– Простите меня, Алла Михайловна, но ваш друг привел какие-нибудь веские доказательства измены вашего мужа? Было что-то такое, что могло однозначно указывать на близкий характер их отношений?
– Мне кажется, что тут никаких сомнений быть не может! – поджала губы Ведьмакина.
– Вы эти фотографии имеете в виду? Они ничего не доказывают.
– Как же!
– Ваш муж знал эту женщину, – пожал плечами Корнышев. – Но мне кажется, что и я ее знаю.
– Вы не шутите? – недоверчиво спросила Алла Михайловна.
– Ее лицо кажется мне знакомым. Хотя снимки сделаны с большого расстояния и я не уверен. Мне нужны координаты этого вашего друга.
– Послушайте! – умоляюще произнесла Ведьмакина, но осеклась, увидев взгляд своего собеседника.
– Мне он нужен! – сказал Корнышев тоном человека, которому возражать бесполезно.
* * *
Алла Михайловна и Корнышев вошли в гостиную, когда часы показывали без четверти двенадцать, Корнышев взглянул на висящие на стене часы, скользнул взглядом по стойке, отделяющей кухню от гостиной. Кофемолка…
– Кофе хотите? – спросила Ведьмакина. – Время еще есть.
Она уже направлялась к стойке. Корнышев смахнул со стола газету с кроссвордом.
– Казахский бард, – прочитал он. – Четыре буквы.
– Акын? – рефлекторно отозвалась Ведьмакина.
– Акын, – пробормотал Корнышев, доставая из кармана ручку. – По буквам подходит. Так, а по горизонтали – английская земляная мера, первая буква «а»…
Он держал газету перед собой, а его взгляд метался поверх газетных страниц, потому что он не знал, какой вход из двух…
– Акр, – подсказала Ведьмакина.
– Да, точно, акр. Тогда «акын» – правильно.
Зажужжала кофемолка. И тотчас из-под арки справа от Корнышева стремительно и бесшумно вышел человек. Корнышев выстрелил из своей стреляющей ручки прямо через газету. Пуля попала незнакомцу в грудь, и он упал, выронив пистолет, который держал в руках, а Корнышев уже летел – скользил по мраморному полу, доставая тот пистолет в прыжке и крича обернувшейся на шум Ведьмакиной:
– На пол! Нннапоооллл!
Ведьмакина не рухнула на пол, а осела на него, будто силы вдруг ее оставили. Корнышев схватил пистолет, метнулся прочь от убитого им человека, прилип спиной к стене и замер, в доме воцарилась тишина, и было только слышно, как тяжело дышит Ведьмакина, с выражением ужаса на лице разглядывающая бездыханное распростертое тело незнакомца. Корнышев махнул пистолетом и зло посмотрел на женщину. Она затихла. Ни звука в доме.
Так они просидели довольно долго. Часы уже показывали десять минут первого. Никто не позвонил из Цюриха. Корнышев был уверен, что теперь и не позвонят. В конце концов он сумел объяснить женщине жестами, что ей надо бы укрыться за стойкой, и когда она, боясь подняться с пола, поползла за стойку, нарушив хрупкую тишину, Корнышев вихрем пронесся по помещениям первого этажа, но никого здесь не было. Он поднялся на второй этаж и проверил там все комнаты, но это уже скорее для очистки совести. Потому что никого он там не ожидал увидеть – если бы убийцы пришли вдвоем, то второй страховал бы своего товарища там, внизу, а не прятался бы на втором этаже.
Корнышев спустился вниз.
– Вы в безопасности, – сказал он. – Можно не прятаться.
Над стойкой появилась голова Ведьмакиной. Лицо ее было такое бледное, будто голова фарфоровая.
– Вы его знаете? – спросил Корнышев, кивнув на поверженного им врага.
– Нет!
– И никогда здесь на Кипре не видели?
– Не знаю, – уже не так уверенно ответила Алла Михайловна.
Корнышев торопливо ощупывал карманы убитого. Ни документов, ни денег, только ключи от машины «Ниссан». Возле дома Ведьмакиных никакого «Ниссана» не было. Оставил где-то на соседней улице? Некогда искать. Корнышев бросил ключи рядом с убитым. Пошарил взглядом вокруг. Его внимание привлекла картонная коробка с шоколадными конфетами. Оторвал у коробки крышку, тщательно протер крышку полотенцем, после чего аккуратно приложил остывающие ладони убитого к глянцевой поверхности картона – снял отпечатки.
