– У меня есть смешная история про твоего папу, – говорит Джон, искоса глядя на меня.
Я стону.
– О, нет. Что он натворил?
– Это был не он, это был я. – Он откашливается. – Это неловко.
Я потираю руки в предвкушении.
– Итак, я пошел к тебе домой, чтобы пригласить тебя на танцы в восьмом классе. У меня был такой целый экстравагантный план.
– Ты никогда не приглашал меня на танцы!
– Знаю, я подхожу к этой части. Ты дашь мне рассказать или нет?
– У тебя был целый экстравагантный план, – подсказываю я.
Джон кивает.
– Итак, я собрал кучу веток и цветов, и выложил их в слово «ТАНЦЫ?» перед твоим окном. Но когда я был в середине процесса, домой вернулся твой отец и подумал, что я хожу и убираю соседские дворы. Он дал мне десять баксов, а я просто оробел и пошел домой.
Я смеюсь.
– Я… не могу поверить, что ты это сделал.
Я не могу поверить, что это почти случилось со мной. Каково бы это было, иметь парня, который сделал бы для меня нечто подобное? За всю историю с письмами, симпатиями к парням, я еще ни разу не нравилась мальчику в ответ в то же самое время, когда он нравился мне. Всегда была только я, тоскующая по парню, и это было замечательно, безопасно. Но это что-то новое. Или старое. Старое и новое, поскольку я впервые слышу об этом.
– Самое большое сожаление в восьмом классе, – произносит Джон, и в этот момент я вспоминаю, как Питер однажды сказал мне, что самым большим сожалением Джона было то, что он не пригласил меня на танцы, и как я была окрылена, когда услышала это, и то, как Питер быстро пошел на попятную, заявив, что всего лишь пошутил.
Подъезжает школьный автобус.
– Шоу начинается, – объявляю я. У меня кружится голова, пока мы наблюдаем за игроками, выходящими из автобуса – я вижу Гейба, Даррелла, Питера еще нет. Но затем из автобусавыходит последний человек, а Питера все еще нет.
– Это странно…
– Может, он поехал на своей машине? – спрашивает Джон.
Я качаю головой.
– Он никогда этого не делает. – Я достаю из сумки телефон и пишу ему смс.
«Где ты?»
Никакого ответа. Что-то не так, я это знаю. Питер не пропускает ни одной игры. Он игралдаже тогда, когда заболел гриппом.
– Я скоро вернусь, – говорю я Джону, выскакиваю из машины и бегу на поле. Ребята разминаются. Я нахожу у кромки поля Гейба, зашнуровывающего свои бутсы. Я окликаю:
– Гейб!
Он удивленно поднимает глаза.
– Лардж! Что случилось?
Я спрашиваю его, затаив дыхание:
– Где Питер?
– Я не знаю, – отвечает он, почесывая затылок. – Он сказал тренеру, что у него чрезвычайные семейные обстоятельства. Это звучало довольно правдоподобно. Кавински не пропустил бы игру, если бы это не было важно.
Я уже бегу обратно к машине. Как только забираюсь внутрь, я спрашиваю, тяжело дыша:
– Можешь отвезти меня к Питеру?
***
Сначала я вижу ее машину. Припаркованную на улице перед его домом. Следующее, что я вижу – их двоих, стоящих вместе на улице на всеобщем обозрении. Его руки обвились вокруг нее, она припала к нему, словно не может устоять на своих собственных ногах. Лицом она уткнулась ему в грудь. Он что-то говорит ей на ухо, нежно поглаживая ее по волосам.
Все это происходит за считанные секунды, но, кажется, будто время замедлило свой ход, словно я передвигаюсь в воде. Мне кажется, я перестала дышать; в голове туман, вокруг меня все расплывается. Сколько раз я видела их стоящими подобным образом? Слишком много, чтобы сосчитать.
– Продолжай ехать, – умудряюсь сказать я Джону, и он повинуется. Он проезжает мимо дома Питера, они даже не поднимают глаз. Слава Богу, что они не увидели. Я тихо спрашиваю, – Можешь отвезти меня домой? – Я даже не могу смотреть на Джона. Мне неудобно, что он тоже это видел.
Джон начинает:
– Это могло быть не… – Затем он замолкает. – Это было просто объятие, Лара Джин.
– Знаю. – Как бы там ни было, он пропустил игру ради нее.
Мы почти у моего дома, когда он, наконец, спрашивает:
– Что ты собираешься делать?
Я думала над этим всю поездку.
– Я собираюсь попросить Питера прийти ко мне сегодня вечером, а затем я собираюсь выбить его из игры.
– Ты все еще играешь? – Его голос звучит удивленно.
Я гляжу в окно, на знакомые мне места.
– Конечно. Я собираюсь убрать его, а затем убрать Женевьеву и победить.
– Почему ты так сильно хочешь выиграть? – спрашивает он меня. – Это из-за приза?
Я не отвечаю ему. Если открою рот, то расплачусь.
Сейчас мы у моего дома.
– Спасибо за поездку, – бормочу я и выхожу из машины, прежде чем Джон успевает ответить. Я забегаю в дом, сбрасываю обувь и бегу вверх по лестнице в свою комнату, где ложусь на кровать и пялюсь в потолок. Много лет тому назад я прикрепила к нему светящиеся в темноте звезды, и отодрала почти все, за исключением одной, которая виситкрепко, как сталактит.
Звездочка ясная, звездочка яркая, этой ночью я вижу первую звезду. Надеюсь, я смогу, надеюсь, я сумею... Получить то, что пожелаю сегодня вечером. Я желаю не заплакать.
Я отправляю Питеру сообщение:
«Приходи после того, как закончишь с Женевьевой».
Он пишет в ответ одно слово:
«Хорошо».
Просто «хорошо». Никаких отрицаний, никаких объяснений или пояснений. Все это время я оправдывала его. Я доверяла Питеру и не доверяла своему внутреннему голосу. Почему именно я всегда иду на уступки, делая вид, что все в порядке с тем, с чем я на самом деле не согласна? Просто, чтобы удержать его?
В контракте мы обещали всегда говорить друг другу правду. Мы решили, что никогда не разобьем друг другу сердце. Так что, полагаю, теперь он нарушил свое слово уже дважды.
41
Мы с Питером сидим на моей веранде; из гостиной доносятся звуки телевизора. Китти смотрит фильм. Между нами повисло бесконечно долгое молчание, лишь слышно, как стрекочут сверчки.
Он заговаривает первым.
– Это не то, что ты думаешь, Лара Джин; это, действительно, не то.
Мне требуется минута, чтобы собраться с мыслями, связать их в нечто, что образует хоть какой-то смысл.
– Когда мы только начали все это, я была по-настоящему счастлива просто быть дома с сестрами и папой. Это было приятно. А затем мы начали тусоваться, и это было похоже на…. как будто ты вывел меня в этот мир. – При этих словах его взгляд смягчается. – Сначала было страшно, но потом мне это тоже понравилось. Часть меня хотела просто остаться с тобой навсегда. Я бы легко могла это сделать. Я могла бы любить тебя вечно.
