— Что значит — воспользуйтесь? — осторожно уточнил Трунов.
— Наслаждайтесь жизнью, путешествуйте. Если не ошибаюсь, средства позволяют… Заводите молодую любовницу, в конце концов. Сейчас это модно. И для почек хорошо. Только перебарщивать не надо.
От доктора Михаил Львович вышел окрыленный. А что, в самом деле? Почему обязательно жить затворником? Дети выросли, разлетелись, жена померла, больше он никому ничего не должен. Да если вспомнить, много ли у него в жизни было радостей? Ради себя вообще не жил. Не на армейской службе, а все одно, — сорок лет оттрубил от подъема до отбоя. Неужто не заслужил на прощанье глоток чистых нег?
Сказано — сделано. Тем более что никаких технических проблем не возникло. Одним из очевидных признаков прорыва в мировую цивилизацию стала открытая, бесперебойная и повсеместная торговля женским телом, как пивом. Тем же вечером Михаил Львович позвонил по газетному объявлению в разделе «Досуг» и нерешительно осведомился, на каких условиях… Деловой женский голос ответил: за два часа досуга — сто долларов. На всю ночь — триста. Объявлений в рекламной газете, какие бросают бесплатно в почтовый ящик, было множество, самых разнообразных, с интригующими подробностями: «Дешево», «Азиатка», «Все!», «Королевны», «С легким паром», «Тайский массаж», «Фотомодели», «Суперлюкс», «Самое-самое» — и прочее в том же духе. Михаил Львович позвонил по объявлению «Студентки», почему-то подумалось, что это безопаснее. Диспетчерше зачем-то сообщил: я, знаете ли, не так уж молод. В ответ услышал бодрое: хотите несовершеннолетнюю? Нет-нет, испугался Трунов, обыкновенную… И, уже повесив трубку, подумал: странно. Как это студентки могут быть несовершеннолетними?
Первый любовный опыт новой жизни прошел более чем удачно. Через полтора часа явилась юная блондинка с черной сумочкой через плечо. Хоть и совершеннолетняя, но безусловно годившаяся ему во внучки или правнучки. Назвалась Алисой, и ничего порочного он в ней не заметил. Скромно одетая, в длинной юбке, почти не накрашенная. Когда уселись за стол, на который Михаил Львович выставил угощение, не нашел ничего более разумного, чем спросить:
— Где учитесь, Алиса, если не секрет?
— На филфаке, — ответила девушка. — Ой, пожалуйста, мне только глоток шампанского.
— Совсем не пьете?
— На работе — ни-ни. С этим у нас строго.
По каким-то признакам она угадала, что он нервничает. Дружелюбно положила нежную ладошку на его склеротическую длань.
— Не волнуйтесь, Михаил Львович, все будет хорошо. Где у вас спальня? Увы, у нас мало времени, — улыбаясь, взглянула на часики. — Осталось чуть больше часа.
— Вы же только приехали!
Потупилась смущенно:
— Извините, дорога входит в тариф. Так что давайте не будем терять время. Поднимайтесь, дорогой. Лучше потом по рюмочке выпьем.
Он был совершенно покорен ее непосредственностью и деликатным обхождением. И уж совсем воспламенился, услышав искренний комплимент, заверивший его любовный подвиг:
— Ну, дедушка, вы меня просто замотали. За вами никакой молодой не угонится.
Он предложил Алисе остаться на ночь, и она охотно согласилась, только позвонила в контору, чтобы предупредить. Эта ночь положила начало хороводу счастливейших ночей и дней, наполненных женским смехом, визгом, иногда слезами, иногда пылкими признаниями, и вообще всей той чарующей неразберихой и суматохой, которая делает жизнь похожей на затянувшееся любовное сновидение. Он привык к милым, беспутным, коварным, а в сущности, беспомощным созданиям, превратившим его увядание в бесконечную череду мимолетных, необременительных приключений. Да и увядания не было. Напротив, день ото дня он чувствовал себя все крепче, и через год мало кто из его прежних знакомых узнал бы в нем былого вечно нахмуренного и сосредоточенного высокопоставленного чиновника одной из самых грозных организаций страны. Иногда у него возникало чувство, что наконец-то он обрел свое истинное предназначение: быть покровителем, добрым дядюшкой всех этих невинных, пропащих созданий, вороватых и алчных, остроумных и туповатых, непостижимо прекрасных, как спугнутая с веток, взмывшая в воздух стайка весенних птах. Некоторые из них привязывались к нему надолго, чувствовали себя в его квартире, как в собственном гнездовье, ночевали и дневали в разных углах огромной квартиры, и это тоже его умиляло, хотя через несколько месяцев многие вещи куда-то подевались, включая картины, посуду и предметы мебели. Что за беда, зато он больше не был одиноким. При этом Михаил Львович не забывал учить своих прелестниц уму-разуму, бывало, в разгар самых разнузданных утех пытался вернуть их на путь добродетели, с серьезным видом внушая, что то, чем они занимаются, глубоко предосудительно с точки зрения общечеловеческой морали. На обольстительниц его проповеди действовали как допинг, некоторые помирали со смеху, но находились и такие, кто слушал внимательно, и, едва ублажив его ненасытную плоть, давал клятву немедленно покончить с позорным ремеслом и устроиться на обувную фабрику либо, на худой конец, поломойкой в богатый дом.
