видна, ты знаешь это ничуть не хуже меня, а ночью соваться в лес бессмысленно.
– Ты как будто хочешь меня отговорить. Разве командир не должен бестрепетно посылать подчиненных на смерть, если это послужит благой цели? – не удержалась я от укола.
Он криво усмехнулся, помолчал несколько мгновений и сменил тему.
– Платье-то у тебя хоть есть? Вряд ли ты везла через море кучу нарядов.
Порыться в маминых сундуках – наверняка найдется что-то, подходящее случаю, а подогнать по фигуре недолго. Едва ли хранители успели выбросить или пристроить к делу все вещи бывших хозяев замка.
– У Гилмора где-то стоят сундуки из господских комнат, – сказал Акиль. – Можно посмотреть.
Я замотала головой. Не смогу. Не вынесу. Перебирать мамины вещи сейчас – сыпать соль на рану. Поймала на себе пристальный взгляд магистра и торопливо опустила глаза. Нельзя показывать ему свою слабость.
– Леди Клэр одевалась изысканно, – задумчиво проговорил магистр. – Вряд ли кто-то поверит, что леди, у которой есть деньги на такие платья, путешествует в одиночестве, без телохранителей.
– Поверят, если взять что-то, что успело поизноситься. Остатки былой роскоши, – вмешалась Ева.
– Поношенное отдавали слугам. – Я по-прежнему не поднимала глаз. Нельзя, чтобы магистр увидел в них мои истинные чувства.
– Я могу порыться, если никто не против, – сказала Ева. – И помогу подогнать. Были бы у меня платья – поделилась бы, но в последний раз я надевала юбку перед войной.
А я в пансионе. Совсем недавно. Слишком давно.
– Да, пожалуйста, – сказала я.
– Хорошо, займитесь этим, – велел магистр. – А мы с Акилем и Аланом пока обсудим детали, может, еще что надумаем. Выезжаем завтра за час до рассвета.
Утром, невыспавшаяся и злая, я стояла во дворе. Весь вчерашний вечер я гоняла в голове мысли, и от них хотелось выть в голос, а когда все же удалось заснуть, пришел кошмар, который я снова не запомнила. Надеюсь, магистр не солгал, и дурные сны пройдут, долго я так не выдержу. Хотя сейчас это, наверное, к лучшему: все неуместные мысли вытеснила одна – выспаться бы.
Я зевнула в кулак, поежилась от предрассветной сырости, пробравшейся даже сквозь шерстяное мамино платье.
Вчера Еве действительно удалось найти такое, что впору было отдавать слугам —выцветшая краска, слегка истрепавшиеся подол и манжеты. Весь вечер мы орудовали иглой, ушивая его и надставляя подол: оказывается, я немного переросла маму, только она об этом уже не узнает.
Получилось не слишком хорошо: портниха что из меня, что из Евы так себе. Но придирчиво рассмотрев результаты наших трудов: я в зеркале, а Ева со стороны – мы решили, что так, наверное, и лучше. Остатки прежней роскоши – как она выразилась вчера. Леди или вовсе госпожа похудела от невзгод, на новое платье денег нет, старое пришлось перешивать. Потому и едет одна, без охраны, на дурной лошаденке – к каким-нибудь дальним родичам, которые, может, приютят. Кстати, нет ли у кого из окрестных лордов дальних родственниц? Сам лорд Бенли не годится, в его замок проще добраться другим путем, не через лес… Сошлись на том, что я бежала от войны на побережье, а теперь возвращаюсь в столицу, где моя сестра замужем за купцом, получившим титул во время войны – чудовищный мезальянс, но ничего не поделать…
Лошадь, которую мне подвели, была под стать и легенде, и платью – старая, с неровной тряской рысью, даже жаль было взбираться на такую – не ровен час упадет под тяжестью всадницы. Рядом с хранителями, облаченными в дорогие кольчуги и восседавшими на добрых лошадях, я выглядела нищенкой. Глупо, но это заставило меня смутиться под пристальным оценивающим взглядом магистра. Я в который раз поежилась на ветру, плотнее запахнула плащ – Ева отдала мне свой, когда-то дорогой и теплый, сейчас кое-где зашитый, кое-где прожженный, слишком длинный. Если придется сражаться, надо будет его сбросить, не ровен час на полу наступлю. Хотя, наверное, я сниму его раньше, когда взойдет солнце и потеплеет…
– Годится, – сказал Ричард.
– А по-моему – перебор, – влез Алан. – Ни один уважающий себя разбойник не позарится на штопаный плащ и старую лошаденку.
– Кто сказал, что нас ждут уважающие себя разбойники? – ухмыльнулась Ева.
Магистр не ответил, шагнул ближе ко мне, заглядывая в лицо.
– Не передумала?
Я покачала головой.
– Тогда поехали.
Взобравшись в седло, я вспомнила, что ненавижу дамскую посадку, но что-либо менять было уже поздно. Оставалось терпеть.
Мы остановились в четверти лиги от Берхэма, деревни, откуда вела одна-единственная дорога, в лес. Хранителям не стоило там показываться, наверняка у разбойников найдутся соглядатаи. Не просто же так они потребовали, чтобы лорд с выкупом двигался именно по этой дороге.
Магистр и его люди спешились, отдав поводья двум сопровождавшим нас солдатам, я осталась в седле. Солнце давно поднялось и начало греть почти по-летнему, так что я сбросила плащ, оставив и его солдатам. Когда будем возвращаться, Ева заберет свою вещь. Я поежилась – вовсе не от холода. Вроде бы почти уверена, что все обойдется: обычные разбойники мне не страшны, а союзники – лорда Грея и мои – меня не тронут. Не потому, что узнают, даже королеву не знает в лицо вся страна, а потому, что им неинтересны путешествующие девицы. Но именно это «почти» заставляло ежиться от озноба, несмотря на жару. «Все обязательно пойдет наперекосяк», – сказал Акиль, а уж он-то понимал в подобных вещах куда больше меня.
Магистр коснулся моего колена. Смотреть сверху вниз в лицо Ричарда было странно.
– В деревню мы все не пойдем, – сказал он. – Тень увидят, переполошатся. Акиль останется с тобой…
– Нет, – перебил Акиль, указывая на дорогу. – Заметят.
А ведь и в самом деле заметят: солнце высушило землю, а ноги прохожих и копыта лошадей превратили верхний слой дороги в пыль. Если эльф пойдет рядом, непременно кто-то любопытный увидит следы, появляющиеся из ниоткуда. И если пойдет по придорожной траве, тоже заметят – все вокруг искрилось росой, как бывает, когда солнце еще не поднялось высоко.
Ричард коротко ругнулся.
– Значит, все мы догоним тебя у леса, но и там придется держаться поодаль. Поэтому постарайся не лезть на рожон.
Я кивнула. Его прикосновение, казалось, обжигало, несмотря на ткань платья, но если дернуться, сбрасывая руку, можно лишиться единственной опоры на стремя. Впрочем, мне и не хотелось дергаться. Хотелось смотреть сверху вниз в синие глаза, где плескалось беспокойство, чувствовать тепло его ладони и верить, что он будет рядом и не позволит меня обидеть.
Я мысленно выругалась. Неужели в самом деле жду от него
