Смысл этих слов становится ясным позднее: когда была отпразднована тризна по Торгриму, наступила зима, и снег покрыл все вокруг. Лишь юго-западная пола Торгримова кургана не была покрыта снегом, и люди думали, что Торгрим снискал расположение Фрейра своими жертвами — Фрейр не хотел, чтобы их разделял мороз. Фрейр, погребенный в кургане, как в загробном жилище, покровительствовал тем, кто обитал в могиле. Значит, Гисли навалил камень на ладью Торгрима, чтобы она не отплыла в Вальхаллу, а Торгрим завязал башмаки Вестейну для того, чтобы он не достиг воинского рая, остался связанным путами в кургане.
Распря продолжалась на поле обряда так же, как в словесном поединке и поединке с оружием в руках. Она продолжилась и в поединке колдовском, ибо родич Торгрима нанял колдуна, чтобы тот магическим способом лишил Гисли поддержки его друзей в Исландии. Гисли делает вид, что ничего не знает о распре и устраивает у подножия кургана игру в мяч. В ней участвует (против Гисли) родич Торгрима, и его люди оскорбляют партнера Гисли по игре. Однако мать этого партнера оказывается колдуньей, и на хутор оскорбивших ее сына людей обрушивается с гор снежная лавина. В отместку родичи Торгрима забивают колдунью камнями, а Гисли велит убить напустившего на него порчу колдуна, и того тоже заваливают камнями. Но удача оставляет Гисли, и он погибает — такова участь большинства героев саг.
Вожди, колдуны и сама природа оказываются втянутыми в родовую распрю, а мертвецы остаются членами рода — связи с ними не разрываются после смерти, они взывают к отмщению.
Мифологический оксюморон: «живые мертвецы»
Вестейн и Торгрим, корабль которого был завален скалой, не могли, подобно Хельги Убийце Хундинга, выйти из кургана и отправиться в Вальхаллу. Но исландские саги полны рассказами о мертвецах, выходящих из могилы, но не для того, чтобы отправиться в загробный мир.
Беспокойный покойник — это такой же оксюморон, как горячий лед. Но представления о бесчинствах живых мертвецов были повседневными реалиями исландского быта.
Один из них — Храпп в «Саге о людях из Лососьей долины» — при жизни был рачительным хозяином, хотя имел злобный нрав и часто нападал на соседей. И после смерти он просил, чтобы его похоронили в стоячем положении в дверях дома — так ему легче будет следить за хозяйством. Жена не осмелилась перечить своенравному мужу, и после смерти он проявил свой нрав в полной мере, перебив почти всех домочадцев и продолжая нападать на соседей, так что его хутор запустел. Храппа пришлось выкопать из его могилы под дверью, перенести подальше — туда, где редко проходили люди и скот, и могилу завалить камнями. После этого он почти перестал появляться. Однажды один из состоятельных исландцев решил переселиться на этот хутор и отправился туда на лодке со своим скарбом и домочадцами. Тут лодка налетела на камень, а сидевшие в ней увидели большого тюленя с глазами, очень похожими на человеческие: зверь не давал плыть ладье, пока не поднялась буря, так что все переселенцы утонули. Ясно, что Храпп оказался еще и оборотнем и не желал, чтобы кто бы то ни было владел его хутором.
Наконец в этой несчастливой местности поселился богатый скотом исландец. Его хлев располагался в лесу, и посланный туда работник опять столкнулся с Храппом. Хозяин сам, взявши копье, решил расправиться с мертвецом, но тот отломил наконечник и провалился сквозь, землю. Наутро исландцы пришли к могиле и раскопали ее, разбросав камни. Храпп лежал там с наконечником копья. Пришлось извлечь беспокойного мертвеца и сжечь его на костре. Пепел Храппа выбросили в море, и после этого он исчез навсегда.
Мы видим, что совершившие этот ритуал исландцы следовали завету Одина — ведь пепел умершего следовало выбросить в море. Конечно, Храпп не направился в Вальхаллу — он не был павшим героем. Ясно, что назначением обряда было удалить вредоносного покойника в иной мир, в Хель, чтобы он не убивал живых.
