— Нет, сестра. Но спасибо тебе за все…
— Как думаешь, сам сумеешь справиться? — спросила я.
Он улыбнулся:
— Я не доктор, но постараюсь.
— Я дам тебе достаточно материала, чтобы ты мог сам промывать и перевязывать рану, хорошо?
Молодой человек протянул руку:
— Сестра, тут вот еще что. В зарослях лежит мой друг, его изрешетило пулями. В деревню он прийти не может — это рискованно. Не дашь ли мне лекарств и для него?
— Опиши мне его раны, — попросила я. — Я соберу еще один пакет.
Было уже за полночь, когда раненый боец ушел. Возвращаясь с Абахером в дом Асии, мы ни словом не обмолвились о происшедшем. Оба, не сговариваясь, понимали, что так будет лучше. Теперь я знала, что Абахер помогает бойцам загава, а он был уверен в моей готовности оказывать им медицинскую помощь. Сегодня я окончательно и бесповоротно перешла черту.
Очевидно, слухи среди бойцов в саванне распространились быстро. Два дня спустя ко мне пришел другой, и этот явился прямо в медпункт. Длинное одеяние полностью скрывало его раны. Он говорил со мной на загавском — языке, которого никто другой не понял бы: Саид был из племени берти, а медсестры — из племени массалит. Снабдив пакетом с перевязочным материалом, мазями и антибиотиками, я отправила его восвояси.
Огнестрельные ранения почти всегда можно распознать безошибочно, но этот человек своих не показал. Раненые стали приходить всё чаще: либо ко мне домой, если их нужно было осмотреть, либо в медпункт. Те, что приходили в медпункт, объясняли, в чем дело, и я отпускала их с пакетом медикаментов и инструкциями.
Однажды я попросила Саида принести мне пакет лекарств со склада. У медпункта не было бюджета как такового, но нам ежемесячно выделяли определенное количество медикаментов. Мы брали с пациентов небольшую плату за рецептурные лекарства, и эти деньги шли на покупку древесного угля для печей, масла для светильников и всяких других необходимых припасов. Пакет, о котором я попросила Саида, состоял в основном из перевязочных материалов для огнестрельных ранений.
Мгновение он озадаченно смотрел на меня, потом спросил, для чего это нужно. Я сказала ему, что заболел кое-кто из родных, и я хочу передать пакет в деревню. Я была уверена, что Саид, как и остальные сотрудники, знает, чем я занимаюсь, но никто из них никогда не возражал. Если бы кто-то из них чувствовал, что я подвергаю их опасности, они бы так и сказали.
* * *
Раз в неделю я ходила ужинать к Муне и Осману. В этом выражалась их благодарность за спасение жизни сына. Я инстинктивно чувствовала, что могу доверять им. Мы беседовали до глубокой ночи. В нашем районе случилось несколько мелких инцидентов, но прямой угрозы деревне пока не ощущалось. Мы вспоминали, какой мирной была наша жизнь, пока арабские племена не начали нападать на деревни и убивать людей. Кто мог постичь, откуда вдруг забила ключом эта ненависть?
Я призналась, что на самом деле не чувствую себя в деревне как дома. Правда, я довольна работой, и это очень важно, но порой я задаюсь вопросом, почему не управляю таким же медпунктом у себя в деревне. По крайней мере, случись что, моя семья была бы рядом. А здесь мне одиноко. Муна и Осман утешали меня. Ты вовсе не одинока, говорили они. Ты спасла нашего сына и стала нам сестрой. Если что-то случится, мы всегда поможем тебе.
Ужины с Муной и Османом неизменно наводили меня на мысли о доме. Я решила попытаться дозвониться до дяди Ахмеда. Меня по-прежнему тревожило, что в случае нападения на деревню я ничего не узнаю.
На базарной площади Маджхабада имелось радио с большой кабельной антенной, привязанной к дереву. Люди называли его «радиотелефоном», и за небольшую плату можно было позвонить в любую точку страны. По крайней мере, теоретически. На практике радиотелефон большую часть времени не работал. Раз-другой я пыталась позвонить дяде Ахмеду, но слова доходили искаженными, голос его перекрывало множество других голосов, просачивались фрагменты чужих разговоров. Поскольку радиотелефон располагался на открытом базаре, я должна была соблюдать осторожность: никогда не знаешь, кто может тебя подслушать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
На этот раз мне удалось дозвониться до дяди по достаточно четкой линии, и он сказал, что с моей семьей все в порядке. В нашей местности время от времени происходили стычки, но в самой деревне спокойно. Правда, кто знает, как долго это продлится. Здесь, в Маджхабаде, ко мне в медпункт постоянно текли раненые бойцы, так что бои наверняка продолжались. Нападения, здесь или дома, я очень боялась.
