Мы развернули решительную кампанию по предотвращению моей экстрадиции в Италию. Я забросал судью, председательствовавшего на моем суде, министерство юстиции и даже самого короля прошениями о предоставлении убежища, умоляя оставить меня после освобождения в Швеции или, в худшем случае, депортировать в родные Соединенные Штаты. Я указывал, что, куда бы я ни отправился, если мне будет отказано в убежище в Швеции, меня будут наказывать за одно и то же преступление снова и снова, швыряя из тюрьмы в тюрьму до конца жизни.
И на все прошения без исключения получил отказ. Экстрадиция в Италию казалась неминуемой. В ночь перед тем, как итальянские власти должны были взять меня под арест, я лежал в постели, не в состоянии уснуть, обдумывая отчаянные планы бегства. Я чувствовал, что мне не пережить заключения в Италии, если условия там действительно настолько жуткие, как мне рассказывали, и проникся уверенностью, что лучше уж быть убитым при попытке к бегству, чем умереть в адской дыре вроде Перпиньяна.
Вскоре после полуночи появился стражник.
– Одевайся, Фрэнк, и уложи вещи, – распорядился он. – За тобой приехали.
– Кто? – в испуге сел я. – Итальянцы должны были забрать меня только завтра, как мне сказали.
– Это не они. Это шведские офицеры.
– Шведские офицеры?! – воскликнул я. – А им-то что нужно?
– Не знаю, – тряхнул он головой. – Но у них есть все нужные бумаги, чтобы взять тебя под свою опеку.
Он вывел меня из зоны к полицейской машине с цветографической разметкой, стоявшей у обочины. Полицейский в форме на заднем сиденье распахнул дверцу и жестом пригласил меня сесть рядом.
– Вас хочет видеть судья, – проинформировал он.
Меня довезли до дома судьи – скромного жилища в привлекательном районе, где меня встретила его жена. Офицеры остались на улице. Она отвела меня в кабинет судьи, указав на большое кожаное кресло.
– Присаживайтесь, мистер Абигнейл, – на безупречном английском любезно сказала она. – Я принесу вам чаю, а судья скоро подойдет.
Судья, появившийся через несколько минут, тоже владел английским свободно. Поздоровавшись, он уселся напротив и пару минут молча разглядывал меня. Я тоже не раскрывал рта, хоть меня и переполняли вопросы.
Наконец судья мягко заговорил, тщательно подбирая слова:
– Молодой человек, последние несколько дней вы не выходите у меня из головы. По правде говоря, я сделал множество запросов по поводу вашей биографии и вашего дела. Вы блестящий молодой человек, мистер Абигнейл, и, полагаю, могли бы внести достойный общественный вклад, не только для родной страны, но и для всего мира, если бы избрали иной курс. Прискорбно, что вы совершили подобные ошибки. – Он примолк.
– Да, сэр, – кротко проронил я, уповая, что меня пригласили не только ради назидания.
– Мы оба сознаем, молодой человек, что, если завтра вас передадут Италии, вас вполне может ждать тюремное заключение на двадцать лет, – продолжал судья. – Мне кое-что известно об итальянских тюрьмах, мистер Абигнейл. Они очень похожи на французские. А когда вы отбудете свой приговор, вас передадут Испании, как я понимаю. Как вы указали в своей петиции, молодой человек, вы рискуете провести остаток жизни в европейских тюрьмах.
И я почти ничего не могу с этим поделать, мистер Абигнейл. Мы должны удовлетворить требование Италии об экстрадиции – точь-в-точь, как Франция удовлетворила наше. Мы не можем попирать закон безнаказанно, сэр. – Он снова примолк.
– Знаю, сэр. – Мои надежды пошли на убыль. – Я бы хотел остаться здесь, но понимаю, что не могу.
Встав, он принялся выхаживать по кабинету, рассуждая на ходу:
– А что, будь у вас шанс начать жизнь заново, мистер Абигнейл? Как по-вашему, вы выбрали бы на сей раз конструктивный путь в жизни?
– Да, сэр, будь у меня такой шанс, – ответил я.
– Как по-вашему, вы усвоили урок, как говорят учителя? – не унимался он.
– Да, сэр, полностью усвоил. – Мои надежды снова затеплились.
Сев, он поглядел на меня и наконец кивнул:
– Сегодня вечером я сделал кое-что, мистер Абигнейл, чем удивил даже себя. Скажи мне кто-нибудь две недели назад, что я совершу нечто эдакое, я бы усомнился в его здравом уме.
Сегодня, молодой человек, я позвонил своему другу в американском посольстве и предъявил требование, попирающее ваши права, согласно шведским законам. Я попросил его аннулировать ваш американский паспорт, мистер Абигнейл. И он это сделал.
Я уставился на него и по легкой усмешке на губах судьи понял, что мое потрясение видно невооруженным глазом. Его поступок поставил меня в тупик, но ненадолго.
