— Довольно уже твоих чар, женщина, — произнес сын Торна Белого. — Позволь нам отдохнуть с дороги.
— Добро, — согласилась Рысь. — Входите в избу и откушайте со мной.
Она перешагнула порог, чуть склонив голову под притолокой, расписанной солнечными лучами. Сделав поклон жилищу ведуньи, Братья ступили за ней в след.
Уже проходя через сени, гости почувствовали сильный запах каких-то взваров. В самой избе со скрипучими половицами была глиняная печь, стоящая слева от входа на плахах, обмазанных глиной, над ней — дымник, а вдоль окон — лавки с горшками и чугунами и небольшой стол. С потолочин свисали на оцепах черепа оленей, лис, волков и кабанов. На дальней стене красовались три рысьих колпака, надетые на спицы.
— Садитесь к столу, — пригласила ведунья. — Отведаете моей кутьи[132] и цежи.
— А не отравишь? — с сомнением спросил Воила.
— Хотела бы — еще в лесу вас всех прибрала, — Рысь усмехнулась. — И глодали бы волки ваши косточки по кустам и яругам[133].
— Так ты, стало быть, с самого начала за нами приглядывала? — осведомился Энунд, размещаясь на лавке.
— Да, — качнула головой ведунья. — Хотела узнать, каковы вы нутром, гости заморские. Потому и смотрела на вас через землю, слушала через небо, через корни дерев к сердцам вашим обращалась.
— Вволю помотала ты нас по бору, — качнул головой Радан, присоединяясь к Энунду. — Небось, натешилась вдоволь. Что ж не погубила, коли могла?
Рысь ответила не сразу.
— Не во чреве ваших душ пагуба коренится, — ответила задумчиво. — От иных людей, нутро коих напитано до краев ядом алчбы, надо худа ждать нашему краю. Вы же — лишь наперстки на деснице их.
— Ты о ком это говоришь, женщина? — нахмурился Энунд.
Глаза Рыси скользнули по нему и его спутникам.
— Кто не ведает, ради чего по земле ходит — тому всяк в душу худое вложить может. Вот и ныне — продались вы новому хозяину вашему, Сбыславу, князю кривичскому.
— Сбыслав нам не хозяин, — поморщился Энунд. — Мы служим лишь нашему ярлу.
— Меж тем, княжескую волю исполняете, а она ведет вас к краю, за которым — бесславная смерть и забвение.
— Брешешь, — Воила отложил в сторону деревянную ложку, которой собирался зачерпнуть кашу, и вперил гневный взор в лицо старой ведуньи.
— Для этого человека не писаны законы, — спокойно выдержала это взгляд Рысь. — Ни небесные, ни человеческие. Всю жизнь по крови идет, по костям людским. Брата ослепил, людей его погубил. Как только нужда в ваших ратных услугах себя исчерпает — и вас перемелет.
— Ну, это мы еще поглядим, — сын Торна Белого фыркнул.
— Многие, что подобно вам, не оценили по достоинству князя кривичского, ныне блуждают по Черной Нави бесплотными духами и не могут обрести покой. Сбыслав уже здесь, на нашей земле, со своею дружиною. Явился забрать то, что ему не принадлежит, вместе с вашими жизнями и жизнями ближников князя Званимира. Смерть дышит вам в спину.
Сказанное старой ведуньей ошеломила хирдманнов. Ложки выпали из их рук.
— Ты просто хочешь поссорить нас, посеять раздор и вражду, — с усилием выговорил Энунд. — Но подкрепить свои слова тебе нечем.
— Отправляйтесь к Сорочьему Логу. Там воинство кривичское увидите. Всего в дне пути от вашего островного стана.
Братья переглянулись. Впервые в сердцах их появились сомнения. Если Рысь знала о тайном прибежище Олава Медвежьей Лапы, то могла знать и другое.
— Поторопитесь сейчас — упредите вождя вашего о большой опасности, — продолжала ведунья. — Иначе — можно и опоздать.
— Мы пришли за другим, — возразил Энунд. — Возвращаться назад, не выполнив приказа своего ярла, у нас не принято.
Рысь посмотрела ему прямо в глаза.
— Так можно и наказ не исполнить, и с жизнью проститься. Подумай об этом.
Энунд встал из-за стола, прошелся по горнице. Внезапно он замер перед хозяйкой, резко повернувшись к ней.
— Я понял твой умысел. Если бы ты нас извела — ярл прислал бы новых разведчиков, или явился всей дружиной. Но сейчас ты и нас повернешь назад, и опасаться союзников наших заставишь. Так ты убережешь своего князя, а нас — лишишь добычи.
— Стало быть, напрасны были мои увещевания, — ведунья покачала головой с грустью. — Не поверил ты словам моим. Токмо нужна ли пища ягненку, которого уготовили к закланию? Нужна ли добыча человеку, над шеей которого занесен острый топор? Али ты думаешь унести ее в мир теней?
