ETINARCADIAEGOSUM.
ЕТ IN ARCADIA EGO SUM.
Невзирая на протесты измученных тела и мозга, он встал с кровати, порылся в комоде и вскоре нашел чек из «Хэрродс», затем отыскал на туалетном столике огрызок карандаша для бровей и принялся составлять на обороте чека различные комбинации букв. Начинал Рейлли каждый раз с буквы «А», которой касался палец пастуха.
Через двадцать минут Лэнг уставился на одну из надписей. Сон как рукой сняло. Правильно ли он понял составленный текст? Рейлли знал латынь достаточно хорошо для того, чтобы изрекать подходящие к случаю афоризмы, но сейчас должен был убедиться в том, что не ошибается.
Он резко распахнул дверь, заставив испуганно отшатнуться молодую женщину, которая направлялась в зал, прижимая к себе огненно-красного плюшевого мишку.
— Где можно найти Нелли? — спросил Лэнг таким тоном, будто от ответа зависела судьба мира.
Девушка уже пришла в себя. Ведь для ее профессии требовались крепкие нервы и быстрая реакция.
— Ее офис в конце коридора, — сказала она с не знакомым Лэнгу акцентом и ткнула в ту сторону пальцем.
Свет компьютерного экрана, находившегося в нескольких дюймах от лица Нелли, придавал ему нездоровый голубоватый оттенок. Даже ее древнейшая профессия взяла себе на службу новейшие достижения техники.
Она резко, так, что даже вертящееся кресло скрипнуло, повернулась и спросила:
— Неужели передумал? Черт возьми! У тебя такой вид, будто ты встретил привидение.
Лэнг подумал, что кабинет переоборудовали из туалета. Два человека там попросту не могли поместиться, и ему пришлось стоять в дверях.
— Можно сказать и так. У меня к тебе очень странная просьба.
Она кривовато улыбнулась и понимающе кивнула.
— Куда же в моем бизнесе без странных просьб? Что желаешь — кожу, цепи?
— Нет, у меня желание еще причудливее. Ты не знаешь, где можно было бы сейчас, ночью, достать латинско-английский словарь?
Нелли изумилась, возможно, впервые за всю свою карьеру.
— Латинский словарь? Ты, наверное, думаешь, что я управляю университетом, да? — Впрочем, задумалась она лишь на мгновение. — Рядом с университетом есть книжный магазин, но сомневаюсь, чтобы он сейчас работал.
Ждать Лэнг просто не мог. Возбуждение не позволяло. Если он прав… Перспективы, открывавшиеся в этом случае, заставили его забыть об осторожности.
— Я посмотрю. Оставь мою комнату открытой, хорошо?
— Не надо так волноваться, милый. — Нелли взяла его за руку. — Одна моя девочка сейчас у клиента в Блумсбери. Она скоро должна позвонить, и я попрошу ее заехать на Мьюзеум-стрит. Сам подумай, зачем тебе так рисковать? Вдруг встретишься с… с кем не следует?
На Мьюзеум-стрит располагалось множество кафе и маленьких букинистических магазинчиков, распорядок работы которых был столь же причудливым, как и набор предлагаемых книг.
— Спасибо.
Через час Лэнг отложил книжку в истрепанной мягкой обложке.
Результат работы с латинско-английским словарем потряс его. Оказалось, что он был прав. Картина уже не представляла собой загадки, хотя для того, чтобы поверить в то, что там было зашифровано, требовалось совершить прыжок в глубины веры, достойный, пожалуй, олимпийского золота. Но не приходилось сомневаться — «Пегас» верил. Потому и убивал.
Пусть это казалось невероятным, но и Пьетро в своем повествовании, и загадочная надпись говорили одно и то же. Теперь Лэнгу оставалось совсем немного: скрываясь от полицейских и еще одной группы крайне несимпатичных людей, отыскать на пространстве в несколько тысяч квадратных миль определенное место и проверить истинность рассказа монаха, умершего семьсот лет назад.
Ему необходимо было попасть во Францию.
