Впрочем, долго рассиживаться было нельзя: скоро должен подойти Рун, чтобы вместе спуститься на ужин, а ведь еще нужно успеть принять душ… Скоглунд надеялся, что струи горячей воды окончательно смоют все тревоги, страхи и усталость с его тела и души. Мылся он долго и с удовольствием. Сначала чуть ли не кипятком, чтобы мышцы распарились и расслабились — только тогда их покинет судорожное напряжение… Сполна насладившись теплом и паром, Кнут охладил воду до комнатной температуры, и прохлада вернула его телу бодрость. Открылось второе дыхание: он снова чувствовал себя победителем, авантюристом, охотником за приключениями и шальными деньгами, а не жертвой, дичью, спасающейся от гончих собак. Впереди его ждал вечер в столице коммунистического мира. Дожидаясь приятеля, Кнут механически переключал каналы телевизора, не понимая ни слова по-русски. Своим зрителям Кремль показывал, как разливают сталь, как муж встречает с цветами жену из роддома, как ремонтируют комбайны, как собирают пшеницу. На другом канале он увидел, как восторженно встречают советскую атомную подводную лодку, возвратившуюся после длительного похода. Но Руна все не было…
Кнут одновременно и радовался, что взял Руна в дело, и жалел об этом. Да, этот юноша был отличной «подстраховкой»: взял на себя опасную роль «курьера», перевозящего через границу «Посейдон». Вывел на дипломата, надежно спрятал документацию — да так, что и сам «сторож» даже не догадывается, какой опасный клад будет держать в своем сейфе. Да и просто, как-то спокойнее, что он не один. Рядом товарищ, понимающий его с полуслова.
Но… бесшабашность Руна могла поставить под смертельный удар деликатное дело, приведшее их в Москву. По своему жизненному опыту Скоглунд знал, что трусость бывает разных видов. Сам он считал себя трусом «глубинным»: ему удавалось загонять куда-то свой страх, а внешне сохранять невозмутимый вид и даже совершать смелые поступки. Руна он тоже считал трусом, его трусость была на поверхности. Решившись на рискованное предприятие, Рун чувствовал и вел себя, как мальчишка, ввязавшийся в опасную, запрещенную родителями игру, не думая о возможных тяжелых последствиях.
«Да где его носит, черт подери? Он что, утонул в ванне?» — раздраженно процедил сквозь зубы Кнут, но тут же подумал, что это отнюдь не худшая неприятность, в которую беззаботный Рун может влипнуть и втянуть его самого. «Еще не хватало, чтобы он здесь вздумал «отрываться». Пора бы промыть мальчишке мозги»… Кнут вышел и постучал в дверь соседнего номера, где разместился приятель. Тишина… «Ну, куда его еще могло понести? Мы же договорились… — с раздражением подумал Кнут. — Но ничего не поделаешь, придется его терпеть».
С этими невеселыми мыслями Кнут спустился на лифте вниз, где и обнаружил Руна, мило беседовавшего с неким смуглым красавцем в дальнем углу холла. Даже у самого неискушенного стороннего наблюдателя не возникло бы сомнений в ориентации сего прекрасного юноши: взгляд карих глаз — с томной поволокой, черные, живописно уложенные кудри обрамляют смазливое личико…
Подойдя, Скоглунд с такой силой сжал локоть Руна, что тот чуть не вскрикнул.
— Ты что?! Мне больно! Ты мне посадил синяк, — обиженно заныл Рун. — Что я такого сделал?
— Какого… тебя понесло вниз? — прошипел Кнут. — Ведь я ждал тебя в номере! Мы же договорились!
— Может быть, ты ревнуешь? — съехидничал Рун.
— Идиот, — выругался Кнут, прибавив еще парочку самых крепких норвежских выражений.
— Но что я такого сделал, Кнут? — Рун все еще не понимал причину такой вспышки. — Извини, что задержал тебя, но… Ты знаешь, когда мы получали ключи на reception, он на меня так посмотрел, что у меня голова закружилась… Дима пригласил меня в знаменитые московские бани — Сандуновские, кажется!
— Я тебе покажу сейчас такие бани, что тебе и без них жарко станет. Я тебя взял в Москву для дела, а не для развлечений. А что если о твоих проделках узнает русская полиция? У них очень строгие законы о гомосексуализме. Захотел в тюрьму, в Сибирь?
— Русская полиция? — Рун деланно рассмеялся. — Я — гражданин европейского государства. Сам подумай, решится ли кто-либо посадить родственника, пусть и дальнего, королевы за то, что у него на родине и преступлением-то не считается?
