Фургоном с оснащением должен был управлять Уильям, а тянула его Гордячка. Пролеску запрягли в наш фургон, править нам предстояло по очереди. Даже Кейти могла править Пролеской. Лошадь на дороге вела себя так же спокойно и шла так же ровно, как на арене. Морриса запрягли в фургон мужчин, а пони поделили пополам и привязали сзади. Снег и Море по утрам должны были идти под седлом, а вечером их надо было привязывать.
– Придется так поступить, – сказал Роберт. – Не все вам с Джеком ехать верхом. Иногда в дороге нужно будет отдыхать. Море уже достаточно спокоен.
Мне оказалось жаль прощаться с миссис Гривз. Она была первой женщиной, которая говорила со мной по-доброму, и в наш последний вечер я сидела у нее в кухне, словно там было мое убежище.
Джек и Дэнди опять ушли. Кейти на дворе конюшни складывала в корзину мотки веревки и бечевы. Я хмуро попрощалась с миссис Гривз, и она, повернувшись от сланцевой мойки, протянула ко мне руки.
Я отступила. Я по-прежнему не любила, когда меня тискают. Она увидела это движение, и тепло пропало с ее лица.
– Благослови тебя Бог, Мэрри, – сказала она, и мне стало стыдно от своей колючей холодности.
– Простите, – неловко сказала я, шагнув вперед и подставив ей лоб для поцелуя.
Она ласково, нежно положила мне руки на плечи, словно я – пугливая молодая птичка.
– Береги себя, милая, – тихо сказала она. – Если что случится, в чем я могу помочь, сразу пошли за мной.
Я сделала шаг назад и посмотрела ей в лицо.
– Как мне уберечь Дэнди? – спросила я, требуя ответа, словно миссис Гривз все знает, просто потому, что годится мне в матери и захотела меня обнять.
Она отвела светлые глаза от моего напряженного взгляда.
– Никак, – сказала она.
14
В первый день мы проехали совсем немного. Думаю, Роберт так и рассчитал, чтобы посмотреть, как мы движемся, прикинуть, как идут лошади. Мы выехали на север из Уарминстера по белой меловой дороге, еще вязкой от зимних дождей. Она шла вдоль подножья Уарминстерских холмов, тянущихся по правую руку от нас. Мы медленно проехали деревушку Уэстбери, миновали мельницу, где мельничиха продала нам свежих булочек, которые после мы ели по пути. У Роберта на коленях лежала нарисованная от руки карта, на дорожный указатель на Троубридж он не обратил внимания.
Кейти и Дэнди с тоской смотрели на эту дорогу, пока мы ехали мимо, но фургон Роберта двинулся к зарослям деревьев, называвшихся Замковым лесом. Мы с Джеком ехали верхом, поэтому покинули дорогу и качающиеся фургоны, отправившись вперед. Море и Снег хорошо шли вместе, но мы не стали устраивать скачки, мы бок о бок ехали под переплетенными голыми ветвями. Где-то в глубине леса, слева от меня, пела малиновка.
Когда лошади вспотели и стали тяжело дышать, мы перевели их на шаг, дожидаясь, пока нас догонят фургоны. Первым шел фургон Роберта, и я пустила Море рысью обратно к нему.
– Сегодня переночуем в Мелкшеме, – сказал Роберт.
Он снова был в своей стихии, держа в руках вожжи и довольно попыхивая трубочкой в белое зимнее небо.
– Поезжайте вперед, присмотрите нам место для стоянки. Чтобы там хворост был поблизости, нам сегодня понадобится хороший костер.
– Замерз? – поддразнила я его.
Он ухмыльнулся и втянул голову в воротник пальто.
– Не лето на дворе, – согласился он.
– Поделом тебе, – сказала я без жалости. – Никого не знаю, кто бы выезжал посреди зимы.
– Поезжай вперед, бродяжка, – ответил он, не смутившись. – И разведите огонь, прежде чем мы остановимся.