Тамплиеры: гибель ордена
Повествование Пьетро Сицилийского. Перевод со средневековой латыни д-ра философии Найджела Вольффе.5
Дни понеслись на соколиных крылах. Елико возможно урывал я времени от помощи келарю, при коем состоял как бы сенешалем, от подсчетов на абаке[100] и от записи в книги всего того, что производили принадлежавшие тамплиерам сервы[101]. Я уклонялся от своих трудов, дабы в библиотеке узнавать все больше и больше о гностиках и их презренном вероотступничестве, описанном в документах столь отвратительных, что один из них, и это еще самое меньшее, не хранился в библиотеке, а спрятан был в тайнике — полой колонне. О существовании его ведали лишь несколько братьев. Как сокрушался я, что относился к их числу! Меня не столь изумляла непочтительность, выказываемая к Святым Евангелиям, сколь занимало, что же хранилось в коробе, упомянутом в тех древних кодексах. Еще крайне любопытно было мне, по какой же причине папский престол шлет великую дань в уединенную обитель, существовавшую лишь ради того, чтобы охранять Серр и Ренн, две ничтожные деревни, коим, как я полагал, не угрожала ровно никакая опасность.
Вот так получилось, что писания гностиков ввели меня в искушение, как змей соблазнил Еву, и побудили пуститься на поиски знаний, коим лучше было бы оставаться сокрытыми во мраке.
Один грех неизбежно порождает другой, и начал я покидать обитель. Странствия уводили меня и за пределы владений тамплиеров, и по реке Сол, и в холмы и горы, особенно же часто бывал я у белой горы, называемой Карду. Я выбрал этот путь, ибо он особенно походил на тот, что был упомянут в еретических писаниях как дорога древних римлян, по коей Иосиф Аримафейский и Мария Магдалина явились в эти земли[102]. В оправдание таковых проступков я бесстыдно лгал моим братьям и Богу, ложно свидетельствуя, что осматривал границы и межи владений обители. Но грех мой был куда больше, ибо на самом деле искал я запретные знания.
У обитавших поблизости вилланов[103] не мог я ничего узнать, ибо говорили они на непонятном мне диалекте. Вряд ли сии существа смогли бы дать ответы на вопросы, которые занимали мой ум, даже ежели бы знали франкский язык или латынь. Столь густо были они облеплены грязью, в коей жили, столь сильно смердели потом и собственными испражнениями, что не мог я постичь, что и они тоже были Божьими чадами. Еще труднее было мне помнить, что я сам по рождению являлся их подобием. Чистые одежды, мясо каждый день и удобное ложе для ночлега породили во мне грех гордыни, присосавшийся к душе моей так же крепко, как минога к телу обреченной рыбы.
Однажды в октябре возвращался я из одного из таких странствий. Земля все еще была покрыта пылью, поелику зимние дожди пока не начались. Сады словно пылали огнем созревающих плодов и осенней листвы, виноград был уже убран, и подрезанные лозы торчали как кривые прутья. Холодный ветер дул с запада, принося с собою дыхание нового снега, который видел я на горах, именуемых Пиренеями, где кончается Лангедок и начинается иберийская страна Каталония. Тогда пытался я отыскать ответ на вопрос, почему рыцари не освободили от язычников земли, лежащие по другую сторону этих гор[104].
На склоне горы, именуемой Карду, остановился я ненадолго, дабы возблагодарить Бога за столь прекрасное зрелище и помыслить о величии Его, создавшего этот мир за шесть дней. Едва успел я возгласить «аминь», как большой и жирный заяц, без сомнения, отъевшийся за лето благодаря бесплатным трапезам в садах братьев, проскочил прямо у меня под ногами. Отбежав недалеко вверх, он остановился и уставился на меня наглыми глазами.
При виде животного все мысли о Нем, создавшем нас обоих, сразу выскочили у меня из головы. Зато пришло на ум, что за летние месяцы ни разу не отведал сочной зайчатины. Потому поднял я свой посох и осторожно двинулся вперед.
Второй шаг мой пришелся отнюдь не на то, что почитал я за твердую землю под кустом с какими-то ягодами. Нога моя встретила пустоту, и я упал лицом вперед. Когда же встал и наклонился, чтобы поднять упавший посох, то заметил, что кусты скрывали собою отверстие в земле, и было оно куда больше, нежели то, в которое я неосмотрительно наступил.
Передо мною оказалась не звериная нора, а пещера или шахта в камне, белом как снег, лежавший на дальних горах. Сие отверстие было скрыто так искусно, что я проследовал бы мимо и не заметил бы его, ежели бы не упал прямо перед ним. Не сходя с места, на котором стоял, видел я следы работы каменотесов. Следовательно, эта дыра не была естественной трещиной или провалом в горе, но оказалась создана человеческими руками.
Отвернись я тогда и попытайся размыслить, дабы найти объяснение моей находке, открылась бы передо мною мирная благая участь. Но будто сам сатана распалял то любопытство, которое влекло меня дальше.
В свете, пробивавшемся снаружи, видел я, что находился в комнате, возможно, сделанной из пещеры, бывшей тут прежде.
