Так что Мэт не испытывал ни чувства вины перед женой, ни стыда за содеянное – об этих чувствах он, просветлённый, подумал с торжествующей усмешкой.
Клятва верности, которая даётся при женитьбе, претила влюблённому Мэту даже в тот момент, когда он её произносил. Он чувствовал нутром, что в этом есть нечто оскорбительно противоестественное, нечто порабощающее и лживое. С годами он смог сформулировать для себя причины этого чувства, но в юности он просто инстинктивно бунтовал против идеи верности, как бунтует молодёжь против всего, что ей представляется несправедливым.
Годам к тридцати пяти Мэт понял, что если ты «born to fuck», если ты хороший любовник, так это лишь потому, что ты поистине любишь женщин. Причём любишь женщин вообще, а не только красивых женщин в частности. А значит, что в моногамии ты жить не сможешь, ибо твоя любовь к женщинам пресечётся. Тебя лишают любви, лишая доступа к её обновлению, ибо любовь – это продукт скоропортящийся. Итого, напрашивался очевидный для Мэта вывод: моногамным может быть только плохой любовник. Или трус, который предпочёл покой безразличия восхитительному беспокойству страсти.
Юным не верится в собственную смерть, им кажется, что они неуязвимы, и потому они так легко рискуют жизнью. Подобным образом им кажется, что их страсть к возлюбленной или возлюбленному тоже будет жить вечно. Поэтому они так легко клянутся в верности, рассчитывая, что верность будет гарантировать вечность их страсти. Но вместо обеспечения вечности верность убивает страсть за считанные месяцы, и возлюбленные начинают искать оправдания случившемуся якобы в ошибке выбора партнёра, тогда как верность всякому партнёру есть ошибка. Более того, брачная клятва верности – это торжественное подписание смертного приговора страсти. «Поганая клятва верности», – так называл её Мэт и давал такие определения: «Тяга к верности – это ближайшая родственница тяги к смерти. Верность – это самоубийство».
Каноническое время наслаждения в браке – это медовый месяц. То есть всеми признаётся, что первый месяц совокуплений поистине сладок, а потом острота и прелесть проходят и мёдом последующее уже никак не назовёшь, и при жизни с детьми и заботами всё, что остаётся, – это вспоминать об этом медовом месяце. Таким образом, на жизнь человека мораль отводит всего лишь один месяц сексуального счастья (в случае одного брака в жизни, что мораль тоже до недавних пор требовала. Теперь, при смягчившейся морали, человеку отпускается два месяца при двух браках или три – при трёх. Три месяца счастья за всю жизнь!). Те, кто соглашаются с этой месячной подачкой, доказывают свою рабскую суть. Те люди, кто нарушают клятвы верности, являют собой клятвопреступников.
Однако совершенно очевидно, что медовый месяц можно и следует множить с помощью новых женщин, что соединение с каждой новой любовницей будет поистине медовым, и счастье в жизни сложится тогда не в месячное, а в многолетнее. Но никто в обществе не учит этому оптимистичному взгляду на половую жизнь.
В нынешнее же время брак лишён даже медового месяца, так как жених и невеста, как правило, во всю совокупляются до женитьбы, и таким образом брак теряет свою последнюю сексуальную притягательность. Женятся теперь лишь для того, чтобы узаконить отупевшее наслаждение и заняться производством детей, так что новобрачные отправляются в послесвадебное путешествие, чтобы вконец пресытиться друг другом, торча нос к носу по 24 часа в сутки. Муж и жена за этот месяц превращаются в постоянный укор друг другу.
Мэт пришёл к выводу, что причина потери сексуального интереса даже к самой любимой и красивой женщине состоит в том, что сексуальное влечение имеет целью оплодотворение женщины. После некоторого срока, который природа считает достаточным для достижения высокой вероятности оплодотворения, желание к данной самке аннулируется и обращается на иную, которая ещё этим самцом не оплодотворена.
Мэт в конце концов глубоко осознал и прочувствовал, что, сохраняя верность женщине, мужчина изменяет себе. А верным нужно быть прежде всего самому себе, а не кому-то, ибо как ты можешь быть верным кому-то, если не умеешь быть верным себе? Также Мэт заключил, что разумная измена только укрепляет брак.
Страсть живёт новизной, а любовь – постоянством, и потому они противоречат друг другу в принципе и взаимоисключают друг друга. Страсть и любовь могут лишь совпадать на краткий момент новизны страсти, затем новизна пропадает, и с ней исчезает страсть, а если любови удаётся выжить, то она продолжает жить бесстрастно.
