– И все-таки вы решились оставить ребенка, – еле слышно произнес Деннис.
– Нет, – она покачала головой, – я почти сразу приняла твердое решение, что ребенка не будет. Ну в самом деле, как можно рожать от человека, который для меня перестал существовать? Разумеется, было бы логично избавиться от ребенка. Мне жилось бы куда спокойней, удобней, я нашла бы хорошую работу, вышла замуж, родила бы потом другого ребенка. Я уже приняла твердое, разумное решение. Моя мама была совершенно права, и правы миллионы женщин, для которых это всего лишь досадная, но несложная хирургическая операция. Мне просто в последний момент стало до ужаса жалко ребенка, которого уже никогда не будет. Другим, желанным, своевременным, правильным детям суждено родиться, а этому нет. Никогда. Жалость оказалась сильней здравого смысла, нормальной житейской логики. Я сама не ожидала, что так получится.
– Ваши родители знали, от кого ребенок?
– Папа знал все. Почти все. Но папа умер. А маме я потом сказала, что отец ребенка вовсе не Карл, просто случился у меня другой роман, именно поэтому я рассталась с Карлом. В общем, она поверила. Какая разница, кто отец, если нет никакого отца? Мальчик здоровый, умный, развивается нормально. Мама, конечно, любит его, но видимся мы редко. У нее новый муж, много работы, она преподает, ее приглашают читать лекции в Англию, во Францию, в Америку, она написала два учебника по глазным болезням…
– А Максим? Он ведь спрашивал, кто его отец?
– Погиб его отец, – она тряхнула волосами, – разбился в машине. Мы учились вместе, потом встретились, была короткая любовь, а через несколько дней он погиб. Он был замечательным, чудесным человеком, самым лучшим. Я не только Максима, но и себя сумела убедить в этом. Правда, когда я впервые увидела в какой-то газете фотографию Карла, узнала, кто он, прочитала о террористическом акте в Северной Ирландии, потом про захват заложников в Амстердаме, потом… Знаете, я запрещала себе искать информацию о нем, но все время почему-то натыкалась на очередной взрыв или на убийство какого-нибудь политического деятеля. А потом я узнала, что он погиб. Он не один раз погибал, и кто-то из журналистов заметил, что нет на земле человека, который читал бы про самого себя столько некрологов… А вообще, Деннис, я вам ничего не рассказывала. Я все выдумала. Нет никакого Майнхоффа.
– Простите меня, Алиса, – он резко встал, подошел к креслу, в котором она сидела, сжавшись в комок, – простите, но сейчас уже нельзя играть в жмурки. Все это было, и все это правда. Опасная и для вас, и для вашего ребенка. Я много читал о Маййкоффе. У нас в Америке издавалась о нем книга, очень подробное исследование. Там много фактов и фотографий. Я помню его лицо. Максим…
– Нет! – она вскинула руку, словно защищаясь.
– Максим похож на него, Алиса. Очень похож. Майнхофф не оставит вас в покое.
– Но ведь это нелогично, Деннис. Вы прекрасно знаете, что в наше время, когда есть банк спермы, и отцовство для многих – пустой звук… Ну, подумаешь, какая-то русская родила от него ребенка десять лет назад. Он бандит с мировым именем, у него может быть дюжина детей в разных странах…
– Не обманывайте себя, Алиса, – покачал головой Деннис, – если бы ваше с ним знакомство ограничилось двумя неделями в студенческом лагере, вы еще могли бы тешиться иллюзией, будто ему все равно и он не станет искать встречи со своим сыном. Но вы слишком хорошо его знаете. Вы ведь сами сказали – его сын, его кровь, его собственность. Фотографии. Встреча на пляже. Разве этого не достаточно, чтобы понять: он не оставит вас в покое?
– А если я сообщу в полицию? – быстро спросила Алиса.
– Вас не выпустят из страны. Вами будет заниматься МОССАД. Не уверен, что они обеспечат безопасность вам и Максиму. Более того, я не исключаю, что они попытаются использовать эту информацию в своих целях, далеких от целей вашей безопасности… Простите, я неловко выразился, в общем, мне кажется, полиция вам не поможет. Да и слишком уж много придется объяснять. В их глазах вы будете…
– Да, я знаю, как буду выглядеть в их глазах. Бывшая любовница международного террориста. Но главное даже не в этом. Я не могу допустить, чтобы Максим узнал правду. Не могу. Он слишком маленький, для него это станет страшным потрясением. И, честно говоря, я не знаю, чего больше боюсь – Карла или этой правды…
– Но все-таки что-то вы чувствовали к нему, – медленно произнес Деннис, это не была случайная интрижка. Вы встречались на протяжении четырех лет. Неужели в нем, тогдашнем, не было ничего пугающего или хотя бы странного для вас?
