мягкость, присущую её лицу. – Прямо сейчас.
Мужчина подчинился и негрубо подтолкнул Ильку к выходу. Та встрепенулась и, запоздало поклонившись старейшинам, послушно поплелась за Хирви. Только во дворе она наконец смогла перевести дух. Илька остановилась и села прямо на снег у заваленной разбитыми щитами скамейки, что стояла у стены Большого дома. Хирви терпеливо стал рядом, возвышаясь над девушкой, как старая сосна. Она хлюпнула носом, сдерживая слёзы, и уставилась на своего спутника. Ночь была светлая и ясная. Небо по-прежнему сияло зелёными всполохами, а над лесом поднималась полная луна, освещая Хирви так, точно он был рядом с огнём. Илька, обдумывая свою догадку, сощурилась, найдя в лице его такие же черты, как у женщины, что послала их в дом к раненым. Лицо его было круглым, а тёмные глаза – строгими, мудрыми.
– Ты идёшь? Тут недалеко совсем, – напомнил Хирви.
– Иду. Я просто очень устала.
– Не сиди на снегу. Пошли лучше в дом. Я принесу тебе поесть, если хочешь.
– Очень хочу, – честно призналась Илька.
Хирви фыркнул.
– Если ты нойта, почему не наколдуешь себе еду сама?
– Если ты ещё раз задашь мне подобный вопрос, я превращу тебя в мышь, – огрызнулась Илька.
Хирви неожиданно рассмеялся и протянул ей руку, помогая встать. Однако Илька поднялась сама и, отряхнувшись, пошла в сторону нужного дома. Уже перед его закрытой дверью она успела подумать о ранах на телах ещё живых людей, что ей предстоит увидеть. Наверняка это будет куда хуже родов, с какими Илька помогала Бабушке, и во сто крат сложнее, чем рассечение Хирви.
И она не ошиблась…
За эту ночь Илька устала так, что уснула сразу, как присела на скамейку у очага. Она не слышала ни стоны, ни крики боли, что раздавались под крышей и улетали в отверстие над очагом. Её язык от шёпота онемел и, кажется, распух. Слова наговоров, что прежде жили в ней и росли, как трава, иссякли, точно их сорвали и вытоптали. Илька сама отдала их, делясь своей жизнью. Сама сорвала и вытоптала.
Ей не было плохо от вида ран, как она подумала сначала. Люди оказались такой же дичью, что ей приходилось потрошить. Разве что кожа их была гола, а не покрыта шерстью. Она быстро привыкла и к тошнотворному запаху крови, и к духу разных тел. Больных тел. В ком-то уже не было жизни.
Илька не успевала думать, чтобы выдавить из себя нужные слова. Они сами текли ручьём, размывающим кровь. Она находила истоки ран и закрывала их именами смертей: Ловиатар, Вамматар и их прочими сёстрами… Однако, когда слова иссякли, Илька замолкла, не в силах что-то изобрести и сочинить. Голос покинул её.
Среди раненых Илька встречала и горожан Ве. Кто-то радовался, узнавая её, но всё чаще она слышала проклятия в свой адрес. Если раньше она казалась в городе чужой, то теперь она стала чужой.
Ильке снилось, что кожа её стала влажной землёй, в которой лежат многие семена. Она сидела, прижав к груди ноги и грея своё нутро, чтобы подарить тепло тому, что было проронено растениями в её почву. Она медленно порастала травой. Зелёные стрелки пробивались сквозь кожу, совершенно не причиняя ей боли, росли, вытягивались и выбрасывали бутоны. Илька смотрела на свои руки, покрытые растениями, и ждала, когда они зацветут. Вот уж лепестки жёлтых лютиков и звёздчатой травы дрожали от лёгкого ветра, вырывающегося из её рта. Они готовились распуститься и дать ей новые слова…
– Илка! – Кто-то тронул её за плечо, и девушка подскочила.
Цветы, что выросли на её коже, исчезли, так и не успев распуститься. Илька с трудом разлепила глаза, чуть не ослепнув от яркого пламени очага, что горело прямо перед ней. Рядом с ней стоял парень, почти мальчишка, которому она шептала над рассечённым лицом.
– Илка, – снова позвал он её. – Вставай. Уже скоро светать будет. Йелевеки просила разбудить тебя до рассвета. Ты ей нужна.
– Какая ещё Йелевеки? – пробубнила Илька, принявшись потирать лицо. Она не сразу сообразила, что уснула, даже не помыв руки, а потому на губах оказался мерзкий привкус крови.
– Ах, вы ещё незнакомы, – догадался парень. – Она была здесь до тебя. Жуткая тётка. Она заставила меня выносить мёртвых.
Илька наконец проснулась, стёрла с рук кровь, умылась. Спросила у паренька, где найти Йелевеки, и тот указал ей на дверь. Пришлось одеваться, чтобы выйти во двор. От непродолжительного сна и усталости тело крупно дрожало, боясь одновременно и тепла, и холода.
До рассвета было ещё далеко. Небо посветлело лишь самую малость, обозначая сторону, с какой поднимется серебряное зимнее солнце. Где-то, надрываясь, голосил петух. Илька осмотрела двор, не зная, кого она ищет. Кругом было пусто, лишь мужчины, нёсшие дозор, ходили по двору. Отчаявшись, Илька подошла к ним, чтобы разузнать, где ей найти Йелевеки, и дозорщики, узнав её, с готовностью ответили, что нойта ждала девушку у южных ворот города.
Илька шла через разбитый и распотрошённый Ве, в котором, точно черви в гнилом мясе, зарождалась новая непривычная жизнь. Она, как и прежде, старалась не смотреть по сторонам, лишь под ноги, в надежде, что ясные дни скоро закончатся и все страшные пятна битвы скроет белый нетронутый снег. Старалась не дать себе вспоминать людей, живших в разорённых или сожжённых домах. Чужие лица сами просились в голову, однако от усталости они блекли и превращались в избитый лёд под ногами. Лишь подходя к воротам, она принялась осматриваться и вскоре обнаружила Йелевеки.
Вернее, Лоухи…
Старуха с серыми косами до земли стояла чуть в стороне от ворот, привычным уже для Ильки жестом оперевшись о свою клюку. Заметив девушку, Йелевеки поманила её к себе, а сама отошла подальше от ворот к стене, верно, чтобы скрыться от глаз стражников, бдевших с башни.
– Рада видеть тебя в полном здравии, охотница, – произнесла Лоухи, кривя неискреннюю улыбку.
– Здравствуй, хозяйка, – пробормотала Илька.
– Устала, поди? Конечно устала. В словах твоих и прежде еле теплилась сила. А теперь… Если бы ты знала, что больше половины из тех, чьи раны ты пыталась закрыть, всё равно умрёт в течение пары дней… помогла бы тогда?
Илька не нашла, что ответить. Старухе было ведомо то, что для неё оставалось загадкой. Тем не менее она зачем-то спросила:
– А Хирви? Он теперь будет жить?
– Будет, – фыркнула Лоухи.
Они обе замолчали. Старуха уставилась на медленно наливающееся краснотой небо за спиной Ильки.
– Зачем ты позвала меня, хозяйка? – наконец спросила Илька.
– Напомнить тебе о том, что за тобой долг.
