«Померкло блюдечко во мгле…»
Померкло блюдечко во мгле,все воском налитое…Свеча, растаяв на столе,не восстанавливается.
Рубанком ловких технарейстих закудрявливается,а прелесть пушкинских кудрейне восстанавливается.
От стольких губ, как горький след,лишь вкус отравленности,а вкус арбузов детских летне восстанавливается.
Тот, кто разбил семью,к другой не приноравливается,и дружба, хрястнув под ногой,не восстанавливается.
На поводках в чужих рукахнароды стравливаются,а люди — даже в облакахне восстанавливаются.
На мордах с медом на устахслед окровавленности.Лицо, однажды мордой став,не восстанавливается.
Лишь при восстании стыдапротив бесстыдностиизбегнем Страшного суда —сплошной пустынности.
Лишь при восстании лицапротив безликостижизнь восстанавливаетсяв своей великости.
Детей бесстыдство может съесть —не остановится.А стыд не страшен. Стыд — не смерть.Все восстановится.
12-14 ноября 1982
ПОЛТРАВИНОЧКИ
Смерть еще далеко,а все так нелегко,словно в гору — гнилыми ступенечками.Жизнь подгарчивать вздумала, как молокос обгорелыми черными пеночками.Говорят мне, вздыхая: «Себя пожалей»,а я на зуб возьму полтравиночки,и уже веселей от подарка полей —от кислиночки и от горчиночки.Я легонько кусну лето или весну,и я счастлив зелененькой малостью,и меня мой народ пожалел наперед,ибо не избаловывал жалостью.Если ребра мне в драке изрядно помнут,я считаю, что так полагается.Меня в спину пырнут и никак не поймут —отчего это он улыбается.В тех, кого зажалели с младенческих лет,силы нет, а сплошные слабиночки.Полтравиночки на зуб — вот весь мой секрет,и на вырост в земле — полтравиночки.
Июнь 1984
«Наверно, с течением дней…»
Наверно, с течением днейя стану еще одней.
Наверно, с течением летпойму, что меня уже нет.
Наверно, с теченьем вековзабудут, кто был я таков.
Но лишь бы с течением днейне жить бы стыдней и стыдней.
Но лишь бы с течением летдвуликим не стать, как валет.
И лишь бы с теченьем вековне знать на могиле плевков!..
1984
ТРУБА
Р. Быкову
Если вы есть, вы останетесь.
Ролан Быков
А вы останетесь собой,когда придете в мир с трубой,чтобы позвать на правый бой,а вам приказ — играть отбой?Собой не сможет быть любой,кто сделает отбой судьбой.А вы останетесь собой,когда трубу с чужой слюнойвам подловато всунут в рот,чтобы трубить наоборот?Труба с чужой слюною врет.
А вы останетесь собой,когда с разбитою губойвас отшвырнут, прервав мотив,в трубу затычку вколотив?А вы останетесь собойс набитой сахаром трубой,когда вас, будто на убой,закормят, льстя наперебой,все те, кто превратить в рабухотел бы грозную трубу,оставив ей лишь «бу-бу-бу»?А вы останетесь собой,когда раздрай и разнобойв ревнивом стане трубачейи не поймешь порой — кто чей,а кто уже давным-давнос трубой расплющен заодно…
А вы останетесь собойи под плитою гробовой,просовывая сквозь траву,как золотой кулак, трубу?
Трубу перешибут соплей,когда сдадитесь и состаритесь,А вы останетесь собой?Если вы есть, то вы останетесь.
2 октября 1984
ПОСЛЕДНЯЯ ПОПЫТКА
Маше, подарившей мне с тех пор, как было написано это стихотворение, двух сыновей — Женю и Митю
Последняя попытка стать счастливым,припав ко всем изгибам, всем извивамлепечущей дрожащей белизныи к ягодам с дурманом бузины.
Последняя попытка стать счастливым,как будто призрак мой перед обрывоми хочет прыгнуть ото всех обидтуда, где я давным-давно разбит.
Там на мои поломанные костиприсела, отдыхая, стрекоза,и муравьи спокойно ходят в гостив мои пустые бывшие глаза.
Я стал душой. Я выскользнул из тела,я выбрался из крошева костей,но в призраках мне быть осточертело,и снова тянет в столько пропастей.
Влюбленный призрак пострашнее трупа,а ты не испугалась, поняла,и мы, как в пропасть,прыгнули друг в друга,но, распростерши белые крыла,нас пропасть на тумане подняла.
И мы лежим с тобой не на постели,а на тумане, нас держащем еле.Я — призрак. Я уже не разобьюсь.Но ты — живая. За тебя боюсь.
Вновь кружит ворон с траурным отливоми ждет свежинки — как на поле битв.Последняя попытка стать счастливым,последняя попытка полюбить.
1986 Петрозаводск
«Надо бы поскупее…»
Надо бы поскупеедаже на выдох и вдох —тогда, может быть, эпопеяляжет строках в четырех.
Надо бы пощедрее,погромче, как выкрик «За мной!»,покрепче, поплощаднее —площадью с шар земной.
Завидую мощи пространства,спрессованной словом в пласты,но краткость — сестра бесталантства,когда она от пустоты.
Не всякая сжатость бесценна.Рифмованный жмых жесткотел,и чье-то квадратное сено,будь лошадью — я бы не ел.
Мне нравится сено охапками,с еще не просохшей росой,с брусникой, с грибными шляпками,подрезанными косой.
Все нежности с формой — телячьи,эпоху бы в ритм ввалить,ее разодрать, как тельняшкуотчаянно рвет инвалид!
Вместить ли чепцу и салопус другим старомодным тряпьембожественную растрепу,которую жизнью зовем?
Ремесленный вкус — не искусство.Великий читатель поймети прелесть отсутствия вкуса,и великолепье длиннот.
1986
«Нет событий важнее людей…»
Нет событий важнее людей. Каждый — это событие.Если ты хоть немножечко Пушкин, любая дыра — Петербург.Быть поэтом: не самораскрытие, а — самовскрытие,и поэт — это самохирург.Переломы эпохи, они и мои переломы.Кровь эпохи — моя, гной эпохи — мой гной.Защитят по болезням двадцатого века дипломы,изучив мое тело, прижизненно вскрытое мной.Интересное зрелище будет вам всем обеспечено.Станет ясно, что дело имеете вы с припозднившимся мертвецом.Это вскрытье покажет все финки и шпильки, застрявшие в печени,и плевки, на лету становящиеся свинцом.Не хочу я презренного счастья притворщиков — скромности.Я, хотя бы как пыточный экспонат, не могу быть забыт.Вместе с телом моим преступления столькие вскроются,и узнаете вы, сколько раз я собою и вами убит.
1988
ДАЙ БОГ!