– Было. Конечно, было. Но я привыкла не придавать особенного значения словам, болтовне. Я сама человек не слишком разговорчивый и чужие слова часто пропускаю мимо ушей. Папа с детства внушил мне, что судить о человеке можно только по его поступкам, но никак не по словам. Многие болтают сегодня одно, завтра другое. Карл болтал глупости, он издевался над всем миром и тут же смеялся над собой. Он умел смеяться над собой. Это мне нравилось.
– Наверное, не только это?
– Конечно, не только. Если бы я знала, если бы могла объяснить… голос, усмешка, разрез глаз, походка, запах. Меня страшно тянуло к нему, вопреки здравому смыслу, вопреки его злой болтовне и всяким моим подозрениям.
– Вы подозревали, что он не просто болтун, а серьезный преступник?
– Нет.
– Но вы сказали «подозрения»….
– Оговорилась.
– Я читал где-то, что в советской России контакты с иностранцами фиксировались КГБ. Вас не беспокоила эта организация?
– Нет. Граждане социалистических стран были не совсем иностранцами, а студенты и аспиранты, которые учились в Москве, – тем более.
– А сейчас вы что-нибудь чувствуете к нему?
– Я уже сказала, – Алиса поморщилась, – он перестал существовать для меня одиннадцать лет назад. Сейчас есть только страх и отвращение. Я не хочу, чтобы мой сын когда-нибудь узнал, что его отец убийца… Ладно, Деннис. Я очень устала. Уже светает. Спасибо вам, и спокойной ночи, – она соскользнула с кресла.
Он шагнул к ней, быстро, молча обнял, прижал к себе так сильно, что несколько секунд она не могла шелохнуться. Она чувствовала его живое тепло, чужое, ненадежное, обманчивое, но все-таки живое. Он отвел губами прядь с ее щеки, и ей захотелось плакать от собственной слабости, от одиночества, оттого, что сейчас непременно произойдет, а потом она себе не простит. Нет ведь опять никакой любви, вообще ничего нет. Только страх и слабость, и желание спрятаться, вжаться лицом в чужое плечо, дать себе короткую передышку.
– Мама! Мамочка! Ты где?
Максимкин сонный голос звучал в тишине сквозь тонкую стенку так отчетливо, словно ребенок находился здесь, в комнате. Алиса резко отстранилась, Деннис быстро поцеловал ее в губы, растерянно уронил руки, шагнул вслед за ней в коридор.
– Спокойной ночи. – Она тихонько прикрыла дверь своего номера.
Деннис ушел к себе и слышал сквозь тонкую стенку, как она что-то ласковое, нежное говорит сыну по-русски, напевает колыбельную песенку, и ребенок сонно, недовольно бормочет в ответ. Деннису стало жаль, что он не понимает ни слова.
* * *
Чем больше Авангард Цитрус думал, тем мучительней хотелось ему начать действовать. Голова его была устроена таким образом, что больше двух, ну максимум трех абстрактно-логических ходов сряду в ней не помещалось. Он был человеком действия, чувствовал себя комфортно и уверенно только в стихии бурных событий, когда становился центром внимания, и все вокруг кипело, и всем, буквально всем было до него дело.
Сидеть на тихой кухне, бороться с искушением выпить еще рюмку, курить до тошноты, варить себе кофе, расхаживать из угла в угол и размышлять о том, что же с ним произошло и как теперь поступить, – это было невыносимо. А тут, как назло, предательски молчал телефон. Товарищи по партии отдыхали после бурных юбилейных торжеств.
Цитрусу было тревожно и неуютно. Ему надо было срочно привести в порядок самого себя, справиться с горькой путаницей, которая царила в голове. Интуиция подсказывала ему, что прошлым утром в его квартире с ним произошло нечто неприятное, нечто опасное и двусмысленное. Но он гнал прочь это разрушительное чувство.
Картина странного происшествия с мнимой корреспонденткой, Карлом. Майнхоффом и конфетной фольгой постепенно прояснялась, наполнялась четкими радостными красками.
Шутник Карл решил разыграть его, подурачиться, оттянуться после сложной, опасной операции. Он приехал в Москву, познакомился с девушкой, попросил позвонить Цитрусу, представиться корреспонденткой хорошего мужского журнала и узнать адрес Га-рика. Потом они втроем надрались до беспамятства. А девушка случайно оказалась удивительно похожа на Ирину. Вполне нормально, что после такого веселья никто ничего не помнит.
Кто-нибудь другой на месте Цитруса обязательно подумал бы, с чего это вдруг Карлу Майнхоффу так приспичило развлечься именно в такой компании? Конечно, с Цитрусом они знакомы очень давно, но оба уже не молодые люди, и сейчас отношения их носят чисто деловой характер. Что, Карлу Майнхоффу в огромной Москве некуда больше пойти с красивой молодой блондинкой, кроме как в гости к Авангарду Цитрусу?