— Ты что, родственник английской королевы? Или племянник президента США? — съязвил Кнут. — Не преувеличивай свою значимость, Рун. Но и не преуменьшай. Мы сюда не развлекаться приехали. За нами уже в аэропорту наблюдали десятки глаз, хоть мы их и не видели. Ты уверен, что этого черноокого красавца тебе не подставили? В Сибирь тебя, конечно, не пошлют, но пару дней в камере полицейского участка подержать могут и немедленно сообщат в наше посольство.
— И что? Это будет очень интересный опыт…
Новый знакомый Руна, чувствуя по интонациям, что обстановка накаляется, решил потихоньку улизнуть. Рун проводил его долгим взглядом.
— Да, это будет очень интересный опыт, — продолжал Кнут «разъяснительную беседу». Он стремился припугнуть Руна, чтобы приятель держал себя в рамках во время их визита в Москву. — Ты знаешь, как относятся к геям представители русского «дна»? В тюрьме ты будешь парией, обреченным на унижения, издевательства… Представь себе, что тебя посадят в камеру человек на десять, и каждый вечер тебя будет насиловать десяток убийц, воров, садистов… Уродливых, беззубых, сифилитиков.
— Кнут… Ты… ты… хочешь меня запугать… — заикающимся голосом выдавил побледневший Рун. — Успокойся, я буду очень осторожен.
— Да, мальчик мой. Ты будешь очень осторожен, — процедил Кнут, — а то мне придется самому оторвать тебе яйца прежде, чем до тебя доберется полиция и КГБ!
— Да что ты взъелся? — взвизгнул Рун. — Ведь ничего еще не произошло. Хватит, давай оставим это… Пойдем лучше ужинать.
— Еще один шаг без моего ведома, и ты возвращаешься домой, — резюмировал Кнут, отпуская, наконец, руку Руна.
Ужин прошел в напряженном молчании. Рун время от времени украдкой вертел головой, как будто выискивая кого-то. «Да, горбатого могила исправит… Черт меня дернул с ним связаться, — раздосадованно, но уже беззлобно подумал Кнут, — но я ему не дам влипнуть в историю!»
Утром следующего дня Скоглунд уже звонил в дверь квартиры на Краснопресненской. Бронштейн встретил гостя радушно, хотя он не испытывал благодарности к Скоглунду за то, что тот заварил эту кашу. Силы ему придавала мысль о том, что страна получит ценную информацию, которая пригодится нашим военным. А он является одним из участников этой операции. Несмотря на все это, Самуил Моисеевич остался верен традициям гостеприимства. Скоглунда ждал накрытый стол. Так как Самуил Моисеевич обходился без хозяйки, «званый обед» он, естественно, соорудить не смог, что с лихвой компенсировал обилием закусок. Вокруг бутылки «Посольской» и бутылки армянского коньяка теснились тарелочки с дефицитными шпротами, крабами, икрой и печенью трески, а «национальный колорит» придавали соленые огурцы, квашеная капуста и маринованные опята. Когда гость и хозяин опрокинули по первой, в квартире появилось новое лицо.
— Алексей Митрофанович, специалист Министерства обороны, — представил Бронштейн невысокого человека с проседью в густых темно-русых волосах. — Кнут Скоглунд, наш норвежский коллега.
Скоглунд и Алексей Митрофанович пожали друг другу руки. Все трое за столом бегло говорили по-английски.
— Вы имеете дело с сонарами? — поинтересовался Скоглунд, сразу переходя к делу.
— Да, вы правы, — ответил Алексей Митрофанович. — Я занимаюсь электронными системами защиты береговой линии и станциями раннего обнаружения подводных лодок противника.
От алкоголя Алексей Митрофанович вежливо, но решительно отказался.
— Может быть, после разговора, — предложил он.
— Самуил Моисеевич сообщил нам, что вы хотите предложить нам какую-то систему, предназначенную для обнаружения подлодок. Если это так, то я готов вас внимательно выслушать. Я хочу с самого начала предупредить вас, что наша встреча имеет неофициальный, и что особенно важно, конфиденциальный характер. Любые сообщения о ней в западных средствах массовой информации мы будем отвергать самым решительным образом.
— Надеюсь, — продолжал Алексей Митрофанович, — вы понимаете, что я представляю серьезную организацию, которая имеет богатый, полувековой опыт… неофициальных торговых сделок с оружием. Чем вы можете подтвердить свое авторство?
Скоглунд чуть не поперхнулся. Ему даже в голову не приходило, что надо будет кому-то доказывать, что он «отец» «Пойседона».
— У меня нет никаких официальных бумаг с печатями и подписями, свидетельствующих о моем авторстве. Уж не намекаете ли вы на то, что я должен получить такую бумагу в моем посольстве? — он деланно рассмеялся.
