передал мне листок бумаги. Я затаила дыхание.
А потом, засунув руки в карманы и опустив глаза, Кен вымолвил самые милые, самые искренние десять слов, которые только один человек может сказать другому.
– Я тебя люблю. Я по тебе скучаю. Пожалуйста, вернись домой.
Моя радость от того, что я наконец услышала эти десять коротких слов, была совершенно перекрыта гордостью, которую я испытала за Кена. По моему лицу медленно расползлась широкая улыбка, а глаза защипало от слез радости, когда я увидела, как расслабляются его широкие плечи. Глядя, как облегчение освещает черты его лица, поднимая и наполняя их одну за другой, я смаргивала слезы, чтобы его прекрасная широкая довольная улыбка перестала наконец так чертовски расплываться.
Кен вытащил руки из карманов и обнял меня. Он был твердым, чистым, теплым и надежным, и он прижался губами к моей макушке, а я вымазала грязными черными слезами всю его мягкую белую майку.
– Прости, что я не мог сказать это раньше, – пробормотал он мне в волосы. – Я хотел. Каждый вечер, когда я звонил тебе, я говорил себе, что скажу. Просто… – Голос Кена снова сорвался и замер.
– Я знаю, детка. – Я отстранилась настолько, чтобы видеть его милое лицо. – Я знаю. Я сегодня выяснила об этом еще кое-что.
Кен напрягся, и его брови сошлись вместе.
– Так там что-то не то.
– Там было что-то не то, – улыбнулась я. – Но ты это починил. Так же как ты чинишь все остальное. Ты приложил все свои силы и исправил одну свою слабость. Ты исправил себя. – Привстав на цыпочки, я мягко поцеловала его в губы. – И ты исправил нас.
Кен опустил взгляд на мое плечо, и его лоб пересекла глубокая морщина. Казалось, он о чем-то задумался, возможно, пытаясь снова найти в себе нужные слова. Я хотела спросить у него, в чем дело, но решила подождать и дать ему возможность справиться самому.
Он должен был сказать это сам.
– Брук? – наконец произнес Кен, встречаясь со мной глазами.
– Да?
– Ты помнишь, что ты сказала, когда Эми рассталась с Алленом? Про то, почему она уехала?
Мое расслабленное, мягкое тело застыло в его объятиях. Мои легкие пылали, явно решив, что моя потребность услышать то, что собирается вылететь изо рта Кена, явно важнее, чем необходимость кислорода.
– У-гу, – выдохнула я.
– Ты сказала, она… хочет выйти замуж. – Кен прижался лбом к моему лбу и закрыл глаза, возможно, чтобы избежать прямого зрительного контакта. – А ты хочешь выйти замуж?
Бум, бум, бум! – стучало у меня в ушах сердце.
– Кен…
Бум, бум, бум! – бился у меня в горле пульс.
– Ты… делаешь мне предложение?
– Нет, – тут же ответил он.
От такого поворота у меня буквально подогнулись коленки.
– Но сделаю. – Голос Кена звучал твердо и решительно. Он не спрашивал; он сообщал.
– Правда? – К концу вопроса мой голос взлетел так же высоко, как мой восторженный дух.
Кен кивнул, и его лоб, упершийся в мой, заставил меня тоже качнуть головой.
Я кивала, и у меня дрожал подбородок. Это было все, о чем я только могла мечтать, но где-то на задворках моей черепушки тоненький противный голосок говорил мне, что Кен предлагает больше, чем способен дать. Я больше не хотела жить в мире своих фантазий.
Так что, сделав глубокий вдох, я сложила все свои мечты и надежды к его ногам и взамен попросила у него правды:
– Кен, а ты хочешь, чтобы мы поженились?
Он снова кивнул без малейшего промедления.
– Если это нужно, чтобы ты осталась.
Я улыбнулась.
«Если это нужно, чтобы ты осталась».
Это не было романтично. Не было никаких сердечек, радуг и фейерверков. Это была простая, честная правда, и это было все, что я мечтала услышать. Ну, почти…
– А как насчет детей?
– Один.
У меня вырвался неожиданный смешок. Отстранившись от Кена, я, хихикая, поглядела на него одним глазом, смахивая слезу с другого.
– Ты согласишься на ребенка?
– Только на одного, так что пусть он будет хорошим. – Не убирая рук с моей талии, Кен провел меня спиной вперед так, что я уперлась задом в край кухонного стола.
– А если будут близнецы? – рассмеялась я, хватаясь за его плечи, чтобы не упасть. – У меня в семье бывают, ты знаешь.
Перемещая руки с моей талии к застежке моих джинсов, Кен ухмыльнулся.
– Тогда просто придется выбрать, какой тебе больше нравится.
Жжик.
Пальцы Кена коснулись меня поверх трусиков, его рот нашел нежное место у меня за ухом, и я ахнула.
– Кен? – выдохнула я.
– М-м-м-хм-м-м? – промычал он мне в шею.
– Я тебя люблю.
Проведя свободной рукой по моей шее и бритым волосам, Кен придержал мою голову и нежно поцеловал в приоткрытый рот.
– Я тоже тебя люблю.
Слезы счастья потекли у меня по щекам. Я попыталась поцеловать его в ответ, но мои губы просто не слушались. Я никогда не думала, как трудно целоваться с кем-то, когда вы оба улыбаетесь во весь рот, как идиоты.
Наверное, потому, что никогда не была достаточно влюблена, чтобы выяснить это.
Я бы хотела сказать, что Кен одним взмахом мускулистой руки освободил стол и взял меня прямо там, перед поднятыми жалюзи. Но он так не сделал. Вместо этого он повел меня через гостиную, где в углу возле камина стоял мой мольберт с наброском Эйфелевой башни; вверх по лестнице, где с безупречно равными интервалами был развешана серия моих рисунков с фруктами в стиле Уорхолла, которые я рисовала в одиннадцатом классе на уроках искусства; мимо бывшей комнаты Робин, где теперь стояли мой компьютерный стол и книжная полка; и сквозь двери нашей новой большой спальни.
Когда-то бежевые стены бывшей комнаты Челси были теперь густого серо-стального цвета – моего любимого, и Кен обставил ее смешанной коллекцией нашей с ним мебели. Его кровать, мой комод, его тумбочки, мои занавески, его здоровенный телевизор, моя лампа. И мои картины на всех стенах.
Поступки. Везде поступки.
– Я тут живу? – прошептала я, пока Кен вел меня в сторону кровати.
– Мы тут живем, – поправил он, усмехаясь.
Пока мои широко раскрытые, затуманенные глаза впитывали каждую деталь, каждый неожиданно оказавшийся тут элемент моей прошлой жизни, Кен стянул майку и уселся на край матраса.
Когда мой взгляд коснулся его – обнаженная грудь, обнаженные намерения, обнаженные тайны, – это было, как будто я увидала его впервые. Я и раньше думала, что люблю Кена, но то, во что я влюбилась, было лишь проблеском тех качеств, которыми он обладал. Теперь же они были передо мной во всей красе, в хорошем приближении. Его сила. Его самоотверженность. Его доброта. Его любовь.
Я поцеловала принца, и он превратился в еще лучшего принца.
Когда я пробежала рукой по его влажным волосам, я не испытала потребности вцепиться в них. Когда я поцеловала его улыбающиеся губы, мне вовсе не хотелось впиваться в них укусом. И когда я гладила руками его бицепсы
