А теперь декабрь, рождественский месяц. Я вылезаю из снежного замка, прохаживаюсь вокруг него по утоптанным тропкам, напоминая себе партизана в белой ушанке, ответственного за покой королевы, и тихонько предаюсь непозволительным мыслям. Может, где-то есть еще какая королева? Императрица из Южной Кореи? Сенегальская принцесса с длинной шеей? Америка, Австралия. А вдруг там есть какое-нибудь покинутое королевство, в последней эрекцирующей башне которого у окошка сидит девица и льет слезы, тут же обсыхающие под дружным воздействием начисто лишенных сентиментальности солнца и ветра?
Почему я нахожусь именно здесь, в городе, еще каких-то несколько тысяч лет тому назад – подводном. В городе, где жили окуни и щуки, где колюшки строили из песка свои миниатюрные церквушки, разрушаемые даже небольшой волной. В городе, через который время от времени проплывали косяки оголодавшей сельди, а за ними по пятам еще более голодные серые тюлени. В городе, где в парках и на газонах колыхались пузырчатый фукус и морская трава. Где вместо скользких ледяных автомагистралей зимами над городом нависало небо из льда. В городе, мэра которого никто не знал, а улицы не имели названий. В городе, соленый и жидкий воздух которого украшала плавающая реклама одноклеточного планктона, который, в свою очередь, с удовольствием заглатывали на завтрак гламурно переливающиеся граждане города. Где тот невидимый якорь, что удерживает меня здесь, подальше от всех принцесс? Удастся ли мне когда-нибудь их встретить? Вероятность не слишком велика, а если мечтать о встрече еще и в фертильном возрасте, то она и вовсе мизерна.
И стоит мне дальше начать рассуждать спокойно, без эмоций и иллюзий, как на моих мечтах о принцессах появляется жирный крест. Это предостережение. Человек – самое опасное творение на всем белом свете. На него нельзя положиться, настроения его изменчивы, желания непредсказуемы, глупость не уступает уму. За этой безжалостной правдой далеко ходить не надо, она подмигивает мне из каждого попадающегося на пути зеркала. Разум склоняет меня к выбору в пользу профессиональной любви. Той, что подчинена логике и физическим потребностям организма. Профессиональная любовь не навязывается, не требует ни внимания, ни сочувствия, она преданная служанка индивида, массажистка эрогенных зон его тела и души. Она не торгуется с тобой, она тебя удовлетворяет.
Занимаясь любовью с Ким, я могу наплевать на главный тезис современной теории оргазма: lady’s first. Она словно пылесос, который в любой момент можно выдернуть из розетки и убрать в шкаф. Натуральная женщина изначально не может быть совершенной, ибо несовершенна сама природа.
В любви одна надежда – на силикон, все остальное рождается из ничего и исчезает в никуда, оправдывая эгоцентризм и увядающее тело трудностями и дерготней прожитых лет.
Вот я и вышагиваю с ружьем за плечом по скользкому лабиринту – сторожу ледяной покой своей снежной королевы. Покой, заложенный в нее производителем.
6 декабря
Вчера день напролет просидел в машине с работающим двигателем и слушал CD с летними хитами последнего десятилетия. Высосал две бутылки виски. Снег валил с короткими промежутками, за которые я успевал сбегать в буфет и в сортир. Плюхи моей блевотины за полчаса скрывались под слоем чистого снега. Датчик на арматурной доске показывал минус восемь с половиной.
Форд чутко улавливает мое настроение.
9 декабря
Расскажу о приключении. Еще полгода назад случившееся со мной стоило бы мне свободы. А теперь даже похвастаться не перед кем.
Вчера меня вдруг осенило сразу несколькими блестящими мыслями. Не знаю, откуда, из какой чертовой дыры этот блеск вырвался, но, во всяком случае, вчера он в мою башку внедрился. В опасном объеме, как выяснилось позже. Знать бы заранее, чем все обернется, жил бы себе ровно и спокойно как валун на берегу.
С утра торчал на вахте и вдруг уперся взглядом в один дом на правом берегу озера. От моего центра в полукилометре, не больше. Летом на велосипеде до него езды пару минут, теперь же он был недосягаем, как Млечный путь.
Дом как дом, самый обыкновенный. Возрастом плюс-минус полстолетия. С трубой! Как на классическом детском рисунке – двускатная крыша с трубой, рядом с домом елка и собачья конура. Детство и Млечный путь. Видишь и то и другое, но попробуй приблизиться, только тронь их. Утонешь. Воспоминания затянут тебя подобно трясине, прикрытой липким снежным слоем.
