— Людовик, случилось то, что должно было случиться. На этот раз ты легко отделался. Машина — плевать, жестянка, починят, и все. Я тебе уже много раз говорил: отдохни. С тех пор как ты вернулся на службу, с каждым днем все хуже! Ты по утрам в зеркало хоть глядишься? У тебя же рожа — не дай Бог! Словно другой человек вернулся!
— Брось ты! Да, физически у меня сейчас неважный период, правда, со всяким может случиться. Как закончим дело, я несколько дней возьму, а там все придет в порядок.
— По-твоему, это нормально, что ты после месячного отпуска в таком состоянии? Мне вот интересно, до конца ли ты восстановился после…
— Стоп, Бернар! Об этом не надо, нечего прошлое ворошить! И как бы я себя ни чувствовал, что физически, что морально, это тут совершенно ни при чем!
Мистраль все больше сердился, но прилагал усилия, чтобы казаться спокойным.
— Хорошо. Ответ принимаю. Но мой долг — минимизировать ущерб. Кроме того, прошу тебя, езжай сейчас домой. Все равно голова не варит, и ты можешь куда-нибудь врезаться на машине гораздо хуже.
— Бернар, давай договоримся. Если сегодня вечером я опять не в форме — делаю перерыв. Идет?
— Ладно, до вечера, только перед уходом я хочу тебя видеть.
— Хорошо, доктор.
На эти слова Бальм все-таки улыбнулся и, покачивая головой, вернулся к себе в кабинет.
Мистраля перед его кабинетом ждал Кальдрон.
— Как поговорили?
— Так себе. Бальм сегодня хочет силой прогнать меня отдыхать. Еще чуть-чуть, и он запретил бы мне садиться за руль.
— И как вы?
— Ни в коем случае! Победа будет за мной. Я не собираюсь следить за ходом дела в своем саду на шезлонге!
— Я вас, конечно, понимаю, только играть своим здоровьем вам тоже нельзя.
— Ничем я не играю, все в порядке! Теперь к делу. Все люди слышали запись?
— Да. Никто никого не узнал.
Дверь кабинета была приоткрыта. Лейтенант Фариа тихонько протиснулся в нее с лицом человека, принесшего дурные вести. Мистраль невольно обратил на это внимание:
— Что вы хотите сказать? Дело развалилось, мир рушится?
— Не совсем так, но вещь как минимум неприятная.
— Давай, мы слушаем.
Кальдрон понял, что молодой лейтенант смущается и без приглашения не начнет.
— Утром я получил по почте — она опять заработала — дубликат детализации разговоров Димитровой. Несколько дней назад я их получил в конверте, потому что почта была в отрубе, и передал Дальмату, он хотел сам с ними работать.
— Ну и что?
— Сейчас я быстренько посмотрел списки. С компьютером это очень быстро. Среди номеров, по которым звонила Димитрова, пять раз встретился мобильный Поля Дальмата.
В кабинете настала тишина. Фариа опять пришел в замешательство.
— Ошибки, полагаю, быть не может? — спросил Мистраль, ко всему готовый.
— Нет, это тот самый номер, который Дальмат нам всем дал, когда пришел в отряд.
— Когда были звонки?
— Около двух месяцев назад. Позже не было.
— Добро, принесите мне эти списки и никому больше про эту историю не говорите. Это ведь не само собой разумеется, тем более что дело касается начальника вашего отряда.
Когда Фариа ушел, Кальдрон встал и закрыл дверь кабинета.
— Что вы собираетесь делать?
— Прежде всего все обдумать и не говорить об этом с Дальматом, пока у меня не будет достаточно материала для такого разговора. У нас в разгаре дело об убийствах, минимум трех, может быть, шести или даже больше людей, а перед нами только разбросанные частички пазла.
— Я держу в голове его личное дело, которое нам передали при переходе к нам. Там ничего подозрительного — одни благодарности да поощрения.
— Я позвоню коллеге — начальнику СОИ, у которого Дальмат работал прежде. И говорить буду не суконным протокольным языком.
— А Бальму словечко скажете?
— Да, но не прямо сейчас. Подожду, пока данные для ответа соберутся вместе. А вы, Венсан, при моем разговоре с Дальматом будете присутствовать.
— Не могу представить, чтобы Дальмат замарался на большой пакости.
— Я тоже, но мы вынуждены признать: он не стал нам сообщать о знакомстве с Димитровой. Это не пустяки.
— А вообще его поведение, когда он узнал о ее убийстве, должно было меня насторожить. Как раз перед вашим приходом в то утро, когда вы ему «намылили шею», он у меня в кабинете совершенно раскис. Признаюсь, я тогда не понял, что с ним случилось.