Мы с Джеком поехали вперед и остановились слева от дороги на каком-то выгоне с рощицей, где было полно хвороста. Джек стреножил лошадей и вытер их, а я отправилась в лес за дровами. Мы развели костер, и когда подъехал первый фургон, огонь уже разгорелся.
Уильям ловко поставил фургон, но Дэнди пришлось забрать вожжи у Кейти, которая умела править только по прямой. Пока мы распрягали лошадей, кормили их и поили, Дэнди тихонько ушла в глубь леса. Кейти сердито на нее посмотрела и заметила, так, чтобы слышал Роберт, что Дэнди отлынивает от работы. Роберт взглянул на меня, устанавливая треногу для котелка, и я сказала Кейти, чтобы дождалась, пока Дэнди вернется. И точно, она вернулась, не прошло и часа, неся трех толстых форелей на продетой сквозь жабры веревке.
– Руками поймала, – ответила она на вопросительный взгляд Роберта. – Я этот ручей знаю, была тут с па и Займой. Егерь старый, а сквайру до рыбы дела нет, ему только дичь подавай. Фазанов я в этих лесах не трогала, даже упади он к моим ногам мертвый, и то бы не стала.
Она выпотрошила рыбу и помыла ее. У нас с собой было немного бекона, который Дэнди поджарила и бросила к рыбе в дымящийся жир. Она зашипела и потемнела. Мы с Кейти достали из глиняной миски хлеб, вынули тарелки и ножи, и, когда Роберт, Уильям и Джек вернулись, стреножив пони, обед был готов.
– Черт, – сказал Роберт. – Опять соль забыл.
Он искренне нам улыбнулся.
– Всегда что-нибудь, – сказал он. – Уж и не помню, сколько лет я выезжаю, а всегда что-нибудь забудешь. На этот раз я составил список, и миссис Гривз все уложила, все, что в этом чертовом списке было. А соль-то я и забыл!
– Купим, – сказала Дэнди. – Могу вечером сходить в Мелкшем и купить. А еще нам нужен хлеб и бекон.
Роберт одобрительно кивнул.
– И кто-нибудь из вас, девочки, пусть тоже пойдет. Или Уильям. Не хочу я, чтобы девочки бродили в одиночку. Наш балаган должен выглядеть достойно. Вас, потаскушек, надо пасти, как благородных молодых леди.
Кейти и Дэнди, захихикали, я улыбнулась. Роберт говорил так не со зла. Он был за много миль от городка, где стремился выглядеть почтенно. Он снова стал тем, кто сидел на солнце, наблюдая, как я занимаюсь с маленьким пони. Кто похвалил меня за хорошую работу и выкупил, как рабочую силу у жестокого и тупого отчима. Если ему хочется – пусть зовет меня потаскушкой. Никто из нас не хотел казаться лучше, чем нужно для работы в дороге. Мы снова были командой, мы подходили друг другу.
Следующий день задал нам ритм на все гастроли. Мы встали на рассвете, около пяти, напоили лошадей. Море, Снег и тягловые лошади получили еще и овес; Роберт сказал, что пони и так жирные, как масло, и им хватит травы на полях и обочинах.
Роберт любил вставать рано. Он всегда просыпался первым, и нас с Дэнди будил его стук в стену фургона. Когда мы выбирались на пронизывающий утренний воздух, Роберт, раздевшись до пояса, брился с холодной водой, а когда заканчивал, просил кого-нибудь из нас окатить его голову и плечи из ведра. Из ледяного потопа он восставал, отфыркиваясь и пыхтя, сияя здоровьем.
Дэнди вешала над костром чайник, мы с Уильямом приносили сухой хрусткий хворост, чтобы быстрее развести огонь. Мы всегда возили под фургонами сухие дрова на случай сырости. Джек никогда не выходил, не услышав звона оловянных кружек. Он появлялся с заспанными глазами, завернувшись в одеяло, и получал кружку чая – последнего в чайнике, самого крепкого.
