не было необходимой учительской степени. Но я достаточно много знала про аутизм из своей курсовой работы по психологии и сумела сдать экзамен штата, а в области настолько не хватало специалистов на эту должность, что я ее получила.
И тут же поняла, почему никто другой туда не стремился.
Каждое утро я вставала и наводила на лице полный макияж, и каждое утро я размазывала его слезами по пути на работу, зная, что следующие шесть часов меня там будут бить, пинать, оплевывать, пачкать соплями, на меня будут орать, мне будут сопротивляться, от меня будут убегать и на меня не будут реагировать. Мне выдали девять милых, прелестных, заметно отстающих в развитии маленьких мальчиков и сказали, что я должна научить их разговаривать. Я должна привить им базовые навыки обучения. Я должна научить их пользоваться ножницами, писать свое имя, есть ложкой и вилкой, ходить в туалет, самостоятельно мыть руки, минимально общаться с другими и сидеть за столом дольше пяти минут. И я должна была сделать это, невзирая на их агрессию, различные предубеждения, страхи и полное отсутствие опыта.
А потом, после этого утомительного, выматывающего душу, но жизнеутверждающего рабочего дня я должна была, прорвавшись сквозь пробки в центр города, провести остаток дня за учебой, работая над степенью магистра школьной психологии.
А потом, как будто всего этого было мало, я потеряла своих ирландских бабушку и дедушку и еще дядю, с которым была очень близка, и все это за несколько месяцев до свадьбы.
Мое свадебное платье было нулевого размера, и на последней примерке его пришлось дополнительно ушивать. Этот пятнадцатикилограммовый шар из тюля оставлял синяки на моих торчащих тазовых костях и отчаянно прилипал к грудной клетке, потому что это были единственные выпуклости моего организма, на которых он мог держаться. Но я, несмотря на свой вид, была счастлива. Я была счастлива в своих отношениях, и довольна своими оценками, и рада, что мои дошкольники добились к концу года потрясающего прогресса, и горда, что была такой худой, и в восторге, что день моей свадьбы наконец наступил. Конечно, я была вымотана до предела, и плакала в машине каждый день, и иногда падала в обморок от голода, и постоянно дрожала, и у меня лезли волосы, а мои ноги время от времени немели и покрывались синяками, но это была цена, заплаченная мною за успех.
«И оно того стоило, – говорила я себе. – Ты только посмотри, сколько всего ты добилась!»
Я была больна, страшно больна, но никто об этом не знал. Когда заходил разговор о моем весе, я все списывала на стресс. Когда мне приходилось есть вместе с другими людьми, я ела. А потом старалась побыстрее куда-нибудь смыться и все выблевать. Я никогда не рассказывала Кену, что была в больнице из-за анорексии. Потому что со мной все в порядке. У меня все под контролем.
Коне-е-е-ечно.
Я приехала на место свадьбы – в тот же самый старый особняк с роскошным садом, где Эми и Аллен отмечали свою помолвку, – со своими подружками невесты, с уложенной прической, в свадебной тиаре, пошатываясь на ходу. Это должен был быть лучший день моей жизни. Я спланировала все до мельчайших подробностей. Все должно было пройти как по нотам.
А потом я туда зашла.
Флорист с цветами не явился.
Свадебный торт был похож на пирамиду, а вовсе не на Эйфелеву башню.
Начался дождь, а церемония проходила в саду.
Официант куда-то пропал.
У диджея случилась техническая накладка.
А мои родители накурились до оцепенения.
Когда люди на минутку переставали подбегать ко мне с новыми проблемами или в поисках решения существующих, я выбегала в своем платье на улицу и дышала там изо всех сил, пока не проходило желание завизжать вслух.
Почувствовав мою подступающую паническую атаку, мой милый, милый фотограф – пухлый, лысеющий дядька под сорок, носящий все свои фотопричиндалы в карманах рыбацкого жилета цвета хаки, – сделал мне подарок.
Высунув круглое розовое лицо в боковую дверь, за которой я курила, он сказал:
– Я знаю, что ты не должна видеть жениха перед свадьбой, но я подумал, может, будет неплохо щелкнуть несколько ваших общих кадров перед самой церемонией.
И распахнул дверь, предъявив мне моего будущего мужа в прекрасно сшитом костюме-тройке – черном, с белым шелковым галстуком в тон моему платью.
Кен была причесан, чисто выбрит и выглядел как прирожденная модель для официальных костюмов. Но, что было еще лучше, он выглядел по-настоящему счастливым. Я просияла и подняла вверх руки, как ребенок, который хочет, чтобы его взяли на ручки. Кен в два прыжка приблизился ко мне и обнял. Я прижалась щекой к его груди и почувствовала, как весь мой стресс, беспокойство и саморазрушительный перфекционизм стекают с моих плеч и растекаются лужицей под ногами. Мне стало наплевать, что цветы так и не приехали, что музыкальная система не работает, что родители парят где-то в облаках, а торт выглядит так, словно мы собираемся на медовый месяц в Египет, а не в Париж. Мне стало целиком и полностью на все это насрать. Потому что я выходила замуж за своего самого лучшего друга.
– Привет, – сказала я, размазывая румяна по его пиджаку.
– Привет. – Кен плотнее прижал меня к себе.
Я слышала, как вокруг нас щелкает камера, но даже не подняла глаз. Я просто стояла в теплом, щекотном пузыре Кена и думала, что все остальные могут провалиться в тартарары.
– Ты такой красивый, – улыбнулась я, откидывая голову, чтобы получше его рассмотреть. Я провела пальцами по его гладкой щеке.
Кен усмехнулся.
– Ты тоже.
– Я хорошо выгляжу? – наморщила я нос.
– Женщины иногда хорошо выглядят.
– Но не когда на них сверкающий тюлевый шар и тиара. – Я указала себе на макушку. – Это делали два часа!
– Может быть, тебе стоило нарядиться в фараона, а не в принцессу? Ты видела наш торт?
Я фыркнула.
– Господи. Меня все спрашивают, не едем ли мы на медовый месяц в Египет.
– А в последние четверть часа ты его видела?
Я подозрительно прищурилась.
– Нет. А что?
Улыбка Кена стала еще шире.
– Маленькие жених с невестой скатились с верхушки и полностью свезли глазурь с одной стороны.
Я согнулась пополам, насколько мне позволял тесный корсет, и из меня вырвался поток неженственных хрипов.
– Господи! Это место проклято! – заливалась я. – Я больше туда не пойду!
– Скажи, ты заплатила за бар авансом? – приподнял бровь Кен.
– Отличный вопрос, сэр! – Я поправила тиару и положила руку на подставленный локоть Кена. – Пройдемте.
К моменту начала церемонии мне было вообще плевать, кто там опоздал, или чего не хватает, или где, на фиг, мои цветы. Я была полупьяной и полностью убежденной, что в жизни не принимала лучшего решения.
Когда мы с Кеном посмотрели друг на друга с противоположных концов