— Как бы то ни было, как только мы ответим на этот вопрос, со службы он уйдет.
— Понимаю, но сомневаюсь. Не могу я поверить, что он был хоть как-то замешан в убийстве.
— Я с вами согласен, Венсан, слава Богу, это так. Потому-то я и не спешу и ищу ответ прежде, чем говорить с ним.
Около десяти вечера Оливье Эмери ехал на максимально дозволенной скорости восемьдесят километров в час по правой стороне парижского окружного бульвара. Машин было не много, а жару при опущенных стеклах автомобиля можно было терпеть. Оливье Эмери держал сигарету в левой руке, курил и время от времени стряхивал пепел, свешивая руку через окно вдоль дверцы.
Правый поворот, съезд к воротам Ла Шапель, Париж — Север, Восемнадцатый округ. Эмери нашел тихую улочку и припарковал машину неподалеку от окружного бульвара. Поставил ее на ручной тормоз, заблокировал руль, запер все дверцы и с полчаса шел оттуда пешком.
В 23.15 он вошел в подъезд высотного жилого дома и направился прямо к лифту. Обернув палец бумажным платком, чтобы не прикасаться к кнопке лифта, он нажал на десятый этаж. Там достал из кармана плоский ключ и открыл последнюю дверь направо по коридору. Закрыл ее спиной. Платок выбросил в мусорную корзину. Здесь он в нем не нуждался.
Квартира была маленькая, идеально прибранная, мебель в чехлах, чтобы не пылилась. Тут он мог ходить всюду, не рискуя наткнуться на зеркало, даже в ванной. Содержимое рюкзака он вывалил на диванчик. Интересовали его только последние пять тетрадей. Он проверил их хронологию, а затем поставил в ряд к остальным двадцати четырем.
Все, что он написал за двадцать четыре года, стояло тут, на книжной полке, у него перед глазами. Тетрадки — настоящие верные товарищи — различались по внешнему виду, форматом и цветом обложек, но явно было, что в последние годы Эмери старался подбирать их по цветовой гамме и по размеру. Корешки были разные: где сплошные, где на пружинках. Большинство подклеено скотчем, ведь их носили в рюкзаке. Рядом с тетрадками лежала единственная книга — совершенно растрепанный сборник писем Сенеки. Эта книга была читана сотни раз. Она принадлежала одному старичку — единственному человеку, который отнесся к Эмери с состраданием. Сам Оливье Эмери тоже попытался вникнуть в текст и нашел, что некоторые фразы передают его переживания. Когда-то Эмери в годы скитаний по дорогам пересекся с тем старичком на несколько недель. Теперь ему приятно было видеть эту книгу.
Всю ночь он шарил по тетрадкам почти наугад и немного сходил с ума от этого. Около шести утра заснул с намерением проснуться как можно позже.
Глава 28
Четверг, 21 августа 2003 года.
Старшина утренней смены в полицейской части Девятого округа заканчивал просмотр ночных рапортов. Обычно ему очень нравилось это занятие, ведь рапорты всегда можно взять на заметку. Из ряда вон выходящего ничего, но в некоторых — любопытные штучки, помогающие раскрывать карманные кражи в людных местах, мелкий сбыт наркотиков и тому подобное. Но сейчас, в конце августа, к ним не поступало ничего по-настоящему интересного: одни бесконечные дела о смертях, связанных с жарой. Он с нетерпением ожидал сентября, чтобы уехать в милые сердцу Пиренейские горы, посидеть в тишине после года парижского сумасшествия.
К открытой двери кабинета робко подошла молодая патрульная — стажер. Старшина взглядом пригласил ее войти.
— Старшина, я была на происшествии у одного человека по заявлению соседей по поводу шума в доме. Инцидент исчерпан, но меня кое-что смущает. Жаловались на нашего коллегу, сержанта полиции.
— Ну да, а в чем проблема?
— Мне кажется, он шизофреник. Если так, это же несовместимо с нашей профессией.
— Откуда у тебя такие сведения?
— На самом деле это скорее интуиция, а не конкретные факты. У него очень необычная квартира. Там ничего нет, будто он там на самом деле не живет, а на входной двери, мне показалось, висит большое зеркало, но оно совершенно закрыто газетой. Когда я остановила взгляд на этом, кажется, зеркале, сержант на меня так неприятно посмотрел — мне даже стало неловко. Это, конечно, все очень зыбко, но я все-таки решила сказать вам.
— И правильно решила. Мне тоже по вызовам случалось бывать в квартирах, где жили шизофреники, а занавешенное зеркало действительно один из симптомов этой болезни. И ты права — шиза с нашим делом не дружит. Как зовут коллегу?