– Теперь вы в Швеции нежелательный иностранец, мистер Абигнейл, – с улыбкой пояснил судья. – И я могу законным образом отдать приказ о вашей депортации в Соединенные Штаты, независимо от каких бы то ни было невыполненных требований об экстрадиции. Через несколько минут, мистер Абигнейл, я собираюсь приказать ожидающим офицерам доставить вас в аэропорт и посадить на самолет до Нью-Йорка. Все меры уже приняты.
Конечно, вы должны понимать, что полиция вашей собственной страны арестует вас, как только вы сойдете с самолета. Вы разыскиваемый преступник и в своей собственной стране, сэр, и я считал надлежащим уведомить их о своих действиях. ФБР проинформировано о номере вашего рейса и времени прибытия.
Уверен, в родной стране вас будут судить. Но, по меньшей мере, молодой человек, вы будете в окружении соплеменников, и наверняка ваша семья придет вас поддержать и будет навещать в тюрьме, если вас осудят. Однако на случай, если вы не осведомлены, как только вы отсидите свой срок в Америке, ни одна из остальных стран не сможет потребовать вашей экстрадиции. Законодательство Соединенных Штатов возбраняет иноземным государствам экстрадировать вас из родной страны.
Я пошел на этот поступок, молодой человек, ибо считаю, что это в интересах всех сторон, и особенно в ваших. Полагаю, исполнив свои обязательства перед родной страной, вы начнете плодотворную и счастливую жизнь… Я ставлю на это, рискуя собственной репутацией, мистер Абигнейл. Надеюсь, вы не докажете, что я заблуждался.
Мне хотелось обнять и расцеловать его, но я лишь стиснул ему руку, слезно клянясь, что совершу в будущем нечто достойное. Нарушить обещание мне предстояло уже через восемнадцать часов.
Офицеры довезли меня до аэропорта, где, к моему восторгу, меня ждала Ян, чтобы принять под свое начало. При ней был толстый конверт с моим паспортом, прочими бумагами и деньгами, которые я заработал на тюремной парашютной фабрике. Она дала мне 20-долларовую купюру на карманные расходы, прежде чем вручить конверт пилоту.
– Этого человека депортируют, – уведомила она командира воздушного судна. – В Нью-Йорке самолет встретят офицеры Соединенных Штатов, чтобы взять его под арест. Это имущество вы передадите им. – Повернувшись, она пожала мне руку. – До свиданья, Фрэнк, и удачи. Надеюсь, тебя ждет счастливое будущее, – серьезным тоном сказала она.
Я поцеловал ее, к великому изумлению пилота и присутствовавшей стюардессы. Я впервые покусился на Ян, да и то в жесте чистейшего восхищения.
– Я тебя никогда не забуду, – сказал я.
И не забыл. Ян Лундстрём в моих воспоминаниях всегда будет чудесным и милосердным человеком, очаровательным и любезным другом.
Рейс следовал до Нью-Йорка без пересадок. Меня усадили впереди, рядом с кокпитом, где экипаж мог приглядывать за мной, но в остальном ко мне относились как к обычному пассажиру. В полете я пользовался полной свободой, как всякий пассажир.
Не знаю, когда мне пришло в голову избежать встречи с ожидающими офицерами, да и почему я решил обмануть доверие, оказанное мне судьей. Быть может, когда подумал о своем коротком пребывании в бостонской КПЗ с ее омерзительными обезьянниками и камерами. Несомненно, по сравнению с Перпиньянской тюрьмой они выглядели номерами люкс, но если камеры в американских тюрьмах похожи на них, трубить свой срок в одной из них мне не хотелось. Шесть месяцев в Клиппанской тюрьме и зоне разбаловали меня.
Самолет «VC-10» – британский «Вайкаунт» – был мне знаком. Пилот BOAC[44] однажды устроил мне подробную экскурсию по «VC-10», объяснив все его конструктивные особенности, даже устройство сортиров.
По старому опыту перелетов я знал, что борт приземлится на ВПП 13 аэропорта Кеннеди и на выруливание к терминалу уйдет минут десять.
За десять минут до того, как пилот сделал заход на посадку, я поднялся и пошел к одному из туалетов, где и заперся. Потянувшись вниз, нащупал рукоятки защелок, расположенные, как мне было известно, у основания унитаза, вытянул их, повернул и извлек весь унитаз – автономный сантехнический узел, чтобы получить доступ к лючку размером два на два фута, предназначенному для подключения вакуумного шланга для обслуживания самолета на земле.
Я ждал. Машина с толчком коснулась земли, потом сбросила ход, когда пилот включил двигатели на реверс, одновременно используя закрылки в качестве тормозов. Я знал, что, сворачивая на рулежную дорожку, ведущую к терминалу, авиалайнер почти полностью остановится. Когда, по моим прикидкам, мы почти достигли этой точки, я втиснулся в отсек унитаза, открыл лючок, протиснулся в него и повис, вцепившись в край люка кончиками пальцев, болтаясь на высоте десяти футов над бетоном. Я знал, что, когда я открыл люк, в кокпите запищал сигнал аварии, но по прошлому опыту также знал, что удар при посадке может приоткрыть лючок, а поскольку, даже будь он нараспашку, на земле машине это ничем не угрожает, пилот обычно просто отключает сигнал.
