— Что случилось? — спросила тревожно.
Смотрел в её глаза и не мог слово молвить.
— Ты пришёл позвать меня погулять? — спросила она и тоже замолчала.
Свет обливает её. И невмоготу: так много в него вместилось! Не выдержал напряжения, пошёл прочь. Шёл медленно, боясь расплескать свои ощущения. Она словно плыла рядом. И всё шире расплёскивался над степью золотистый свет.
Проводив Степаниду, долго стоял под её окнами.
Отсел от неё, изо всех сил стал учиться: решал задачи зубрил формулы по физике и химии. Он должен хорошо окончить школу. Тогда, брат сказал, можно будет поступить в институт в столице и увезти Степаниду отсюда — к Маге.
Вечерами ходили по степи. Про себя повторял строки, прочитать их Степаниде не решался. Видел её лицо, поднятое к нему, и солнечный окоём степи.
Мама в храме, стихи, брат, заходящее солнце, Степанида оказались в тесной связи с ним.
Часть пятая
Прошло семь лет
Глава первая
Никогда не думала, что можно жить без солнца и улыбаться.
Семь лет прошло, а кажется: один праздничный день, каждое мгновение которого растянулось навсегда. Последние горькие ощущения из прошлого — у люка. Счёты с жизнью сведены. «Вот только помогу старику» — последняя мысль. Лестница ведёт к запахам испражнений, во тьму. Через несколько секунд — конец. А неожиданно — начало. Скорее, возвращение к той, которой лишил их Будимиров, к той, которую подарил им граф.
Граф теперь всегда за её спиной, слева. «Это я назвал тебя Магдалиной, у тебя особый путь». «Ничего не бойся, я с тобой». Она слышит его голос, чувствует его дыхание. Граф вернул ей Адриана и был рядом с ними, пока священник венчал.
Слышала не чужой голос, голос родного о. Петра.
Видела не скромную комнату Адриана в непонятном, чуждом ей доме, а их храм, где она ощущала Бога.
И Бог снова склонил лицо Своё над ними.
Непривычно ощущение расслабленности и покоя, она снова такая, какой была в мире графа. И это для неё: тихая музыка, родные руки, родное лицо. И текут слёзы, первые со дня смерти тех, кто вырастил её. Все вернулись к ней, и можно быть маленькой, и дышать, и плакать.
— Плачь, — просит Адриан. — Выбрось из себя страх. Нам никак нельзя бояться, мы вместе теперь. Плачь, моя девочка. Ты писала, Джуль зовёт тебя «Мага». Ты и для меня Мага. Именно ты все эти годы держала меня на плаву. Ты посылаешь мне верных людей, ты спасаешь меня, когда близко подходит смерть, и сейчас вырвала из лап братца.
Прошло несколько их встреч, прежде чем они смогли разговаривать.
— В каждом письме ты просила написать, чем занимаюсь: хотела разделить со мной мою жизнь. Ну, вот и дели. Теперь нам работать вместе.
Адриан говорит очень тихо, а его слова звучат громко и лечат её. Она так тяжко за него болела все эти годы!
В самом деле, каждый день в течение двенадцати лет подводил его к смерти. Попробуй, научи людей не дышать в минуты распыления препарата, достань для них еду, в каждый цех внедри своих людей. Попробуй в самом гнезде прихвостней Будимирова возглавлять один из самых крупных департаментов государства, сохранять видимость исполнения приказов и саботировать их, париться в парике, мучиться в очках и под жирными родинками, когда встречаешься с министрами. В любой момент можешь быть разоблачённым! По словам Адриана, спасала его их любовь. Он был силён потому, что знал: она любит его, молится о нём. И неизвестно откуда являлись хитрость и ловкость: в опасный момент он выходил сухим из воды.
Но ведь это до поры до времени! Везение не может длиться вечно. Теперь она знает — опасность подстерегает его каждое мгновение!
— Теперь со мной ничего плохого не случится! — словно слышит её Адриан. — Ну, рассказывай скорее о себе, о мальчиках, Саше и Гише, о гибели Игната, о каждом вашем дне.
Впервые в жизни она ощущает своё тело. Оно пульсирует сердцем Адриана, греет её его теплом, вбирает его мысли, силу, ласковые слова и прикосновения. И то, что видятся они редко, не имеет значения. «Тебя уже в тебе нет, ты уже целиком во мне», — гремят слова. — «Я тебя люблю тобой». Он — с ней, когда она укачивает Оксу, внушает больным, что скоро они поправятся, когда читает детям, говорит с людьми и вместе с ними делает то, что нужно, для создания новой жизни: возводит стены, забирает у дальнего выхода присланные Адрианом лекарства, провода и доски, оборудование для проведения электричества, канализации…
Семь лет.
Вечерами они все собирались в столовой, на стенах которой уже висели первые картины. Даже больных привозили — в их больничке кровати были на колесиках. Обсуждали сделанное и планы на следующий день. Читали вслух. Зеленели первые выросшие в их оранжерее растения, горели сначала керосиновые лампы, позже — электрические, дымил чай, звучала тихая музыка (Адриан подарил музыкальную систему). Маленькие сидели на коленях взрослых, дети постарше припадали боками к тем, кого выбрали себе в родители. Влюблённые касались друг друга плечами: Вера и Наум, Роза и Троша. Иногда Роза с Трошей запевали. Им подтягивали остальные. И казалось Магдалине: лица всех высвечивались тем же светом, что в их храме. Перед сном Афанасий читал вслух молитву, и все повторяли за ним.
Вроде даже Карел оттаял и реже взрывался.
Но идиллии не было. То и дело вспыхивали ссоры. Возникали из ничего: кто-то стал делать ту работу, которую хотел делать другой, кто-то взял ту книжку, которую хотел почитать другой, кто-то не так посмотрел. И каждый раз сломя голову она кидалась мирить. Смеялась: «Совсем дети. Хотите играть одной и той же игрушкой. Вот тебе провода, и вот тебе провода, устраивайте каждый свой участок!» Не отходила, пока не являлась та самая улыбка — вечерняя, рождающаяся за общим столом.
Но избежать столкновений, проявлений характера не умела.
Карел не выдержал первый. Вскочил во время вечернего чая и закричал:
— Ну, и что вы тут благодушествуете? Так и будем погребены под землёй? Мы же люди, а не кроты! Посмотрите друг на друга: бледные тени. Посмотрите на Раю: возится с утра до ночи с чужими детьми, а ей что за это? Позову её замуж, да разве устрою нормальную жизнь? Я не хочу быть кротом! Ну, чего ты, мать, улыбаешься? Думаешь, не понимаю. Тебе нравится поклонение: все пляшут вокруг тебя!
— Она пляшет вокруг нас! — резко возразил Наум.
— Ну-ка, Карел, замолчи! — пробасил Троша.
А Ив подскочил к Карелу и закричал:
— Как ты смеешь так говорить!
— Пожалуйста, не обижай мать, — сказал Афанасий.
— Я ухожу от вас! Рая, идём со мной! — позвал Карел, взял Оксу за руку. Та заплакала, вцепилась в Магдалинину ногу.
