— Меня же прогоняли отсюда.
— Вот как? — усмехнулся Горилле. — Ну, как я вижу, хоть здесь царит порядок. — И повернувшись к веснушчатому парню, который на противоположной стороне улицы протирал тряпкой пулемет, крикнул: — Скоро будет готово?
— Еще немного, — неприветливо ответил тот.
— Тоже мне герой нашелся, — продолжал Грилле, дотрагиваясь палкой до носка сапога. — Я его назначил своим заместителем. Сегодня ночью он стоял на дежурстве, а свой пулемет оставил под дождем, хорош заместитель! Впрочем, когда же мы с тобой, собственно говоря, познакомились? — обратился Грилле снова к мальчугану.
— Я точно не знаю, — ответил Джонни, — прошла целая неделя, а, может, даже две.
— Дай-ка сообразить. — Юноша сделал лицо, как-будто бы он напряженно думал. — Так это же было незадолго до дня рождения фюрера…
— Да, — согласился с ним Джонни. — Я вспомнил, ты еще говорил о чудо-оружии, которое тогда хотел ввести в дело фюрер…
Грилле сделал вид, что пропустил это замечание мимо ушей. Вместо ответа он толкнул палкой одного юнца, который недалеко от них копал канаву, и спросил:
— Ты, какое у нас сегодня число?
Тот выпрямился, вытер пот с лица и откинул рукой мокрые волосы, свисавшие на лоб.
— Двадцать восьмое, — неохотно пробурчал он.
— Двадцать восьмое, так это же было почти десять дней назад. Мне кажется, что с тех пор прошла целая вечность. Что же ты делал все это время? — спросил он Джонни.
Мальчуган был готов к подобному вопросу и поэтому осторожно ответил:
— Когда я бежал из эсэсовского лагеря, я все время шел на запад, в сторону Берлина.
— Все время следом за русскими?
— Да.
— И они тебя не сцапали?
— Нет, — возразил Джонни. — А здесь, в Берлине, я укрылся в одном спокойном месте.
Тут командир отделения Грилле впервые внимательно осмотрел мальчика, и; в его взгляде промелькнуло нечто вроде одобрения.
— Мое тебе почтение! При случае расскажешь подробнее. А где ты сейчас торчишь?
— Везде понемногу…
— Что так? Разве ты не дома?
Что касалось родного дома, то Джонни мог рассказать правду. И он объяснил, в каком состоянии он нашел свой дом на Кюстринерштрассе.
Вскоре тот самый парень, которому Грилле приказал накрыть патроны, притащил из вестибюля близлежащего дома входную дверь, снятую с петель. Он медленно приближался, а за ним по пятам следовала тучная, бедно одетая женщина с распухшим от слез лицом.
— Как нарочно, снял с моей квартиры! — пронзительно кричала она. — Спрятали бы свое барахло в другом месте!
— Ну, ну! — крикнул Грилле женщине, чуть ли не издеваясь. — Это же только маленькая жертва во имя любимого отечества!
— Что? — заорала вдруг женщина, подходя к юнцам из гитлерюгенда и энергично замахав своими толстыми руками. — Жертва во имя отечества? Как только ты осмелился сказать мне такое в лицо, ты, ты… — Ругательство, казалось, уже вертелось у нее на языке.
— Как бы там ни было, ваша дверь, — сказал Грилле, не слезая с кучи кирпича, — конфискована для нужд обороны!
— Для нужд обороны? — издевалась над Грилле женщина. — Какая там еще оборона?! Мы не хотим здесь обороняться. Мы хотим мира и покоя! Совершенно верно, покоя от всех вас!
— Но, дорогая фрау…
— Дорогая фрау? Да как ты можешь позволять себе такое! — Она быстро обернулась к жителям дома, которые, услышав крики, высунулись из окон. — Никакая я тебе не дорогая, ты, полупетушок! Я вот что тебе скажу: у меня двое маленьких детей. Они остались у меня там, внизу, — протянутой рукой она показала на вход в подвал. — Там они и сидят. И другие тоже там укрываются. Здесь все жители давно уже живут по подвалам. И каждый ждет не дождется, когда же наконец все это кончится. Совершенно верно, кончится, а вы, вы… — Женщина вдруг схватилась за сердце. Она начала тяжело дышать, лицо ее наливалось синевой.
В тот же момент из подъезда дома к ней заспешила одетая в темное старуха. Глядя на нее, Джонни никогда в жизни не подумал бы, что человек в столь преклонном возрасте может так быстро ходить. Старуха взяла разволновавшуюся женщину под руку и повела ее к дому.
— Я могу вам выдать расписку за дверь! — крикнул им вдогонку Грилле.
Женщина вырвалась из рук старухи.