– Скотч есть? – спросил деловито Корнышев.
– А?! – испуганно отозвалась женщина.
– Скотч! Клейкая лента!
– Да! – засуетилась Ведьмакина.
Убежала куда-то и вернулась со скотчем. Корнышев переломил картонку пополам так, чтобы отпечатки ладоней убитого оказались внутри этого импровизированного конверта, обклеил «конверт» скотчем.
– Я вас в последний раз спрашиваю, – сказал Корнышев без угрозы. – Есть ли в доме какие-то бумаги, оставшиеся от вашего мужа. Что-то важное, что вы здесь, может быть, прячете и чего я не нашел. Сейчас мы с вами отсюда уйдем, и больше вы никогда сюда не вернетесь…
Ведьмакина посмотрела испуганно.
– Нельзя вам сюда возвращаться! – сказал Корнышев голосом человека, не желающего своему собеседнику зла.
Она поняла, наконец, о чем он говорит, скосила глаза на труп, пробормотала:
– Нет! Ничего тут нет! Я вам правду говорила!
– Тогда уезжаем, – задушевным голосом семейного доктора сказал Корнышев. – Алла Михайловна!
– А?!
Она отвлеклась, наконец, от созерцания трупа.
– Алла Михайловна, – все тем же гипнотизирующе-вкрадчивым голосом произнес Корнышев. – Вам надо успокоиться. Хорошо?
Женщина кивнула.
– Мы с вами сейчас поедем в аэропорт и улетим в Москву. Вам надо вести себя так, словно ничего не произошло, – продолжал увещевать Корнышев. – Никто ничего не должен заподозрить. Иначе нас не выпустят.
И снова Ведьмакина кивнула. Хотя вряд ли она понимала, что ей говорят. Надо было возвращать ее к жизни.
– Где ваш загранпаспорт? – спросил Корнышев.
– Здесь.
– Где – здесь?
– В доме!
– Принесите, пожалуйста, – попросил Корнышев.
Ведьмакина принесла паспорт. Когда отдавала документ Корнышеву, он обратил внимание на то, как дрожат ее руки.
– Алла Михайловна! А давайте сделаем вам укольчик?
– Какой укол?! – испуганно глянула Ведьмакина.
– Успокаивающее вколем.
– Я никаких уколов…
– Вы мне не доверяете?
– Ну почему же! – нервно сказала Алла Михайловна.
Не доверяла ему до конца.
– Это успокаивающее, – сказал Корнышев. – Вам сейчас необходимо. Иначе будет беда. Если вы сорветесь в аэропорту, если чем-то себя выдадите – вас задержат. А в доме у вас труп. Как вы будете объяснять полиции?..
– А он – мертвый?! – спросила Алла Михайловна задрожавшими предательски губами.
– Ну конечно! – доброжелательно улыбнулся ей Корнышев, пытаясь женщину успокоить, но она ужаснулась этой его улыбке и ей стало плохо.
Ее стошнило, и когда Корнышев помог ей умыться и налил стакан воды, она уже на все была согласна и не протестовала, когда Корнышев делал ей укол. Потом Корнышев вывел ее к машине и усадил на заднее сиденье. Вернулся в дом, нашел ключ от входной двери, запер дом, и они с Ведьмакиной поехали в аэропорт. Уже когда отъехали от дома достаточно далеко, Алла Михайловна спросила:
– Он зачем пришел? Он хотел нас убить?
– Да.
– За что?
– Я не знаю.
Алла Михайловна посмотрела недоверчиво, но на ином ответе настаивать не стала.
– Я даже ничего не успела понять, – произнесла она голосом на удивление равнодушным, но на самом деле ничего удивительного тут не было, потому что начиналось действие лекарства. – Все было так неожиданно, – сказала она вяло. – Вы знали, что он в доме.
– Я догадался.
– Почему?
– Не было ножа.
– Какого ножа?
– Утром возле кофемолки на стойке лежал нож. Когда мы с вами вернулись домой, ножа уже не было. Кто-то его убрал от греха подальше. Я все сопоставил и понял, что мы в доме не одни.
К тому времени, когда в аэропорту объявили регистрацию пассажиров на московский рейс, Алла Михайловна была уже в таком состоянии, что к стойке паспортного контроля Корнышеву пришлось подойти вместе с ней. Он поддерживал Аллу Михайловну под локоть и улыбался пограничному офицеру, предлагая тому понять все правильно. Корнышев даже на всякий случай сказал по-английски:
