Какого…
— Ты слишком силён. Гниль не клюнет на такую наживку, вот и всё. Не теряй этой ниточки, Крейз! Подумай, как можно его усилить.
— Или ослабить себя.
Ослабить себя? Это ещё что значит?!
Я убрал топор, и Кет тут же забыл о его существовании. Пошёл на меня, выставив перед собой нож, как полный идиот.
Будто уловив мою мысль, он отвёл руку назад. Нож крутнулся в ловких пальцах и скрылся из виду.
— На два слова, — пообещал Кет.
Ситуация резко изменилась. Теперь язнал, что он просто хочет подобраться поближе, чтобы убить меня, но не видел угрозы. Угроза из очевидной сделалась скрытой, и от этого страх усилился.
— Семьдесят шесть процентов. Не знаю, что это за парень, но он когда-то напугал тебя до чёртиков, Крейз. Продолжай.
Да куда ещё продолжать? Он меня завалит через две секунды! Хьюстон, у нас проблемы!
— Тебе ничего не грозит. Это — просто безвредная модель, плод твоего воображения. Пока Гниль не наполняет его, этот парень для тебя не опаснее бумажного журавлика.
Кет подошёл ко мне вплотную и заглянул в глаза.
— Подписался и не сделал — значит, будешь отвечать.
Нож вонзился мне в живот. Я с удивлением посмотрел вниз. Ни боли, ни крови. Как будто Кет был на самом деле призраком.
Я схватил его за запястье и оттолкнул.
— Подписался и не сделал — значит, будешь отвечать, — повторил Кет и нанёс точно такой же удар.
Когда бил он — он казался призраком. Когда бил я — иллюзия рассеивалась.
Я врезал ему в челюсть, и Кет кубарем откатился от меня.
Большой, страшный… Сколько ему? Шестнадцать лет? Шпана тупорылая! Было бы чего бояться.
Страх, который превратит тебя в беспомощного ребёнка.
Мысль-воспоминание пронзила меня сверху донизу. Второй раз за последние десять минут я почувствовал, что иду в верном направлении. И слова Хирурга окончательно умерли в памяти.
— Окей, — выдохнул я. — Шаг назад…
Как будто бы мир стал больше. Выше. У меня аж ветер свистнул в ушах.
Я стал ребёнком. Вернулся в тот возраст, когда и случилась вся эта байда с Кетом.
И вот он встаёт. Большой и, мать его, страшный. Ему целых шестнадцать лет. Он — сама смерть. Сплёвывает кровью и смотрит на меня глазами, в которых клубится тьма.
— Тебе конец, сопляк.
Голос, который только что казался смешным, подростковым, теперь звучит для меня, как трубы судного дня. Мой персональный апокалипсис начался.
— Сто процентов!
В голосе Хранителя слышалось нечто, напоминающее восторг человека, который, проснувшись утром, открыл мобильный банк и обнаружил, что у него на счету образовался миллион евро.
И — беспокойство в голосе моейХранительницы:
— Хватит, Крейз. Уходи оттуда.
А мой голос был чужим. Детским, писклявым и дрожащим:
— Я… я не могу!
53. Граница
Я стал ребёнком, стал собой в детстве, и страх, найдя лазейку, пробрался ко мне в душу, свил там уютное гнездо и принялся размножаться, наполняя организм метастазами.
Я пытался повторять себе слова Хранителя, что Кет не опаснее бумажного самолётика, но эти доводы наглухо забивал крик Хранительницы: «Уходи оттуда!» — в котором я слышал зарождающуюся панику.
Управлять словами несложно, интонациями — гораздо труднее. Потому интонации я поверил больше, чем словам.
Я пятился, переводя взгляд с лица Кета на руку, прячущую нож, и обратно.
Жертва. Готовая, блин, жертва!
Какого хрена ты тянешь? — спросил мой взрослый голос в моей детской голове. — Либо дерись, либо беги! Ты что, ждёшь, пока подойдёт кто-то из взрослых? Взрослые никогда не появляются, если они нужны, это закон. А ещё, ни один взрослый, если только он не полный дебил, не пойдёт против ножа. Может, тебе повезёт, и мимо будет проходить десантник или спецназовец, а? Какова вероятность такого счастья? Больше или меньше высадки инопланетян? Ты один, Крейз. Только ты и — зверь. Всё будет зависеть от вас двоих. Кто сильнее, быстрее, хитрее, умнее, ловчее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Сюда иди, — позвал Кет. — Чё ты ссышь? Побазарим с собой. Ты не пацан, что ли? Чё ты жмёшься, как девка?
