чистые чувства, что только многолетняя и новая по содержанию своему эпоха могла бы раскрыть этот слой грязи и обнаружить, как остатки былого величия, погребенные под ними чистые чувства.
И теперь, когда бай Ганю изложил им свой план издания газеты, охарактеризовал ее направление и перечислил будущих ее сотрудников, Гочоолу и Дочоолу почувствовали в глубине души какое-то угрызение, уловили, что во всем этом деле есть что-то отталкивающее, недопустимое. Но к тяжелому верхнему слою, придавившему их чистые чувства, бай Ганю прибавил еще один пласт, окончательно эти чувства задушивший. Красноречиво, с увлечением, со страстью он обрисовал им материальные выгоды, которые принесет это предприятие. Более убедительные аргументы для Гочоолу и Дочоолу и не были нужны.
Дверь отворилась, и на пороге показалась острая лисья мордочка Гуню-адвоката. За ним вошел Данко Харсызин.
— Вот, Гуню, что ты скажешь? — по-приятельски промолвил бай Ганю. — Мы хотим газету выпускать…
— А почему бы и нет? Давайте. Пожива будет? — ответил Гуню, подмигнув и пошевелив пальцами.
— Живи — не тужи.
— Будет или нет?
— Будет, будет.
— Ладно. А какую газету — за правительство или оппозиционную? Говори скорей, меня клиенты ждут.
— Вот тут загвоздка: то ли за правительство, то ли оппозиционную… Кабы знать, долго ли нынешние продержатся.
— Говори скорей, у меня клиенты.
— Знаешь, Гуню, — промолвил в раздумье бай Ганю, не обращая внимания на слова адвоката. — Я думаю, пока что за правительство…
— Да, да, лучше за правительство, — поспешно поддержали Гочоолу и Дочоолу.
Бай Ганю посмотрел на них сердито, — зачем перебиваете? — потом продолжал:
— А только почуем, что ихние дела плохи, так сейчас ногой им под зад и с новыми — опять к власти, а?
— Идет. А обещали вам что-нибудь?
— Само собой. Без этого как же?
— Ну, коли так, начнем, — решил Гуню-адвокат. Тут пошел разговор о том, каким способом организовать издание и какого, так сказать, направления должен держаться новый орган в тех или иных вопросах. Было решено сообразовываться с временем и обстоятельствами, а также с материальным интересом, «даст бог». — О России заладим: н а ш а о с в о б о д и т е л ь н и ц а, б р а т с к и й р у с с к и й н а р о д, д а з д р а в с т в у е т ц а р ь - о с в о б о д и т е л ь (царство ему небесное); а увидим, не клеится у них, опять давай о «З а д у н а й с к о й г у б е р н и и». Насчет Македонии «помолчим, знаешь, никак не идет: не такое время. Австрия там, Тройственный союз — ну, ни в какую!»
— А с молодежью-то что делать будем? — вмешался Гочоолу. — Она тоже зашевелилась!
— С ней заигрывать придется, ничего не поделаешь. Ребята — сорвиголовы. Иной раз и шапку будем перед ними ломать. Время такое, как же иначе-то? — со вздохом промолвил бай Ганю.
— Как же иначе? — взревел Данко Харсызин, и глаза у него потемнели. — Дубье неотесанное! Вот как двину…
— Сиди смирно, Данко…
— Р-р-разгромлю негодяев!..
— Замолчи, перестань! Сиди на месте. Все в свое время!
— Давай скорей, бай Ганю: клиенты ждут, — воскликнул Гуню-адвокат с нетерпением.
— Послушай, Гуню, знаешь (да ну их, чертовых твоих клиентов!)… Знаешь что? Сядь-ка ты нынче вечером да напиши передовую. Побольше верноподданнических чувств напусти, чтобы сам князь подивился. Вставь туда: В а ш и х с м и р е н н ы х ч а д , и Н а ш е г о о т ц а р о д н о г о, и п р и п а д а е м к а в г у с т е й ш и м с т о п а м В а ш и м. Ладненько нанижи, будто четки, — ты знаешь как! Ну, и о народе два слова, как полагается. Понял меня? Хорошо. А в конце оппозицию продерни: э т и п р е д а т е л и, э т и…
— П р е д а т е л и нынче устарело. Поставим м е р з а в ц ы, — поправил Гуню.
— Что ж, ладно. Ставь мерзавцев. Да не забудь еще ф а т а л ь н ы х д л я б о л г а р с к о г о н а р о д а. Черт его возьми совсем, больно нравится мне это слово: «фатальный»{86}. Когда говоришь этак х-ф-фатальный, — будто кого за горло х-фатаешь!.. Приятно! Одно удовольствие!
— А для меня нет лучше удовольствия, как ежели я кого изругаю, — чистосердечно признался Данко Харсызин. — Сразу на сердце полегчает.
— Молодец, Харсыз! Так и надо! — в восхищении воскликнул бай Ганю и похлопал Данко по плечу. — Значит, дело в шляпе. Ты, Гуню, как я тебе сказал, напишешь передовицу — да? А вы, Гочоолу и Дочоолу, состряпаете несколько корреспонденций, телеграмм.
— Каких телеграмм, каких корреспонденций? — в недоумении спросили оба.
— Как каких? Всяких. Вы что? Газет не читаете? Напишите: В а ш е ц а р с к о е в ы с о ч е с т в о, н а р о д к о л е н о п р е к л о н е н н о л и к у е т и д р у ж н о м о л и т в с е в ы ш н е г о{87}, ну и так далее; валяйте что в голову придет. Скажите там: б о л г а р с к и й н а р о д д а л т ы с я ч и д о к а з а т е л ь с т в т о г о, ч т о, к о г д а з а т р а г и в а ю т е г о п р а в а, в с е п о д ы м а ю т с я к а к о д и н… как бы сказать… с о с л е з а м и н а г л а з а х… и в таком духе. В конце концов, много и не надо: пошлите оппозицию подальше — и славно!.. Не турусы же всякие философские разводить. Так-то! Все равно никто не поймет. Наше дело — втереть очки, и поехало! Так, что ли?
— Ну, прощайте, меня клиенты ждут, — проворчал Гуню-адвокат и взялся за шапку.
— Черти тебя ждут… Ладно, ступай. Да слушай, Гуню, чтоб завтра утром статья была готова. Ну, всего!
Гуню пошел к двери, за ним поднялись Гочоолу и Дочоолу, получившие от бай Ганю необходимые инструкции.
— Послушайте, господа, а о самом главном-то забыли! — крикнул он им вслед. — Как мы свою газету окрестим?
— Это ты правильно, бай Ганю… маху дали! — откликнулись Гочоолу и Дочоолу.
— Вопрос серьезный, — сказал Гуню-адвокат. — И знаешь почему? Потому что эти дьяволы все хорошие названия забрали, ничего нам не оставили. Но как-никак — что-нибудь и для нас найдется. По-моему, лучше всего назвать нашу газету «С п р а в е д л и в о с т ь», а в скобках прибавить: «Фэн дю сьекл»[37].
— Чего?
— Это французское выражение; вам не понять.
— Не надо нам французского; вот по-латыни можешь вставить что-нибудь — для интересу.
— Двинем какое-нибудь «Tempora mutantur…»[38].
— Двинем, ежели к месту.
