— Ты мне сказки рассказываешь!
— А ты их создаёшь, — улыбнулся он.
Семь лет. Вроде тянется день, а ведь время летит.
В тот день Адриан позвонил ей в неурочное время.
— Мы должны увидеться. В город не выходи. Иди к дальнему люку, сверни влево и увидишь дверцу. Открой её.
— Там нет никакой дверцы.
— Открой дверцу и плотно закрой её за собой. Увидишь ступеньки. Поднимись по ним. Там лифт. Это мой дом.
— Как он мог оказаться здесь? О какой дверце идёт речь?
— Тебя ждёт ещё много сюрпризов, — сказал он. — А сегодняшний — не дверца, уверяю тебя, она — подарок мне, не тебе. Ничего не бойся. Лестница — обыкновенная, связывает дом с обычным подвалом, а в подвале — обычные коммуникации.
— Алину взять?
— Нет, сегодня не стоит. Поторопись. У нас есть лишь час.
Дверь распахнулась, едва она вышла из лифта.
Несмотря на то, что видятся они регулярно, минута встречи всё та, первая. И нужно какое-то время, чтобы утолилась жажда.
— Здравствуй! — слышит она чуть спотыкающееся слово.
За руку вводит её Адриан в дом.
— Здравствуй! — звучит эхо. Незнакомый, издалека родной голос.
Она не знает этого широкоплечего высокого мужчину. Знает. На неё смотрит Саша — глазами из юности, а овал и черты лица — Игната.
— Любим?! — И она попадает в родное тепло.
А потом разговаривают. Любим всегда притуляется к ней слева. Её мальчик, их с Адрианом мальчик. Совсем взрослый. Для неё — ребёнок, она растила его.
— Его нельзя в цех, — уходя говорит Магдалина.
— Нет же, конечно. Он возглавит типографию.
— А это опасно? — спрашивает она, как маленькая.
Вместо ответа Адриан обнимает её. Любим обнимает их обоих. И так они стоят втроём, ничего не говоря.
Встретил её крик Веры:
— Нет! Это не правда! Нет! Этого не может быть!
А перед ней топчутся беспомощно люди. К её ноге прижался двухлетний мальчик, Веня, сын Веры и Наума.
— Нет! Этого не может быть!
— Что случилось? — спросила Магдалина, уже зная: стряслась беда.
— Наума схватили, и никто не знает, где он и что с ним.
— Почему он оказался в городе? Мы же договорились: кроме Владима и Гани больше никто не выходит!
— Пошёл за лекарством. Уговаривал: не ходи, я принесу, он не послушался. — Впервые Владим растерян. — Я помочь не смог. Обычно к прохожим не подходят. Что-то их насторожило. Независимый вид, улыбка? Говорю ему: «Ну что ты сияешь как медный таз?» А он мне: «Что ж я могу с собой сделать, если оно само так получается! Смотри, как здесь всё тускло, а мы с тобой живём! Подарил мне Бог и мать, и всех вас, и жену, и сына. Я самый счастливый, Влад, человек!» Руками размахивает. На минуту отошёл я к старушке. Она прижалась к стене. Сказал ей, чтобы не уходила, на обратном пути приведу в такое место, где ей помогут. И вдруг услышал крик Наума: «Что я сделал?!» Вот и всё. Его потащили. Ещё двое схватили старушку.
— И тебя могли бы!
— Не могли б, — мотнул Владим головой. — Я бы убежал.
— Тебя пристрелили бы!
— Наум тоже освоил карате! — ехидный голос. — Эх вы, идеалисты. Как видите, ваши методы не всегда работают!
Магдалина кинулась было обратно к заветной дверце. И остановилась. Адриан наверняка ушёл.
И в этот момент раздался звонок.
— Кора сказала, Наума схватили. Представляю себе, в каком ты состоянии! Попробую отбить. Варианта два: не успели превратить в робота, заберу к Роберто, успели — помещу к Полю.
Но Веру не успокоили слова Адриана.
— Я не умею жить без него, мать, — плакала она. — И Наумчик не умеет без меня. Ты же знаешь, как он нас с Веней на руках носит, баюкает, какие слова перед сном говорит! Ты же знаешь, как он побеждает во мне страх. И что будет с Веней без него? Он без папы не засыпает.
— У тебя много работы. Вон скольких вы с Жорой поставили на ноги! И сколько от тебя сейчас зависит?! Поль с Марикой помогут ему, если он попадёт в цех. А если к Роберто, вообще нечего бояться. Жив же он!
Но уснуть в эту ночь Вера не смогла. Сидела на кровати раскосматившаяся, смотрела на дверь: вот сейчас Наум вернётся. Магдалина сидела рядом.
Прошёл ещё год.
Глава вторая
Джулиан благодарно смотрел на слепящее солнце. Сегодня оно повенчало их со Степанидой, соединило в одно существо. Пахло разнотравьем, сухим ветром и Степанидой.
Солнце — в окнах его дома. Он не щурится, любит смотреть прямо и на главное солнце, и в маленькие солнца стёкол.
Мама ждёт его ужинать.
Они почти не говорят. О чём говорить? Он знает, что делает целый день она: не разгибаясь, пропалывает в поле сорняки или окучивает картошку или собирает свёклу. Она знает, что делает он: на своём разваливающемся драндулете возит людей утром в поле, вечером — с поля, забрасывает в кузов тяжёлые мешки с картошкой, морковью… доставляет их к складам.
Иногда мама просит почитать стихи.
Как-то он похвастался, что слова сами подскакивают друг к другу! А мама улыбнулась: «Ничего особенного, ты не хвались. Это как красивый голос… не твоё, в тебя Бог вложил, помни».
Поначалу он относился к стихам несерьёзно, но уже к концу школы с ним стало твориться что-то непонятное: захотелось читать их не только маме и дядьке. Неожиданно для себя однажды прочитал прямо на собрании. На другой вечер Григорий пригласил людей специально. «Не волнуйся, — сказал, — Жука не будет!» Люди слушали по-разному. И, если кто-то, когда он читал, в окно смотрел или семечки лузгал, он чуть не ревел от обиды. Мама умеет слушать — ловит каждое слово!
Он любит приходить домой. А сегодня войти в дом не спешит. Сегодня он должен сказать маме, что женится, несмотря на то, что ему всего восемнадцать и скоро идти служить. Он теперь мужчина. В нём вершится таинственная жизнь. А что, если мама будет против свадьбы? Степаниде-то ещё только семнадцать!
Солнце слепит. Джулиан входит в дом.
— Мама!
Печь не топлена. Мать сидит на лавке согнувшись. Руки — в толстых тёмных жилах, ногти в чёрных обводах.
— Что случилось? С Любом?! — путается он.
Любим уехал в столицу год назад на заработки, и жизнь забуксовала: разладились водонапорная башня и отопительная система, поломались хитроумные машинки. И книги пропали из дома. Ночи стали длинные, и дни — длинные, лужи теперь никогда не просыхают, а работа давит на плечи непомерным грузом. Стихи получаются холодные. Брат увёз с собой часть его души, питавшую их. А ему осталось прислушиваться — не зазвучит ли голос брата, да оглядываться — не возникнет ли среди колосьев он, великан из сказки, спасающий от всех бед?!
