– Да пошел ты, – с искренней обидой сказала красавица. – Тупая макака.
Но Псих как будто не слышал ее, и продолжал размышлять:
– Ладно, предположим, я готов поверить в твое темнилово, но вот поверят ли остальные – большой вопрос. А неверие в руководство и подозрения, что тебя сливают – это самое страшное, что может случиться с группой агентов. Инстинкт самосохранения-то не отключишь. В итоге из-за мощнейшего психологического давления все пересрутся, передерутся и разбегутся. Мне нужны доказательства, что, стравив нас с лисами, ты не хотела избавиться от нас.
– Псих, милый, – очень устало и очень горько сказала Гуа. – Пожалуйста, не переваливай все на меня. На мне столько всего висит, что однажды этот груз просто раздавит меня, как слон – коровью лепешку на дороге. Я понятия не имею, что ты там раскопал, а что – нет. Поэтому я не могу тебя расспрашивать и не могу рассказывать тебе сама. А одно единственное нечаянное слово может перечеркнуть всю мою работу. Давай ты сам немного поработаешь? Давай ты сам подумаешь, проанализируешь имеющуюся у тебя информацию, вычленишь странности, поймешь, можно ли из этого получить доказательства моей незлонамеренности и потом скажешь мне несколько слов, на которые я смогу ответить. А я пока кофе сварю.
Пока Гуа гремела на кухне джезвой и жестяными коробками, Псих сосредоточенно размышлял. И понял, что его смущает – Гуа зачем-то дала лисам два совершенно одинаковых по своему действию артефакта – фляжку и графин. И при этом, как проболтался старший брат, запретила выливать жидкость, если с помощью артефактов убьют кого-нибудь из паломников.
Обезьян со всей ясностью понял, что именно об этом и хочет спросить.
Или сказать.
Когда Гуа появилась с подносом, на котором стояли две чашки, сахарница и молочник костяного фарфора, Псих помог угнездить поднос на столе, и они принялись пить кофе, болтая о разных безобидных пустяках.
– Кстати, – между делом заметил Псих. – Я тебя забыл предупредить – почти все артефакты юзанные и битые. Во фляжке водичка от младшего брата, в графине – от старшего. На шнуре кольцо сломано. А веер разряжен полностью. Но это уже не я.
– Фигня вопрос, – отмахнулась Гуа. – Веер зарядим, шнур починим, братанов воскресим. За них, кстати, отдельное спасибо.
– В смысле? – переспросил Псих. – Что значит «воскресим»?
– Ты не разобрался, что ли? – удивилась Гуа. – Жидкость, остающаяся в сосуде, сохраняет всю информацию о личности, поэтому погибшего можно воскресить. Это, конечно, стоит совсем-совсем не дешево, но мне сейчас хаи позарез нужны. А братья – хорошие бойцы, особенно младший. Будут у меня лет пять свое воскрешение в земном филиале клана отрабатывать. Я тебе говорила, что Штаны на меня «академку» повесил?
– Да, говорила, – рассеяно подтвердил Псих, но Гуа как будто не услышала и принялась жаловаться на перегруз на работе.
Псих, вытянув губы трубочкой, допил кофе и отставил чашку.
– Мне пора, – сказал он. – Не волнуйся, народ я успокою.
– Вали уже, – отмахнулась Гуа.
Глава пятидесятая. Улан-Удэ
(в которой Четвертый и Псих встречаются с коллегами)
г. Улан-Удэ,
столица Бурятской локации.
51°50′ с. ш. 107°37′ в. д.
На подходе к городу Псих поинтересовался:
– Ну и что твой Пепка пишет про Улан-Удэ, Босс?
– Да ничего особенно интересного, – покраснел Четвертый.
Псих опять каким-то непостижимым образом догадался, что покачивающийся в потертом седле командир не сутрами «Святость» качает, а путеводитель читает.
– Но все-таки? – не унимался обезьян.
– Обычные энциклопедические сведения. Столица Бурятской локации город Улан-Удэ, третий по величине город Дальневосточной суперлокации после Владивостока и Хабаровска. Раньше назывался Верхнеудинском, а еще раньше – Удинским острогом. Занятно, что Верхнеудинском назывался не потому, что в верхнем течении реки стоит – он как раз в устье Уды располагается. Просто название «Нижнеудинск» к тому времени уже было занято, причем городом, стоящим совсем на другой реке Уде, в другой области. А «Улан-Удэ» переводится как «Красная Уда».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Да, как-то не жжет твой тревел-блогер, – зевнул Псих. – Скажи честно, пиво он здесь пил?