Первая блестящая идея была смастерить себе снегоступы, это крепящееся к ногам чудо технической мысли, самое древнее приспособление, изобретенное задолго до снегоуборочных лопат и фордов рейнджеров. Поскольку ни одного учебника по этому делу я в книжном не нашел, пришлось опять начинать с нуля. Это становится невыносимым. Как люди ухитрились вместо справочной литературы по самым насущным приемам выживания забить книжные полки биографиями знаменитостей, которые последнему на земле человеку никакой, на фиг, практической пользы не несут.
Но снегоступы получились превосходными. Если кто-нибудь когда-либо будет читать мои заметки, вот инструкция: возьми две небольших рулы – доски для скейтборда (желательно с загнутыми концами) и отвинти колесики, на обе приклей снизу куски самой грубой из найденной в торговой сети наждачной бумаги (она обеспечит сцепку со скользкой поверхностью и трение). Теперь в спортивном отделе возьми мужские роликовые коньки на два или даже три размера больше, чем нужно тебе. Это, чтобы надеть потом несколько пар шерстяных носков. Демонтируй с коньков ролики и вынь стельки. Прикрути большими шурупами сапоги к рулам. Если шурупы вылезут наружу, не возись с их спиливанием. Торчащие концы только улучшат сопротивление. Теперь вложи стельки обратно в сапоги. Дополнительно для удобства и тепла можно добавить еще стелек. Твои снегоступы готовы!
Я был доволен. Снегоступы стали моей личной маленькой вехой в гордом и победоносном ряду изобретений человечества.
Набив рюкзак едой и питьем, спичками, свечами, фонариками, я оделся с альпинистской тщательностью и двинулся в путь к дому с трубой и пустой собачьей конурой. Снегоступы выполняли свою функцию вполне удовлетворительно. Но надо заметить, что легким это путешествие не было. Приходилось высоко задирать ноги, снег скапливался на снегоступах, что очень затрудняло и замедляло передвижение. Но я двигался, и это было самым главным, пусть и малозаметным фактом. В то время, когда все многосотенные лошадиные силы стояли в снежном плену, я, двуногий хиляк, вопреки всему двигался вперед. От эйфории кидало в пот, он смешивался с таким же количеством пота от физических усилий.
Чтобы добраться до цели понадобилось чуть больше двух часов. Расчистил снег у порога, снял снегоступы и вошел в дом. Дверь оказалась незапертой.
Сразу растопил все три печки, носил и носил из сарая охапки дров и сваливал их в большую кучу прямо посередине жилой комнаты. Спустя пару часов температура в помещениях начала подниматься, и я снял с себя куртку. Не переставая, подкидывал в печурки, вымазался в саже и стал похожим на кочегара несущегося на всех парах паровоза. Прервался только для того, чтобы подкрепиться. Откупорил виски. Снял верхние лыжные штаны. Как только в одной из топок возникало свободное пространство, я тут же забивал его дровами. Тепла прибывало. Снял шапку. Из куража выставил в сугроб за входной дверью пару пива – позже, в жаркой комнате будет приятно хлебнуть холодненького. Когда начало смеркаться, зажег свечи. Неверные блики печного огня тоже прибавляли света. Наконец, стало по-настоящему тепло. Под приятное потрескивание каждые полчаса я стаскивал с себя какую-нибудь одежку. Притащил из сарая еще дров, куча в комнате быстро таяла. Потягивая холодное пиво, уселся на диван. И только тогда удосужился оглядеться.
Дом небольшой. Кухня с уже раскаленной докрасна плитой, гостиная с большущей печью, до которой уже было не дотронуться, и три спальни, одна обогревалась из гостиной, а две другие отапливались третьей в доме печкой. На кухне в полу люк в подпол, но я не стал поднимать его, ведь оттуда могла вырваться такая холодрыга, что все результаты моего труда аннулировались бы за какой-то миг. Чердак тоже не представлял для меня интереса. Контуры погребенного под снегом автомобиля на дворе говорили о старой модели. Интересно, на нем вообще ездили в последнее время? Здесь проживали пожилые люди. Две спаленки поменьше, когда-то отведенные детям, использовались теперь лишь в редкие наезды внуков. Представляю себе насупленные и укоризненные физиономии юного поколения, когда их оставляли здесь на выходные среди всех этих потрепанных и запревших детских игрушек (которых вдобавок к жалкому виду было еще и очень мало). В доме, где жили два старых тюремщика, которых почему-то именовали бабушкой и дедушкой, и флегматичный пес со свалявшейся шерстью, пыхтящий со свешенным набок языком в своей задрипанной конуре, смертельно уставший от жизни и своей сторожевой службы. Представляю, как у бабушки подгорают блины, как тоскливый взгляд дедушки снова и снова останавливается на ржавом «Москвиче», и как они оба, глуповато улыбаясь, смотрят на внуков, когда те из вечера в вечер требуют интернета и вайфая, совсем как избалованные обществом благоденствия арестанты, недовольные бытовыми условиями заключения.
