способности сохранять цельные «слепки» недавних мыслей). Почему, к примеру, мысли столь часто будто приходят потоками, последовательно? Потому, что всякий раз, когда у нас заканчивается свободное место в голове, «слепки» недавних мыслей должны начать вытеснять «слепки» старых. А почему мы не в состоянии понять, откуда берутся новые идеи? Потому что всякий раз, когда мы решаем трудную задачу, наши кратковременные воспоминания настолько вовлекаются в этот процесс, что у них не остается ни времени, ни пространства для подробной фиксации собственных действий.
Что происходит, когда мы пытаемся думать о наших свежайших мыслях? Мы изучаем свои недавние воспоминания. Но они уже вовлечены в наши «размышления», а всякий «зонд» самоанализа изменяет предмет своего изучения. В итоге, скорее всего, произойдет системный сбой. Достаточно трудно описывать предмет стабильной формы; еще труднее описывать нечто, меняющее форму на наших глазах; практически невозможно рассуждать о форме того, что превращается в нечто иное каждый раз, когда мы пытаемся задуматься об этом. Именно так происходит, когда мы норовим осмыслить свои текущие мысли – ведь любая подобная мысль меняет наше ментальное состояние! Процесс, в котором постоянно происходят изменения сути, неизбежно оборачивается путаницей. В такой ситуации разве можно рассчитывать на сколько-нибудь внятные сведения?
15.2. Самоанализ
Что имеется в виду под словами «разумность», «сознание» или «самосознание»? Все они, похоже, характеризуют ощущение умственной деятельности; помимо этого, мало что можно сказать по поводу различий в их значении. Например, предположим, что мы только что улыбнулись, и кто-то спросил, осознали мы этот факт или нет. Не столь важно, в какой форме нам задали этот вопрос:
Вы что, улыбнулись?
Вы знаете, что только что улыбнулись?
Вы помните, что улыбнулись?
Вы сознавали, что сделали это?
Вы знали об этом?
Каждый из перечисленных вопросов подразумевает в действительности, можем ли мы что-то поведать о своем новейшем ментальном опыте. Чтобы честно ответить: «Да, я знаю, что улыбнулся», наши агенты речи должны обратиться к информации о недавней активности других агентов. Но как быть со всеми другими действиями, связанными со всем, что мы говорим и делаем? Если бы мы вправду осознавали себя, мы бы знали обо всем этом, не так ли? Широко распространено убеждение, будто сознание, каким мы его себе представляем, неизмеримо глубоко и чрезвычайно могущественно, однако на самом деле мы практически ничего не знаем о том, что происходит в «потайном» компьютере нашего мозга. Как мы можем думать, не зная, что значит «думать»? Как мы можем обретать здравые идеи и прозрения, будучи не в состоянии сказать, что такое «идея» и как она возникает?
Почему настолько трудно говорить о текущем состоянии разума? Мы уже выяснили несколько причин. Одна из них заключается в том, что временны́е задержки в ходе обмена информацией между различными частями разума делают понятие «текущего состояния» психологически несостоятельным. Другая причина состоит в том, что каждая попытка зафиксировать наше психическое состояние изменяет это состояние, из чего следует, что попытка определить такое состояние сродни попытке сфотографировать то, что движется слишком быстро: такие фотографии всегда получаются смазанными. Так или иначе, нас не слишком заботит правильное описание наших ментальных состояний; мы больше заинтересованы в практических вопросах, например в составлении и выполнении планов.
В какой степени нам доступен подлинный самоанализ? Уверен, что полезные подсказки можно найти в механизмах памяти, если мы когда-либо научимся интерпретировать их данные. Но маловероятно, что какая угодно часть разума могла бы получать полное описание происходящего в других частях, поскольку, как представляется, наши системы управления памятью располагают слишком малыми объемами «оперативной» памяти, которых не хватает даже для фиксации подробностей их собственных действий.
15.3. Память
Чтобы разум мог мыслить, он должен, скажем так, жонглировать фрагментами своих ментальных состояний. Допустим, мы хотим переставить мебель в комнате, которая нам хорошо знакома. Наше внимание блуждает, обращается то к одному углу комнаты, то к другому, потом к центру комнаты, а затем, возможно, фокусируется на том, как свет падает на какой-то предмет на полке. Различные идеи и образы накладываются друг на друга. В какой-то момент кажется, что весь разум сосредоточен на какой-то крохотной детали; в следующий миг мы можем задуматься над тем, почему вообще эта комната заняла наши мысли; далее может оказаться, что мы сравниваем (или противопоставляем) два разных варианта обстановки: «Если бы эта кушетка стояла тут, гостям нашлось бы, где посидеть; но нет, она перегородит проход, и гости не смогут войти в комнату».
Как наши различные агенты отслеживают эти мнимые изменения обстановки? Куда отправляются различные варианты, покидая разум, и как мы их возвращаем? Они должны храниться в разуме как воспоминания. Но что мы имеем в виду под этим словом? Некоторые читатели могут удивиться, узнав, что биология до сих пор не сформулировала устоявшуюся теорию того, что происходит в нашем мозгу, когда формируются воспоминания. Однако психологи согласны с тем, что должны существовать как минимум два механизма памяти. У нас, похоже, имеются «долгосрочные воспоминания», которые могут храниться на протяжении нескольких дней, недель или лет, а то и всей жизни. Еще есть «кратковременные воспоминания», которые хранятся не дольше секунд, максимум минут. В следующих разделах мы будем говорить в основном о том, как использовать эти преходящие «слепки» наших недавних мыслей. Например, всякий раз, когда мы испытываем трудности с решением какой-либо задачи, нам требуется возможность повернуть вспять, изменить нашу стратегию и начать все заново. Для этого нужны кратковременные воспоминания, хотя бы для того, чтобы не повторять тех же ошибок.
Сколько мы запоминаем? Иногда мы удивляемся себе, вспоминая то, чего как будто и не знали. Может ли это означать, что мы помним все? В ряде давних психологических теорий утверждалось, что так и есть, ведь имеется множество преданий о людях, якобы обладавших невероятными способностями. Например, часто доводится слышать о людях с «фотографической памятью», способных мгновенно запоминать мельчайшие подробности изображения или страницы текста. Насколько я могу судить, все эти предания суть откровенные выдумки, только профессиональные фокусники или шарлатаны готовы устраивать такие представления.
В любом случае, мы, как мне кажется, запоминаем крайне мало из деталей конкретного опыта. Вместо того наши многочисленные агенты выборочно и бессознательно принимают решения переводить в долгосрочные воспоминания лишь некоторые ментальные состояния – возможно, потому, что они были помечены как полезные, опасные, необычные или значимые в других отношениях. Для человека было бы бесполезно хранить обширный запас неотсортированных воспоминаний, поскольку каждый раз, когда возникала необходимость что-либо вспомнить, нам приходилось бы перебирать весь этот