— Выдай-ка лучше сам себе расписку, ублюдок, пока не пришли русские и не сделали из вас отбивные котлеты!
— Вот оно какое наше положение, — только вздохнул Грилле, после того как вокруг снова установилась тишина. — И в таких условиях нам нужно стойко держаться. Но, собственно говоря, на чем же мы остановились? Ах, да, на тебе. Так почему же ты сейчас так живешь? Чей питаешься?
— Причины самые различные, — ответил туманно Джонни.
Он все еще никак не мог позабыть бедную женщину. Постепенно ему становилось все яснее, почему Франца и двух других его товарищей так беспокоила эта баррикада.
— Это какие же именно? — удивился Грилле. — Понимаю: где попрошайничаешь, где крадешь!
Джонни ничего не ответил ему.
— Смотри только не попадись, — проговорил Грилле, кивнув в сторону магазинов и лавок, которые были разграблены жителями за день. Сейчас мимо них как раз шли, не обращая никакого внимания на разгромленные витрины, несколько бедно одетых людей. — Вчера здесь одного-таки схватили и сразу же повесили в переулке на балконной решетке. Но если ты хочешь, если тебе надоело бродяжничать, то можешь присоединиться к нам. Нам требуются подносчики боеприпасов.
— Подумаю, — ответил уклончиво Джонни.
— Соглашайся и переходи в мое отделение! — Грилле описал палкой большой полукруг, в который он включил всех парней из гитлерюгенда, которые работали на уличной баррикаде. — Мне удалось здесь многих собрать, одного за другим. Мы уже почти превратились во взвод. Однажды я даже сформировал отделение велосипедистов-охотников на танки. Но эсэсовцы тут же реквизировали у нас велосипеды, поступив довольно-таки не по-товарищески. Будь это солдаты, те бы так не сделали. Во всяком случае, мой дорогой, — с пафосом воскликнул парень, откинувшись еще дальше назад, — как видишь, Грилле не бездействует! С тех пор…
— С тех пор? — спросил Джонни. — С каких это тех пор?
— Ну, с той самой безобразной ситуации на холме, когда произошел тот случай…
«Сейчас он заговорит о Густаве», — мысленно решил Джонни.
— Мы тогда, честно говоря, отходили: Фюрстенвальде, Хандельсберг, Грюнхайде. А в пути было проявлено столько неумения, беспомощности, хочу я тебе сказать. А там еще тот флегматик на шее…
— Что за флегматик?
— Я имею в виду того неповоротливого зенитчика. — Здесь он взглянул на Джонни. — Разве он не был твоим товарищем?
Не ответив на вопрос, Джонни спросил, чувствуя, как его сердце бьется все сильнее и сильнее:
— А разве эсэсовцы тогда его не убили?
— Нет.
— Как же так? Ведь они собирались это сделать?
Грилле начал кусать верхнюю губу.
— Где он тогда сейчас находится? — не отступался от Грилле Джонни.
За их спиной что-то загромыхало. Оказалось, что парень, который приволок дверь, опрокинул два фаустпатрона, которые были прислонены к стене дома, и они с шумом грохнулись на проезжую часть, почти под ноги Джонни и командиру отделения Гарольду Грилле.
— Идиот! — заревел на парня Грилле, отскакивая в сторону, словно его выбросили катапультой. — Ты, краснозадая макака! Да разве так можно поступать с боевыми зарядами? — Он подождал несколько секунд, не спуская недоверчивого взгляда с фаустпатронов, которые, к счастью, не взорвались. Джонни же так растерялся, что не двинулся с места.
Грилле, чтобы не оказаться посрамленным, вновь занял свое место.
— Убрать эти два заряда! — приказал он. — Они могут теперь в любой момент взорваться! Да, нелегко с такими. — Он снова повернулся к Джонни: — Их еще всех надо учить да учить. Кроме веснушчатого, здесь еще никто не был в бою. Придется мне как следует за них взяться. Сегодня утром я одного-таки послал к черту. Намотал он себе на шею толстую цветную шаль, запричитал мне о страшных болях в горле. Слабовольный человек, и это в такое-то время! Ну, что тебя еще интересует?
— Густав… — вымолвил Джонни.
— Ах, он… Ну, это был твой хороший товарищ, полусвятой. Именно поэтому его и собирались вздернуть подальше в лесу, куда его и повели шарфюрер и обершарфюрер. Но в начавшейся суматохе мы его потеряли.
«Значит, Густав жив, — подумал Джонни. — Мой друг Густав жив!» — мысленно ликовал он. Если бы сейчас из-за угла дома вышла его родная мать, то мальчуган едва ли обрадовался бы ее появлению больше.
52
Усиленное движение на улице.
Похвала унтерштурмфюрера.
«Мы будем бороться, как спартанцы!»
