тебе руку.
Отец Иеремий очень тяжко вздохнул и продолжал еще в течение часа.
– Хорошо, – наконец успокоился проклятый палач и надолго погрузился в задумчивость.
Отец Иеремий, теперь с угодливостью во взгляде, в который раз осмотрел ужасное обличие своего мучителя, его простые одежды, состоящие из огромной шерстяной туники коричневого цвета, подпоясанной зеленным полотняным поясом, широких, на восточный манер, штанах, прикрывающих кожаные сандалии, и в немыслимо большой головной накидке, укрывающей его безобразно огромную голову и до половины лицо. Все это он купил за отобранные у отца Иеремия деньги, не торгуясь, за целых двадцать василиконов[153]!
Нет, не то что святому отцу было очень жаль потраченного серебра (хотя и это имело место), но все же это деньги церкви и для церковных нужд. Хотя бы для того, чтобы купить лепешку и соленую рыбешку. Должно еще остаться на большой кувшин имбирного пива. Но разве что скажешь этому «господину в синих одеждах»? Только и знает, что ломать руки и ноги…
– Еще укажи мне где, находится еврейский квартал? – неожиданно велел палач.
Отец Иеремий удивленно вскинул брови, но не посмел ослушаться.
– Здесь, возле устья Золотого рога. Этот квартал славится драгоценными камнями и…
– Хорошо, – нетерпеливо перебил «господин в синих одеждах». – А теперь я хочу знать… Ты сам говорил, что многое успел проведать и многое узнать. Ведь так?
Святой отец втянул голову в плечи:
– Я не Господь Бог.
– Я не спрашиваю у тебя что-то философского. Например, что было раньше яйцо или курица. Я тебя спрашиваю, где сейчас может находиться проклятый Даут?
Отец Иеремий уже привычно вздохнул:
– Если бы я знал… Тогда бы я вошел в большое почтение у самого прота земли афонской. Легче мне ответить на твой «философский вопрос».
– Вот как? – изумился Гудо.
– Согласно Книге Бытия, на пятый день Бог создал птиц. А затем дал им приказание размножаться. Следовательно, курица появилась раньше яйца[154].
– Интересно, знал ли об этом проклятый Гальчини? Знал, если и тебе это известно… Вот только… Зачем он меня так мучил этим простым, а вовсе не «философским» вопросом? – вздохнул Гудо. – Куда ты так внимательно смотришь, святой отец?
Отец Иеремий повернул голову и печально посмотрел в лицо своего стража:
– Смотрю я, сын мой, с грустью вон на то прекрасное здание.
– И что в том здании? – значительно после утреннего побоища оживился Гудо.
– Здание то примечательное, – опять взялся за свои вздохи отец Иеремий. – Константин Великий… Тогда он еще не был святым… Здесь, на верху холма, в так называемой Зевгме, велел построить это весьма внушительное здание. Построил и поселил в нем грех телесный. Огромный зал разделил колоннами, а между ними натянул на кольцах занавеси. Вот в этих легких стенах грешники спускали свои деньги на плотские утехи. Справедливости ради скажу, что кроме этого публичного дома нигде больше в городе Константин не разрешил пользовать за деньги блудниц. Да еще статую бесовской Афродите установил перед этим домом. Статуя та была весьма знакома всем женщинам и девушкам Константинополя. Сюда мужья и отцы приводили тех, чья чистота подвергалась сомнению. Говорят, та бесовская статуя и правда была магической. Стоило утратившей девственность до свадьбы, или неверной жене подойти к ее пьедесталу, как у них тут же поднимались края одежды, обнажая стыд, и их разум затмевался. В том безумстве блудницы срывали с себя одежды и бесстыдно выставляли напоказ то, чем грешили…
– Святой отец…
– Что сын мой?
– Могу предположить, что у того пьедестала были проделаны отверстия через которые горячий воздух и поднимал одежды глупышек. Да и дурман можно подавать с тем же воздухом. В те времена, да и сейчас, жрецы, священники и прочие служители богов часто устраивали такие веселые демонстрации своего ума. И себя повеселить, и людей позабавить, и деньги с одураченных урвать… Но я вижу, что бесовской статуи нет.
– Нет. Верно. Разбила ее сестра жены тогдашнего апокуропалата Юстина. Несли ее мимо на ношах в баню, а одежды с нее так и поднялись… Но не об этом я желал сказать. А хотел сказать, что мудрый василевс Феофил устроил в этом здании госпиталь для больных и увечных. Вот глядя на эти стены, я и подумал о своих братьях, которых ты так безжалостно искалечил в нашем тайном убежище. Оставил я их без помощи и утешения…
– А чем ты мог помочь, святой отец? – нахмурился Гудо. – Вдавленный нос не вытянешь. Глаз не вставишь. Да и тому, что первым на меня бросился, не поможешь. Будет он до конца дней ходит, опираясь на две палицы. Не Господь, ты, и не лекарь. Хотя… Утешить бы мог… Но согласись. Выгодней говорить правду. Особенно тому, кто познал ее в подземелье Правды. Ведь ты говорил, что знаешь все обо мне. Так зачем было испытывать меня на самом хрупком? На моей дорогой Грете… Никто и ничто не остановит меня в желании быть рядом с моими милыми девочками. За них я готов отдать и жизнь и даже душу свою!
– Душу? Дьявол ты! Истинный сын сатаны! – в глазах отца Иеремия вспыхнули недобрые огоньки, которых не потушили даже многие крестные знамения, что в изобилии святой отец наложил на себя.
* * *
– Ты – сын ослицы и осла! Последыш гиены! Есть ли в твоей голове хоть немного разума, а в руках силы? И кому я доверил важное? Кому? Я тебя назвал братом. Я тебе дал силу и богатство. С моей доброй руки ты строишь свой роскошный дом, когда весь Константинополь стонет от близости врагов и надвигающегося голода. И чем же ты меня отблагодарил? Мало того, что твои мясники не смогли взять под контроль портовые кварталы от гавани Феодосия до гавани Юлиана, теперь они постыдно бежали из кварталов Эксокиония и Ксеролофоса. А дальше что? Опять запрешься вместе со своими мясниками на площади Стратигии, и над тобой будет смеяться весь Константинополь. Да что над тобой. Город будет смеяться надо мной, над эпархом Никифором. Да я тебя…
Нет, Никифор не ударил своего друга юности, но самому Андронику показалось, что по его вспотевшему лицу прошлась маленькая ручка рассвирепевшего эпарха.
– …Я ночи не сплю… Я есть не могу… Все думаю и думаю, как сделать так, чтобы город был под твердой рукой. Как заставить ленивых и глупых горожан раскошелиться. Мне ли нужна власть и золото? Нет, нет и нет. Они нужны нашей обмякшей империи, чтобы встать на ноги и отбросить врага. А для этого нужно войско. Большое, умелое… Каталонцы, варяги, русичи, персы… Да кто угодно, кто умеет мастерски убивать и честно сражаться. А они стоят множества золота. И оно мне необходимо! Убирайся с моих глаз! И чтобы через два дня макеларии вернулись в покинутые кварталы и… – Никифор поднял маленькую руку, от которой огромный Андроник по-детски зажмурился. – Портовые кварталы должны платить уже на следующей неделе! А если нет… Сам знаешь. И не надейся, что будешь долго сидеть в спокойствии в подвалах Нумеров…
