нежным ветром с губ над гнойными ранами.
Блоха поднялась, уставившись на дверь, коротко гавкнула.
– Кого нам тролли принесли? – прошептала Грима.
– Блоха, – только и успела окликнуть Илька.
В точности так, как девица успела представить, раздался стук, точно издёвка. Они постучали трижды, прежде чем войти. Блоха взвизгнула и разошлась лаем. Грима вскрикнула, когда дверь отворилась и, пригибаясь, чтобы протиснуться в низкий проём, в жилище вошли мужчины, высокие, точно ясени. Один из них отпихнул ногой Блоху, морщась от громкого лая.
– Убью! – рявкнул он на собаку, и Илька, схватив Блоху за загривок, скорей оттащила её.
– Блоха, молчать!
Их было двое. От них пахло железом, потом и гарью. Грима замерла, не смея проронить и звука. У каждого в руках было по топору. Илька принялась бегло осматривать мужчин, пытаясь понять, про кого говорила Лоухи.
Они оба были длинноволосы, косматы. Одежда их была проста, если не сказать скромна. На них не было ни шкур, ни оберегов из меха зверей, какими обряжался Эйно. На башмаках у обоих чернели пятна воды или, что было вероятнее, крови. Варежки их также были грязны, а рукава запачканы. Никто из них не походил на лося. Их обоих скорее можно было принять за проснувшихся средь зимы медведей и вставших перед человеком на задние лапы.
Ощущая себя отчаянным мышонком, прыгающим на кота, Илька коснулась своего ножа на поясе, проверяя, на месте ли он.
Мужчины молчали, переводя взгляд с Гримы на Ильку и обратно.
– Тут, кроме девки, нечего искать, – пробасил наконец один, снимая сырой плащ и бросая его на лавку.
– Да уж, – подтвердил второй.
Он шагнул ближе к очагу, точно был здесь хозяином. Огонь ясно осветил его, и Илька подскочила на ноги, отпрыгнув к стене, увешанной травами. Грима бросилась за ней следом, роняя одеяло и спеша загородить собой дочь.
– Иди сюда, цыплёнок. – Мужик страшно улыбнулся в позолоченную огнём бороду. В глазах его блестели искры.
Блоха бросилась на воина, раззявив пасть. На этот раз она кинулась на противника даже без лая. Мужчина, точно ожидая того, выбросил руку вперёд и ударил Блоху топором, лезвие которого было спрятано в деревянный чехол. Собака упала, заскулив, и воин раздражённо оттолкнул её ногой. Он принялся деловито развязывать шнур на чехле, явно намереваясь добить Блоху, и Илька закричала:
– Не трогай её!
– Чего? – Мужчина опешил. – Что ты сказала, цыплёнок?
– Я тебе не цыплёнок, – дерзко ответила Илька.
– Ты слыхал? Она знает наш язык! – Воин охнул, обернувшись на своего товарища, а после снова перевёл взгляд на девушку. – Откуда ты, цыплёнок?
– Я здесь родилась, – сквозь зубы процедила Илька, прижимая к себе мать. Она надеялась, что Грима не откроет рот и дальше будет помалкивать, чтобы мужчины также приняли её за свою.
– Хирви, ты слыхал?!
– Да слышал я, слышал, – раздражённо ответил второй.
Хирви! Илька тут же бросила взгляд на мужчину, оставшегося в дверях. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, и рассматривал лук, лежащий на полу у входа. Хирви… Его имя означает «лось».
Мужчина поднял лук, вытащил из берестяного колчана стрелы и также подошёл к огню, чтобы рассмотреть находку. Илька внимательно следила за его шагом, но Хирви даже не хромал.
– Неплохие томары. – Мужчина покрутил стрелу в руках, показывая товарищу.
– Забирай, – великодушно разрешил тот и снова обратился к Ильке. – А где охотник, цыплёнок?
Илька не ответила, она неотрывно смотрела на Хирви, отламывающего от стрелы костяной томар. Древко и оперение его не устроило, а вот украшенные узором тупые наконечники для охоты на белок показались мужчине достойной добычей в этой захудалой лачуге. Девушка проглотила ком в горле, собираясь произнести то, что жалило ей дёсны.
– Я вижу у тебя рану, Хирви, – наконец промолвила она. Голос её прозвучал уверенно. По крайней мере, ей очень хотелось на это надеяться.
Мужчина отбросил стрелу и наконец поднял тяжёлый взгляд на Ильку. По нему она никак не могла понять, попала ли она в цель или промахнулась. Сказала ли Лоухи правду или соврала, чтобы потом, насмехаясь, посмотреть на её смерть?
– Я могу вылечить тебя, Хирви, – продолжала Илька, цепляясь за имя, как за разбросанный по поверхности озера плавник. – Твоя рана невелика, но опасна. Она скоро загноится и отравит твою кровь.
– Что она несёт? – подивился второй воин.
– Сам не знаю, – отмахнулся Хирви, пряча наконечник в мешке.
– Я нойта! – в отчаянии воскликнула Илька, и мужчины умолкли, нахмурив брови.
Взгляд Хирви скользнул по стенам, цепляясь за пустую ткацкую раму, серо-зелёные пуки и веники трав, висящие над головами женщин, точно кучевые облака. В доме не было даже стола. Лишь низкие сидушки у очага, лавка, лежанка на двух-трёх человек, укрытая лысеющей шкурой оленя, и многие ряды полок, заставленные горшками, мисками и берестяными коробами. Точно догадываясь о чём-то, Хирви протянул руку к ткацкой раме и протёр её запылённый бок, обнажая вырезанные ножом колдовские символы, оставленные Бабушкой.
– Юмала, – прошептал мужчина и вновь коснулся знака. Не отрывая от него взгляда, он спросил: – Как тебя зовут, маленькая нойта?
– Илька, – ответила девушка.
Грима, не понимая о чём они толкуют, прижалась к дочери ещё сильнее, услышав, как та назвала своё имя.
– Илка… – задумчиво признёс Хирви. – Кто дал тебе это имя?
– Мой отец Эйно, – с готовностью ответила девушка.
– Это его лук и стрелы?
– Нет. Это моё. – Чувствуя, как закипает в венах кровь, Илька осмелела окончательно. Она поняла, что Хирви в самом деле чем-то обеспокоен. – Положи стрелы на место. Они заговорены мной, и недоброжелателю лучше их не трогать.
Хирви неожиданно послушно положил оставшиеся целыми стрелы на лавку, однако возвращать костяной томар не стал. При этом он сохранял важный и невозмутимый вид, неимоверно раздражающий Ильку.
– Ты что-то говорила про мою рану, маленькая нойта, – напомнил он. – Мол, она опасна…
– Я могу вылечить тебя, если меня и мою семью оставят в покое. Жизнь в обмен на жизнь.
– Громкими словами ты разбрасываешься, Илка, точно нет в них ценности, – заметил воин.
– Цену своим словам я знаю, Хирви, – произнесла Илька.
Она зашевелилась, оттаяла, пытаясь освободиться от хватки застывшей в ужасе матери. Наконец они посмотрели друг другу в лицо, и дочь кивком велела Гриме отпустить её. Мать осторожно ослабила хватку, и Илька указала глазами на лежанку. Грима подчинилась, догадалась, хитрая, что здесь и сейчас ей не место. Мужчины даже не взглянули на Гриму – теперь их глаза были прикованы к Ильке.
– Только и ты дай мне слово, – быстро добавила девушка, боясь, что мужчины могут обмануть её.
– Я даю тебе