Глаза Рыси стали темными, как ночь. Энунд ощутил подспудную дрожь.
— Говорю тебе, — продолжала ведунья. — Песнь Морены уже звучит над лесами, призывая вас в ледяные чертоги. Птица смерти реет над вашими лодьями, готовясь проводить в последнюю дорогу мочучее воинство. Гибельный знак — перевернутые вилы — проступил на челе каждого из вас. Торопись! Еще не поздно изменить предчертанное. Но ежели промедлишь — мертвые очи Черной Матери встретят вас на лунной тропе, с которой не возвращаются.
Все пятеро Братьев сжались, словно скованные холодом. Слова ведуньи били в самое сердце, они отнимали уверенность в себе, заставляли ощущать телом и душой тягостную обреченность. Отмахнуться от этой обреченности было совсем непросто.
— Чем ты можешь подтвердить свои слова? — сомкнув брови у переносицы, спросил Энунд.
— Многое могла бы я тебе порассказать, коли бы желала, — проворчала Рысь. — И о том, что слышал ты у Турилы о Золотой Ладье. И о подвигах ваших в северных землях. Но тому, кто закрыл сердце свое, неразумно что-то доказывать. Ежели захочешь — увидишь все сам, своими очами. А не захочешь — сгинешь до срока со своими товарищами.
— Увижу? — переспросил ее молодой хирдманн в удивлении.
— Коли, конечно, умеешь смотреть… — уточнила ведунья. — За моей избой течет Жар-Ручей, омут пресветлый. Водица его не токмо ближнее и явное отражает, но и дальнее и сокрытое. Дочка моя, Черноглава, к тому ручью тебя сведет и научит, как у него о доле своей выспросить.
Энунд задумался.
— Откуда мне знать, что то, что я там увижу, не есть плод наложенных тобой чар? — осведомился он с недоверием.
— Сердце подскажет. Кабы каждый его слушал — век бы беды не знал. Доверься мудрости сердца своего вещего и тогда никакой морок над тобой власти не возымеет.
— Что ж, — решился молодой хирдманн, — поглядим, какая она, твоя правда. Веди меня, — обернулся он к Черноглаве, безмолвно стоявшей возле печи.
Девушка вышла в сени, и сын Торна Белого последовал за ней, кинув беглый взгляд на своих товарищей. Лица Братьев стали еще тревожнее.
Глава 17. Жар-Ручей
Дворовище дома Рыси на закатной стороне граничило с малой ольховой рощицей, через которую Черноглава вывела Энунда к округлой поляне, колосящейся высокой травой. В просветы стеблей проглядывали блестки ручья, будто звенящие на солнце.
Девушка шла мягко, неслышно. Ее руки нежно раздвигали траву, что доставала до груди. Было видно, что она относится к ней бережно, стараясь не поломать и не примять ни единого стебелька, не зацепить ненароком ни одного листика. Когда ручей, струящий между тяжелых сизых валунов, зажурчал перед ногами молодого хирдманна, обдав его лицо теплым паром, Черноглава заговорила.
— Жар-Ручей очень древний. Он никогда не замерзает, а рощелья вокруг него не чахнут и не отцветают круглый год. Погляди на эти розовые лепестки с коричневыми прожилками. Это горицвет, кукушкина трава. Отвары из него очищают кровь, а присыпки заживляют раны. Сколь помню себя, цветки его никогда не теряли своего яркого оттенка и не опадали на землю. А вот журавельник — медоносное растение, острые носики плодов которого так похожи на журавлиные клювы. Его обходят стороной и ветры, и ливни, и морозы. Таковы же цветки воловьего ока, душица и вейник.
— Как же могут травы пережить зимние холода? — не поверил ей Энунд.
— Могут, ежели питаются теплом от Жар-Ручья, омута священного, чудородного.
Энунд присел на корточки и коснулся пальцами поверхности воды. Она действительно оказалась теплой, как подогретое молоко.
— Все дело в этих сизых валунах, которые ты здесь видишь, — пояснила Черноглава. — Когда-то они были комьями земли, вылетевшими из-под копыт коня Батюшки — Даждьбога. Трисветлый Князь Солнца проехал по нашему краю, озарив его златым сиянием, насытив неувядающим теплом. Комья затвердели и стали камнями, а влага, что вышла из них — создала этот ручей.
Молодой хирдманн теперь склонился над самой водой, стараясь увидеть свое отражение. Но перед ним блистала лишь непроглядная золотистая гладь, которая ничего не отражала.
— И правда, странное место, — признал Энунд.
— Омут непрост, — согласилась девушка, — однако вещим людям он дан в подмогу самими богами. Коли уметь правильно к нему обратиться — ничего не утаит ни о былом, ни о грядущем.
