протянул Иван осуждающе. – Мешок на голову, руки за спину.
– Ваня, – укоризненно посмотрел Симон на КЕРГИШЕТА. – Как ты мог подумать о таком, зная меня? Нет, чтобы чаем попотчевать, так ты глупости про меня измышляешь. Где Камен?
– Хороший вопрос, – огрызнулся Иван, ставя чайник на плиту.
– Чего это ты сегодня такой нелюбезный? Да и чайник бы мог купить современный, электрический, удобный. Этот когда ещё закипит.
Иван не ответил, демонстративно отворачиваясь от Симона.
– А-а, Фиман… – догадался Симон. – Ты хочешь в Фиман?
– Ну, вот ещё!
Ему действительно сейчас не хотелось в этот проклятый и таинственный Фиман, где все ходоки, кроме него, естественно, побывали, и неоднократно, если верить их улыбкам авгуров, а Сарый там бывает почти каждую неделю. Зато все они как один в диком восторге радетельных родителей оттого, что их великовозрастное чадо в его, Ивана, лице пока что не знает многих запретных вещей, в том числе и Фимана. Во всяком случае, никто из ходоков не горел желанием познакомить его с этим местечком, расположенном где-то в пространстве и во времени. А Иван не знал, как туда попасть самому.
Слыша о нём, вытирая грязь после появления Учителя из похода в него, Ивана постепенно вообразил себе Фиман в виде некой клоаки, куда порядочный человек, если он хочет остаться чистым, ни в коем случае попадать не должен. К тому же, как ему теперь казалось, после посещения Фимана у него может случиться крушение некоторых мировоззренческих представлений, что будет невосполнимой потерей.
Тем более что Симон тут же после реплики Ивана сказал:
– Вот и правильно.
И потянулся за пряником.
Иван давно заметил неравнодушие выходцев из будущего к обыкновенным пряникам. Особенно Сарыя, способного съесть в один присест всё, что подавал ему на стол ученик, а он не скупился.
– Чем занимаешься? – заминая разговор, спросил Симон и принял от Ивана чашку чая. – Присмотрел что-нибудь в прошлом для постоянного проживания?
– А я не смотрел! – с вызовом сказал Иван.
Не любил он этот время от времени возникающий вопрос Учителей. Сам понимал, что надо бы, но до сих пор не решился. Даже как-то побаивался сменить насиженное место в своём настоящем на какое-то иное в прошлом.
Симон сдул парок и пригубил чай. Чмокнул губами.
– Почему же?
– Мне и здесь хорошо!
Симон тщательно разжевал пряник, осторожно, морщась, хлебнул кипяток.
– Может быть, ты и прав. Мне у тебя нравится. Нет, правда!
Готовый побороться за свою точку зрения, Иван от признания Симона обмяк. Он уже подумал, что тот опять начнёт уговаривать его поменять местожительство, выбрав фешенебельную виллу или нечто подобное – комфортабельное, безумно дорогое и сказочно красивое. И обязательно где-нибудь на берегу моря или океана в веке эдак пятом нашей эры среди экзотики и неги. Чтобы пальмы, девушки и…
Думая о перемене жилья, он всегда мучился вопросом: зачем ему это надо, если он здесь-то теперь бывал лишь для того, чтобы отметить своё появление в настоящем? И коль скоро ему вдруг понадобиться выйти к современникам, он просто может прогуляться по улице, выбраться на Невский, позвонить кому-нибудь из не позабывших ещё его друзей и тех же девушек, – вот и пообщался. А там, на вилле, в роскоши… Там ведь и поговорить будет не с кем, к тому же кто-то должен будет ухаживать за всем этим хозяйством, не самому же ему выполнять бесконечные работы и загружать себя хлопотами.
А здесь, в однокомнатной квартирке пятиэтажки, в спальном районе города, живёт он тихо, приборки на полчаса. Зато никто не знает, дома он или нет; никто не отметит его внезапного исчезновения или появления после ходьбы во времени. Одним словом – здесь он сам себе хозяин.
– И мне тоже здесь хорошо. И это тоже – правда, – сказал он в тон Симону.
– Верю, Ваня. Мишура всё это… Богатство, аристократический шик… – Симон вздохнул. – И тлен к тому же. Я вот когда-то жил… Не буду уточнять где. Так вот, там теперь почти ничего. Туристов, правда, водят за деньги и, скажу, немалые, дабы показать жалкие останки того, что было… Так-то, Ваня.
– А я что говорю? То же самое. И… Скажи, Симон, – вдруг набрался решимости Иван.
– Да?
Признание Симона о житье где-то в прошлом заставило Ивана вспомнить о Напель. Щемящая тоска охватила его от сознания, что ничто так и не подсказало ему в последнее время, как всё-таки найти правильные пути, ведущие к Напель.
Кроме одного. Зыбкого и неопределённого, поскольку до сих пор оставалось только в виде предположения или неясного желания, чтобы так и было, как он задумал.
– Я ведь побывал за Поясом Закрытых Веков…
– И что?
– Сейчас соберусь, – Ивану хотелось сказать и спросить, как можно проще, но никак не удавалось подобрать слова, хотя он как будто уже давно проиграл в уме подобную сцену. – Ладно… Этот Пояс якобы был образован тогда, когда за него ушли люди из нашего будущего… Они прошли по временному каналу, созданному Пектой. Если был пробит такой временной канал, то тогда в поле ходьбы должен был остаться хоть какой-то от него след. Ведь так?
– М-да… – Симон посмотрел на Ивана исподлобья. В его глазах промелькнуло удовлетворение, но и нечто такое, замеченное Иваном ещё тогда, когда Симон в стенах ИНИСКа исповедовался о перлях. – Я думал, – после продолжительной паузы продолжил он, – что у тебя этот вопрос появится значительно раньше. Сразу после того, как ты оттуда вернулся. Готовился к ответу. А он не возникал, и мне показалось… – Симон облизнул губы, – никогда у тебя и не возникнет. Хотя, конечно, лет, может быть, через десять нам пришлось бы вернуться к этому. Что ж… – Симон вновь помолчал, и начал было высказываться дальше: – Конечно…
Но тут из прихожей заслышалось знакомое кряхтение, пыхтение и бормотание:
– Каждый верт чахоточный…
Симон вскинул брови:
– Что-то новенькое в его лексиконе.
– Он теперь у нас не такой, каким был прежде. Отъелся на казённых харчах. Вы же денег не жалеете. Оттого-то он теперь других чахоточными считает, – пробурчал Иван с досадой на не ко времени объявившегося Учителя. – Я сейчас.
Он направился в прихожую, дабы своим видом образумить Сарыя, прекратив поток сквернословий, безостановочно изрыгаемых его скрипучим голосом, и сказать о присутствии Симона.
Учитель самого КЕРГИШЕТА сидел на полу в свободной позе пьяного под забором, откинувшись спиной на стену и широко разбросав в стороны ноги. Грязен он был от пяток до макушки головы; в волосах застряли веточки с листьями, трава и… даже ползал какой-то жук. Зато на замызганном его округлом и щекастом лице блуждала блаженная улыбка деревенского зубоскала.
– Ва-аня, – пропел он при виде ученика.
– Здесь Симон, – коротко оповестил тот Учителя.
– О! – неподдельно простонал Сарый. Блажь с него слетела шелухой, щёки поползли вниз, глаза заблестели и забегали. – Я в ванную, а ты, Ваня… прикрой меня!
Иван против