Однако известно, что все хорошее рано или поздно кончается, и для Михаила Львовича наступили трудные времена. Его накопления истаяли, на пенсию шибко не погуляешь, и впору было объявлять о своем полном банкротстве. О-о, как он хотел этого избежать, как надеялся умереть в окружении юных, смеющихся лиц. И хотя многие девчонки, особенно залетные, не москвички, привязавшиеся к нему, как к своему «бедному папочке», давно не брали с него платы за услуги, довольствуясь квартирой и столом (единственное условие — не водить кавалеров), его мужское самолюбие заранее страдало. Он не собирался на старости лет превращаться в заурядного сутенера. В тот вечер они были в квартире вдвоем с Алисой, сидели на кухне, пили чай и мирно беседовали. Первая его девушка по объявлению за год стала ему настоящим другом и, может быть, по душе была ближе, чем родные сыновья. Кстати, она ушла из «Досуга» и теперь лишь изредка подрабатывала в массажном кабинете. У нее началась зимняя сессия в университете, она заглянула прямо с консультации, но, как обычно, засиделась. Ее тревожило подавленное состояние Михаила Львовича, и она пыталась его приободрить.
— Миша, дорогой, у вас нет денег? А у кого они есть? Неужто из-за этого стоит переживать?
— Ты же знаешь, Аля, я должен девочек кормить. Одевать. В конце концов, я чувствую за них ответственность.
— За этих бессовестных шлюшек? — возмутилась Алиса (на самом деле она была не Алиса, а Маша, но оба привыкли к ее рабочему имени).
— Не говори так, — укорил Михаил Львович. — Ты прекрасно понимаешь, все они несчастные создания…
— Ага, несчастные… Вот подождите, как только пронюхают, что вы на нуле — их как ветром сдует.
— Думаешь, всех?
— Ну, возможно, не всех. — Алиса всегда старалась быть справедливой в своих суждениях. — Возможно, некоторые не совсем скурвились.
Старик поморщился, он не любил, когда Алиса не сдерживалась в выражениях.
— Хотел с тобой посоветоваться, Аленька. Помнишь, у меня есть небольшая дачка по Калужской дороге. Ее можно продать. Я наводил справки. За нее можно взять тысяч тридцать.
— Голову свою продайте, — предложила студентка. — Если она вам больше не нужна.
— Еще я что подумал. Зачем мне такая огромная квартира? Мне вполне хватит двухкомнатной. А разницу… Хотя, с другой стороны, с этой квартирой связано множество воспоминаний…
Девушка резко поднялась из-за стола, открыла кухонный шкафчик и достала початую бутылку грузинского вина.
— Злишься, малышка? Почему? — робко спросил Михаил Львович.
— Да слушать невозможно без слез. Как ребенок малый. Кому сказать, не поверят. Дед Мороз из КГБ. А ведь я, Мишенька, предупреждала.
— О чем, сокровище мое?
— Злоупотребления, дружочек. Нет, вы не старый, вы мужчина в полном соку. Но нельзя так себя расходовать. В первую очередь это отражается на рассудке. Происходит обратная сублимация. Вы прочитали исследование профессора Жоховцева? Или опять только пролистали?
— Прочитал, — соврал Михаил Львович. — От корки до корки. Очень любопытно.
— Хорошо. Зачем вы дали этой поганке Цыпочке пятьсот баксов?
— Но как же, как же, — заспешил Михаил Львович. — Ей необходимо лечь в клинику. У нее все признаки иммунного дефицита. На днях с ней случился обморок прямо в процессе…
Трунов слегка покраснел, Алиса скривилась как от зубной боли, осушила чашку вина.
— Боже мой, боже мой, Михаил Львович! Обморок во время случки. Да она просто издевается над вами. Они все над вами потешаются, разве не видите? Сосут из вас деньги, безмозглые, наглые твари!
— Аля, Аленька, — старик протестующе поднял руку, — ты не права. Вспомни, ты про Наденьку Елизарову тоже говорила, что она симулянтка, а где теперь Наденька?