Я покинула базарную площадь и направилась домой, погруженная в свои мысли. Внезапно позади меня раздался рев двигателя, и я отскочила в сторону. Мимо с грохотом, подняв облако пыли, промчался лендровер маджхабадской полиции. Я заметила в нем обращенные ко мне лица. Всего лишь полицейские, а не ужасные агенты безопасности. И все же меня не отпускало кошмарное чувство, что они наблюдают за мной и рано или поздно узнают, чем я занимаюсь в медпункте.
Неделю спустя, когда я заканчивала осмотр последней пациентки, послышался шум подъезжающей машины, что само по себе было редким событием, поскольку мало у кого в деревне имелось транспортное средство. Я увидела полицейский лендровер. На мгновение я понадеялась, что это совершенно невинный визит. Саид уже предупреждал меня, что полиция время от времени заезжает, чтобы проверить, как идет работа. А может быть, один из полицейских болен или ранен.
Из машины вышли трое мужчин, с виду — арабов. Я смотрела, как они расправляют плечи, чтобы казаться свирепей, и, чванливо приосанившись, направляются в мою сторону. Нет, это не было дежурным визитом, и ни один из них не выглядел нездоровым. Я заметила, как Саид выскочил из процедурной, чтобы встретить полицейских на веранде. Я не знала, зачем они пришли, но уже чувствовала, что явились они не с добром.
— Здравствуйте, господин начальник. Добро пожаловать. Заходите, заходите, — залебезил Саид. — Какой приятный сюрприз. Добро пожаловать. Все отлично. Все хорошо. Чем можем служить?
Начальник полиции остановился в дверях — холодный и молчаливый. Он обвел комнату хозяйским взглядом.
— Гхм, это, значит, новый доктор, — продолжал Саид. — Доктор Халима Башир, только недавно прошла обучение в Хартуме. Вы знаете ее? Она отлично работает…
Начальник поднял руку, чтобы заставить его замолчать:
— Хватит! Да, мы ее знаем. Мы знаем о ней всё. Мы много, много слышали о ней.
Я изо всех сил пыталась игнорировать их, сосредоточившись на пациентке — молодой женщине на поздних сроках беременности. Мне нужно было выяснить, в каком положении находится ребенок и есть ли надежда на легкие роды. Если нет, то ей, возможно, придется ехать в Хашму.
Я ощупывала ее живот, пытаясь определить, где находится головка ребенка, и ощущая на себе взгляд начальника полиции, буравивший мне спину.
По полу простучали сапоги, и трое мужчин подошли и встали рядом со мной — по одному с обеих сторон. Начальник смотрел на меня через кровать. Саид потихоньку улизнул, но я знала, что он подслушивает у окна: я видела его тень. Командир заложил большие пальцы за пояс, над которым нависал жирный живот. Он расправил плечи, ожидая, когда я признаю его присутствие.
— Итак, вы новый доктор, — ухмыльнулся он. — Мы слыхали, что вы приехали сюда, чтобы служить своему народу — загава. Это правда?
Я взглянула на него. В нем не было тепла: только мрачный, враждебный взгляд.
— Я врач. Я лечу всех. Неважно, кто они.
— В самом деле? Как благородно с вашей стороны. Проблема в том, что мы слышали другое. Совсем другое. Говорят, что вы доктор загава, который приехал лечить народ загава.
— Я уже сказала вам — я лечу всех, так или иначе.
Начальник наклонился вперед, придвинув ко мне лицо:
— Послушай, врачиха, мы знаем, что ты затеваешь. — Дыхание его было тошнотворным и удушающим. — Мы всё это знаем… И мы кое-что от тебя хотим. Список имен. Список имен всех мужчин загава, которые сюда приходили. Ты пишешь этот список, и, как знать, может, нам больше не придется тебя беспокоить.