Таким образом, человек живёт полной жизнью лишь тогда, когда у него имеются и любовь, и страсть, а так как оба эти чувства в браке сосуществовать не могут, то необходимо во имя психического здоровья добывать страсть вне брака, то есть именно там, где она проживает.
Так, в результате подобных рассуждений, Мэт пришёл к знаменательному выводу о необходимости завести любовницу (на регулярных проституток у него не имелось денег, ибо именно проститутка была бы оптимальной женщиной для удовлетворения страсти). Мэт решил завести любовницу именно потому, что он любил свою жену, детей и хотел сохранить свою семью. Как бы парадоксально это ни звучало, измена была единственным вменяемым решением для одновременного спасения себя и брака.
«Открытый брак», когда муж и жена имеют любовников с ведома и согласия друг друга, Мэт не считал стабильной, устойчивой структурой. Прежде всего из-за того, что в такой брак открыто и систематически привносят ревность – одно из самых разрушительных чувств. Мэт был убеждён, что ревность, от которой избавиться будет невозможно, обязательно подточит основы открытого брака и он неминуемо рухнет. Именно от ревности следует как можно тщательней охранять хрупкое строение брака, и неведение служит самым надёжным его охранником. Потому самая главная задача любящего супруга – прилагать все усилия, чтобы не ранить знанием свою жену.
Кимико погрузилась в воспитание троих детей, родившихся один за другим с годовым промежутком, и не было для неё желаннее работы. Мэт с радостью наблюдал, как она ловко и нежно орудовала с детьми, лопоча на японском, который Мэт никак не мог выучить настолько, чтобы понимать её речь. Он зазубрил несколько ласковых слов, с которыми Кимико обращалась к детям, и даже пытался их повторять, играя с детьми. Но они точно различали, с кем говорить на каком языке и на японские слова Мэта отвечали английскими.
Кимико с радостью пожертвовала своей врачебной карьерой, чтобы быть матерью, а в оставшееся время помогать Мэту вести дела в его бизнесе, который не рос, а держался на том уровне, что обеспечивал сносную жизнь при условии регулярных и существенных вливаний от родителей жены.
Мэт со всей семьёй любили быть вместе, и часто ездили по национальным заповедникам и маленьким городкам в качестве отдыха от рутины. Два раза в год они летали в Японию, чтобы показать растущих детей дедушке и бабушке, которые оплачивали эти поездки. Мэт и Кимико были довольны жизнью, друг другом, детьми – они смело, часто и с полным основанием произносили слово «счастье».
Несколько раз в месяц Мэт с великой осторожностью встречался с любовницами. Он выбирал замужних женщин, которые, как и он, искали лишь быстрого наслаждения для освежения своих чувств. Мэт следил, чтобы похоть не переродилась в навязчивые отношения, которые могли бы повредить его семье. Если же помимо секса начинали возникать какие-то глубокие переживания или привязанность, то Мэт переставал встречаться с этой женщиной. Мэт представлялся вымышленным именем и встречался с женщинами только в отелях, никогда не появляясь с ними на людях. Продолжительность своего интереса к очередной любовнице Мэт ограничивал тремя последовательными оргазмами, после которых женщина становилась для него пустым местом и он радостно расставался с ней до следующей встречи, если таковая вызывала обоюдный интерес.
Но вот однажды Мэту пришло письмо по электронной почте из далёкого прошлого… Объявилась его давняя любовница Кэри и предложила встретиться.
Мэту было трудно представить, что последний раз, когда он и Кэри срослись в объятиях и смешивали друг-дружью слюну и прочие соки, произошёл двадцать лет назад. Тогда они расстались по извечной причине: Кэри узнала, что Мэт переспал с её подругой и решила прекратить эту бесперспективную связь. Кэри была излишне долго влюблена в Мэта, что мешало ей признаться себе в том, что он никогда на ней не женится. Дальше обманывать себя становилось опасно – Кэри исполнилось 27 лет, и она чувствовала, что больше невозможно откладывать выход замуж и производство детей. Кэри порвала с Мэтом и бросилась на поиск сырья для изготовления мужа. А Мэт переключился на другие тела, жадные прежде всего до наслажденья. Тем не менее Кэри часто вспоминала о Мэте в течение этих долгих, но быстро пролетавших лет.