Я глубоко вдохнул, с силой выдохнул и отчётливо произнёс:
— Пошёл нахер!
Эти слова сработали, как заклинание. Они освободили меня от невидимых пут, сдерживавших движения. Я развернулся и бросился бежать.
О, бегать я умел. В детстве физрук возлагал на меня большие надежды. Пару раз даже посылали на какие-то соревнования.
Но в детстве мало кто отличается великим умом. Вот и я решил, что взрослые бегуны выглядят некруто. В отличие, скажем, от бодибилдеров. Бодибилдер одним ударом может убить, а бегун? Только убежать.
Вот я и забил на беговую дорожку, взялся за железо. Энтузиазма хватило на пару месяцев, потом… Потом я предпочёл быть таким, какой есть. Как все люди.
Но сейчас, в этом огрызке прошлого, я бежал. А за мной, тяжело дыша прокуренными лёгкими, нёсся Кет.
Один его шаг равнялся трём моим. Но я был легче. Я был в лучшей форме. И мне порой казалось, что я лечу над дорогой, непривычно пустынной.
Ни людей, ни машин. Весь город как будто отдали нам с Кетом для этой гонки, которую я должен был превратить в драку, но понятия не имел, как.
Я понятия не имел, как драться против ножа, с парнем, который настолько выше и сильнее тебя. Может, вообще никак. Если не будет магии и регенерации Места Силы…
Дыхание раздавалось совсем близко, и я понял, что пришло время показать врагу новые приёмы.
На очередном шаге я сильно выставил вперёд одну ногу, как будто разворачивался на узком пространстве. Я и вправду развернулся, но не побежал обратно, а рухнул под ноги Кету, ошеломлённо чувствуяболь, такую детскую и сильную боль от падения на асфальт, содранной кожи, которая будет заживать не час, а неделю, и всё это время будет болеть.
А потом я почувствовал удар.
Кет споткнулся об меня и с рёвом полетел носом вперёд.
Я вскочил.
Бросил быстрый взгляд на Кета.
Нож вылетел из руки, он в полутора метрах впереди. Кет пробороздил асфальт мордой и руками. Приподнявшись, Кет повернул ко мне лицо. Нос — всмятку, на лбу грязно-кровавая полоса шириной сантиметра три. Губы тоже — чёрно-красные, кровь капает с подбородка.
— И-а-ас! — невнятно проревел Кет, и мне показалось, что у него в глазах блестят слёзы. — И-а-ас е-а-ый!
Я бросился вперёд, в обход него. Кет попытался меня поймать — не вышло, только пальцы скользнули по джинсам.
Я на ходу нагнулся, пытаясь подхватить нож. Не удалось. Затормозил с прошлифоном, взялся за тёплую рукоятку.
— Стоять, сука!
Он почти схватил меня за предплечье. Я вовремя отдёрнул руку и побежал.
Снова шаги сзади. Теперь ритм их сбился, Кет явно прихрамывал.
Итак, у меня был нож, но я понимал, что даже при таком раскладе мне понадобится воз удачи, чтобы завалить Кета. Даже если я пырну его в живот, он успеет сломать мне руку и шею, прежде чем сдохнет. Грудину я не пробью точно, силёнок не хватит. До глотки — не доберусь.
Если твой финт сработает ещё раз, можешь подойти к нему сзади, оттянуть башку на себя и полоснуть по горлу. Можешь порезать сухожилия на ногах. Ну, эту хрень, что идёт от пятки и выше. Тогда он сможет только ползать.
Не по себе сделалось от этого холодного и равнодушного голоса. Это — я? Господи…
Но в любом случае, повторять один и тот же рискованный приём второй раз я не собирался.
Я решил путать следы, как заяц, и резко бросился влево.
План был прост: проскочить между домов и затеряться в жилом массиве. Здесь, в этом квартале, дома росли густо, как в лесу. Когда я был мелким, это не было проблемой. Но потом люди покупали всё больше машин, и — началось. Войны водителей с мамашами, с детьми, с пенсионерами, со «стоп-хамом», друг с другом.
Сейчас машин не было. Был полный простор. Я уже примерно представлял, куда и каким именно маршрутом побегу, я помнил каждую выбоину в асфальте, каждый бордюр, через который этому хромому ублюдку будет трудно перебраться. Вспомнил заборчик, который я-то перемахну за мгновение, а вот ему — ему придётся покорячиться.