– Пил, – потупился монах.
– И как?
– Не понравилось.
– И почему я не удивлен? – пожал плечами обезьян. – А про памятники что? Какой Пепка без памятников…
– Памятник Ленину, говорит, очень прикольный. Огромная голова на маленьком постаменте.
– Ну, памятник ты увидишь только если он возле мэрии, где мы подорожную отмечать будем. Потому что после мэрии мы совсем в другое место отправимся.
– Это в какое? – подозрительно поинтересовался Четвертый.
– В самую лучшую достопримечательность Улан-Удэ. Твой Пепка не написал самого главного – здесь есть монастырь! А что это значит? Это значит, что там мы переночуем бесплатно. А, может быть, еще и поужинаем на халяву. Монахи должны есть, пить и спать в монастыре, если им предоставляется такая возможность и только скажи мне, что я неправ.
– Прав, Псих, прав, – успокоил его Четвертый.
* * *
Монастырь оказался довольно большим, но расположен был на самой окраине. Добрались туда паломники поздно, промокнув под начавшимся холодным ливнем и измазавшись в грязи по дороге.
– Кто пойдет проситься на ночлег? – мрачно поинтересовался Псих.
– Я пойду, – сказал Четвертый. – Больно уж вы все трое сейчас мрачно смотритесь. Я бы сам испугался, если бы не был с вами знаком. Да и не любят демонов в городах.
– Иди, – согласился Псих. – Только ты это… Парадную рясу не надевай. С недавних пор я нервничаю, когда монахи видят твою парадку. Иди в рабочей одежде.
– Конечно, – улыбнулся Четвертый, вспомнив их приключения в Еврейской локации.
– И постарайся недолго, – вставил свои две копейки Жир. – Нам холодно и голодно.
– Постараюсь, – сказал Четвертый и толкнул калитку.
Внутри монастырь оказался довольно богатым – только статуй Будды и разных бодхисатв во дворе было установлено несколько десятков. Четвертый, разумеется, тут же принялся им кланяться, причем усердствовал так, что даже не заметил подошедшего монаха.
– Приветствую тебя, брат! – сказал местный. – Судя по своей одежде, ты идешь издалека?
– Да, брат! – поклонился Четверка. – Из Владивостока.
– Ничего себе! – удивился монах. – Это ты практически всю дальневосточную суперлокацию насквозь прошел, с востока на запад.
– Вроде того, – улыбнулся юноша. – Только я не один, нас четверо и еще верховой лось. И это… Мои спутники – демоны. Мы бы хотели попроситься к вам на ночлег. Это возможно?
– Брат, я простой подметальщик, – сказал монах. – Как я могу решать такие вопросы? Я сейчас схожу к настоятелю, расскажу про вас, а там – как он решит.
– Спасибо, брат! – сложил ладони Четвертый. – А я пока помолюсь.
Пока глава паломников отбивал поклоны перед громадной статуей, подметальщик опасливо заглянул в кабинет настоятеля.
– Там к нам это… Целая делегация пожаловала.
– Что за делегация, откуда? – всполошился игумен.
– Из Владивостока, говорят, – почесал затылок дворник.
– О, боже! Хоть бы сообщил кто! Как снег на голову… – настоятель метнулся к шкафу, извлек оттуда парадную рясу и с быстротой новобранца облачился в нее. Быстро повертевшись перед зеркалом, он счел свой внешний вид удовлетворительным. – Веди!
Когда они шли через комнаты, настоятель еще успел поинтересоваться:
– А сколько их?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Их старший сказал: четверо, – просветил его дворник, выходя во двор. – Старший, кстати, молодой еще совсем, и уровень четвертый только. Первый раз такое вижу. А вот и он, кстати, видите – поклоны бьет.
Настоятель страдал дальнозоркостью, поэтому прекрасно разглядел попу Четвертого, обтянутую довольно потрепанной и не очень чистой походной рясой. Увидел и пару ботинок ниже. Стертых, промокших и грязных ботинок.
