переупрямить. Всю жизнь теперь только «прогибаться» под тебя.
С сексом опять обломала.
Попадос, конечно, конкретный…
Окей, мужик, давай мыслить позитивно? Пусть она и пьяненькая, но зато под боком. Это уже немало греет душу.
Хотя, нет, пока не под боком. Надо переложить ее на кровать. Каким бы удобным диван не казался, к утру спине приходит пиздец. Знаю. Проверено. Отключался на нем пару раз. Ощущения при пробуждении — фантастические.
Поднимаюсь и скидываю пальто. Закатываю рукава пуловера и, долго не приноравливаясь, подхватываю Царицу на руки. Легкая, как пушинка.
Она что-то миленько сонно бубнит. Разбираю только: «на место» и «хоккеюга».
Собственник во мне радостно отбивает чечетку. Да ты ж моя прелесть хвостатая! Даже во сне я ей покоя не даю. Что это, если не чувства? Как минимум, глубочайшей привязанности. А там и до любви недалеко. Главное, вектор направления этому чувству правильный задать. И пинка. Для разгона.
Утаскиваю Царицу в спальню, осторожно укладывая на кровать. Врубаю ночник на прикроватной тумбе. По спальне разливается легкий желтоватый свет. Торможу, упираясь одним коленом в матрас. Переодеть, наверное, ее надо? Не будет же она спать в джинсах и футболке?
Во-первых, это неудобно.
Во-вторых, это слишком много одежды на ее теле, которое я планирую всю ночь тискать. Не в смысле приставать к пьяной женщине в отключке. Я же не извращуга какой. А в смысле: обнимать там, целовать, щупать, гладить…
Но, разумеется, главным аргументом тут является ее комфорт!
Короче, с совестью своей я договариваться умею. Главное, в процессе Царицу не разбудить. А то получу потом «удушающий» и по совести своей и по другим частям тела. Вряд ли ее в гневе остановит особая предрасположенность к некоторым из них.
От футболки Обезьянку избавляю быстро. Она даже не сопротивляется. А вот с джинсами приходится повозиться, потому что девчонка начинает активно брыкаться, отбиваясь от моих рук. Бурчит сквозь дрему:
— Я не хочу-у-у…
— А я вот очень, но ты явно не в состоянии.
— Так спать хочется…
— Так кто ж тебе не дает? Сейчас я тебя раздену, и спи, сколько влезет.
В ответ слышу «хнык» и «устрашающее»:
— У меня парень есть!
Опа, козыри в ход пошли? Миленько. И кто это у нас «парень», интересно?
Улыбаюсь. Хочется навалить кучу вопросов, пока у этой пьяной дамы развязан язык, но я сдерживаюсь. Не по-мужски это как-то. Захмелевшую фею мучить. Она же, считай, как под сывороткой правды. Мать родную за гроши продаст. Бросаю только:
— Есть, конечно. Как иначе? Такая красивая Обезьянка не может быть без парня. И что, сильно тебя любит?
— Сильно! — надув губы, не открывая глаз, выстреливает. — Убери! — хлопает своими ладошками по моим. — Не трогай…
— М-м, — мычу, отодвигая за запястья руки Обезьянки от пуговицы на поясе джинсов. — Ну, а ты его любишь?
— А я… м-м…
Замираю. Момент истины?
Но ответом мне служит только многозначительное:
— М-м-м… я спать хочу…
Ясно все с тобой. И тут обломала. Козень!
Расстегиваю молнию. Хватаю штаны за петли.
Она снова лезет туда своими тонкими пальчиками, побубнивая:
— Да не надо же…
— Надо же! — рычу я.
— Он тебя побьет.
— Обязательно.
— Он большой и сильный хоккеист!
Ох, как гордо прозвучало-то! Если бы не знал, что я в ее окружении единственный хоккеист, то точно решил бы, что не про меня речь идет. Что другого себе «большого и сильного» влюбленного осла нашла.