Не менее злобен был персонаж другой саги — о скальде Греттире. Его звали Глам, и он жил уже тогда, когда в Исландии стало распространяться христианство. Он был упорным язычником и потребовал однажды, чтобы на Рождество — йуль — во время строгого поста ему дали еды. Потом он отправился со стадом, но поднялась буря, и Глам не вернулся в рождественскую ночь. Отправились на его поиски и нашли пастуха в горах, где повсюду видны были следы страшной борьбы. Пастух был мертв, черен, как Хель и огромен, как бык. Говорили, что его убили тролли — горные великаны. Глама, который был очень тяжел, так и не смогли довезти до церкви — лошади не могли сдвинуть дроги — и закопали неподалеку, завалив камнями. Но Глам принялся вставать из могилы и бесчинствовать — нападать на людей, забираться на конек крыши и ездить на нем, будто на лошади. Он являлся на хутор и ночью, и днем. Лишь к лету, во время Высокого, он несколько приутих. Но к Рождеству сила мертвеца опять стала прибывать, и он нападал и на людей, и на скот. Наконец, сам герой саги — Греттир, на счету которого уже была расправа с могильным жителем, явился на несчастный хутор, чтобы провести там ночь и расправиться с мертвецом.
Дом к тому времени был совершенно разорен его посещениями, и Глам снова не преминул явиться и опять принялся стучать пятками по крыше, как наездник, так что весь дом сотрясался. Затем мертвец пролез в дом — он был так огромен, что голова достигала крыши. Греттир сам был силачом и попытался было повалить мертвеца, но тот сам начал тащить своего противника к выходу. Тогда герой применил хитрость и толкнул Глама наружу, так что тот повалился на спину, а Греттир — на него. Тут из-за туч вышла луна, и Греттир увидел взгляд мертвеца. Потом скальд признавался, что впервые в жизни содрогнулся от этого взгляда и не в силах был поднять меч, чтобы прикончить выходца из могилы.
В этот момент мертвец произнес свое заклятие и напророчил, что у Греттира после встречи с ним не пребудет богатырской силы: он лишится удачи, будет объявлен вне закона, и взгляд мертвеца до самой смерти будет перед его глазами. Выходцу из могилы, как и эддической вёльве, было известно будущее — он верно предсказал судьбу герою. Но Греттиру хватило сил отрубить мертвецу голову и приложить ее к обезглавленному телу между ляжек — так расправлялись с вампирами. Потом Глама сожгли, прах собрали в мешок и похоронили подальше от жилья и дорог.
Эти мифологические рассказы, именуемые быличками, свидетельствуют, что злобные люди и после смерти могли сохранять свой дикий нрав. Но будучи существами иного мира, они обретали силу великанов и чудовищ — оборотней. Их нужно было сжечь, чтобы уничтожить наделенное сверхъестественной силой тело — отправить из могилы, расположенной возле дома, в далекий загробный мир, куда нужно много дней добираться на ладье и на коне.
Но если мы вспомним о путешествии Одина в Хель, к могиле вёльвы, от которой бог хотел получить прорицание, то выяснится, что и сама могила оказывалась не возле дома — не в Мидгарде или Асгарде, а в преисподней. Вёльва же, которую поднимает из могилы Один, говорит, что бог заставил ее отправиться в «нелегкий путь». Чтобы разобраться в этих загробных странствиях, не обойтись без мифологической географии, точнее — космографии, и без того, чем представляли себе могилу скандинавы-язычники.
Выясняется, что само слово «хель» первоначально и означало могилу — укрытие, в котором хоронили труп. Собственно могила была воплощением преисподней. Вход в загробное жилище — Ворота Мертвых, за которые заглядывала девушка на похоронах руса, — это одновременно и вход в загробный мир.
Скандинавы не зря уделяли столько внимания погребальным обрядам, смерти, которой умер сородич, и его посмертной судьбе: ведь от того, к кому присоединится после смерти умерший — к дружине эйнхериев и благодетельных богов и предков, или к полчищам чудовищ и злобных мертвецов — зависел исход последней битвы. Умерший и после смерти оставался членом рода — он был естественным мифологическим посредником между людьми и миром сверхъестественного — тем светом, ВаЛьхаллой или Хель, в которых он обречен был пребывать. Залогом того, что эти связи не обрываются, и род живых составляет единство с загробной общиной предков, были «домашние курганы», родовые кладбища: тысячи этих могильных насыпей сохранились в Скандинавии (и повсюду в Европе) от эпохи язычества. На мудрость, полученную от древних людей из домашних курганов, ссылался сам Один-Харбард. Курганы — могилы предков — считались свидетельством тому, что потомки владеют этой землей по праву: языческие могилы, а в христианскую эпоху памятные рунические камни были одновременно и «межевыми столбами». Сами же предки могли в представлениях язычников сливаться с альвами — духами природы, покровителями земель-урочищ, обитателями не только «домашних курганов», но и скал.