— И клюшкой, наверное, классно владеет, да?
— Лучше всех!
— М, и кубики у него на прессе, наверное, есть?
— Мхм…
— А на лицо как? Красивый?
— Самый!
— Значит все-таки нравится тебе?
— Очень!
— А какого хера ты тогда ему мозг ебешь, женщина?!
Ох, дерьмо! Не сдержался. Даже завис, сидя на коленях у ног Обезьянки, ожидая, что вот сейчас она точно проснется окончательно и эта бомба замедленного действия подорвет тут все к хуям. Но…
— Потому что он говнюк, — сопит обиженно.
Я посмеиваюсь. Да, это, конечно, аргумент железобетонный.
— А еще он — боженька женских оргазмов, — пьяненько хихикает моя прелесть.
— Чего? — офигев, переспрашиваю, уже с боем приспустив джинсы этой козы до середины бедер.
— И член у него классный… больше среднего… я гуглила…
Блять!
Все, меня накрывает дикий ржач.
Гуглила она…
Хотел бы я посмотреть на эти запросы в поисковой строке.
Господи, дай мне сил и мудрости все сказанное этой женщиной ночью не использовать утром против нее же самой. Тут столько поводов ее постебать, что до самой старости хватит.
Отсмеявшись, командую:
— Так, все, Царица! Давай уже снимем эти тесные джинсы, и будешь спать. Очередных откровений мое ранимое сердце не выдержит. Ноги разогни…
— Да не надо же…
— Надо я сказал!
— Да больно же…
— Чего тебе больно?
Ответом мне служит жалобный «хлюп» носом.
Я стягиваю одну штанину и дергаю вторую.
Слышу вой:
— Ау-у-у…
Опускаю взгляд.
Твою, Марта, мать!
Только сейчас замечаю, что джинсы на одной ноге разодраны, а под ними в кровь разбитое колено с запекшейся на ране кровью.
— Ты до квартиры на четвереньках, что ли, ползла все семнадцать этажей? — выругиваюсь.
Отвечает мне новый жалобный «шмыг» носом.
— Ладно, не реви…
— Боли-и-ит…
— Щас разберемся.
Блин.
Делать нечего, снимать-то как-то надо. Не оставлю же я ее в одной штанине!
Решаю, что лучше сделать это резко.
Дергаю за ткань, оголяя вторую стройную ногу. Марта шипит и ругается, пинаясь. Я ловлю ее подбитую конечность, хватая ладонью под коленкой, фиксируя. Дую на рану, успокаивающе поглаживая. Царица хнычет, но брыкаться перестает. А уже через пару минут благополучно подгребает под себя обе подушки и отрубается в позе очаровательно пьяненькой звезды.
Я выжидаю пару секунд.
Все?
Надеюсь, до утра.
Отпускаю стройную ножку. Завидую. А мне такое счастье — уснуть — пока не светит. Рану этой бедовой надо обработать, чтобы не загноилась.
Трындец, какой длинный день!
Сгребаю вещи Обезьянки и сползаю с кровати. Уношу шмотки в ванну, зашвыривая в бельевую корзину. Завтра с этим разберемся.
Лезу в ящик под раковиной. Благо, в силу профессии, дома всегда есть хлоргексидин и различные виды повязок: от кинезиотейпов до пластырей. Даже пару обезболов сильных затесались. Но это, думаю, не пригодится. В Царице сейчас литры шампанского, как обезбол.
Вытаскиваю прозрачную коробку со всем необходимым, как краем глаза улавливаю мельтешение по правую руку.
Буквально за секунду успев сориентироваться, захлопываю ящик. Как раз в тот момент, когда что-то черное и пушистое запрыгивает на тумбу с раковиной.
— Едрит твою налево! Это что еще за на хер? — поднимаю за шкирку черный грязный комок шерсти в колтунах, смутно
