Объяснение моё, похоже, показалось ему вполне правдоподобным, а деликатность тронула до глубины души, ибо он протянул мне руку, свою единственную руку, и проговорил:
— Благодарю вас.
И добавил:
— Пойдёмте выпьем что-нибудь.
Я почувствовал, как краснею, и впервые в жизни узнал, что такое стыд.
Да, мне было стыдно перед этим человеком — за то, что я был тем, кем стал. Мы с ним вошли в бар, и у меня было такое чувство, будто все глядели на нас с удивлением. Он рисковал ради меня жизнью, а я теперь компрометирую его своим обществом!
— Как ваше имя?.. Чем вы занимаетесь?.. Вы женаты?
Он буквально осыпал меня градом вопросов, которые следовали один за другим, я отвечал сбивчиво и невпопад, без конца моля его великодушно извинить моё замешательство, которое объяснял волнением от встречи с ним.
Была в нём какая-то неподдельная наивность, которая и вправду тронула меня до глубины души.
Он был очарователен, сердечен, прост — и в нём не было ни горечи, ни печали. Впрочем, он ведь и не был калекой. Инвалид войны никогда не чувствует себя калекой. Он не потерял руку — он подарил её родине.
Единственной рукой, какая ему осталась, он действовал с завидной ловкостью. Мне хотелось бы помочь ему зажечь сигарету, поднести ко рту стакан с выпивкой, вытащить из кармана носовой платок — но он во мне не нуждался.
Он поведал мне о своей жизни — жизни монотонной и достойной, без особых взлётов и падений. Потом заговорил об игре, он говорил о ней долго, с явным воодушевлением.
Говорил как об одном из немногих удовольствий, единственном развлечении, каким может предаваться, не страдая от своего увечья.
— Это единственное место, где я не чувствую себя одноруким!
И я почувствовал, как во мне рождается нежность к этому человеку. Он понял, ему это было приятно, и он улыбнулся от всей души.
Потом вдруг предложил мне:
— А что если нам с вами объединиться?
— Объединиться?...
— Ну да, объединиться. Вы любите игру, я так просто обожаю это занятие, так почему бы нам не играть вместе?
Десять минут спустя мы уже бок о бок сидели за карточным столиком и были напарниками.
Он спас мне жизнь — и теперь ему предстояло вернуть меня к ней вновь!
Да-да, прожжённый шулер объединился с порядочным человеком чтобы играть по-честному.
Инспектор из бригады по надзору за карточными играми, который засёк меня полчаса назад, когда я делал ставку ва-банк — ибо волнение выдало меня с головой — и, последовав за нами в бар, теперь не спускал с нас глаз. Он был уверен, просто голову бы дал на отсечение, что мы замышляли что-то недоброе и противозаконное. И я испытывал острую, неведомую мне доныне радость, когда, смеясь ему в лицо, бил восьмёрку или девятку.
Нам везло, и в тот вечер мы с Шарбонье выиграли на двоих 19 тысяч 800 франков. Согласитесь, неплохое начало для нашего союза! Пара десятков тысяч франков — прекрасный куш даже для самых заядлых жуликов!
Мы не расставались с ним вплоть до самого последнего дня. И каждый вечер играли сообща — всегда пополам.
Это продлилось семнадцать дней.
Выиграли мы или проиграли на семнадцатый день?
По правде говоря, уже не припомню — потому что в тот вечер произошло событие куда более важное, и оно затмило для меня всё остальное.
Что же он сделал из меня, этот человек?
Честного человека?
Лучше того, хуже того: настоящего игрока!
Поначалу-то я и сам не поверил. Говорил про себя: «Чушь какая! Так, кратковременное увлечение, просто из-за того, что он рядом, и ничего больше. Стоит ему исчезнуть, и назавтра всё снова будет как прежде».
Но ох как жестоко я ошибался. Я был уже отравлен — и навсегда.
Невероятная история, такая неожиданная перемена, которая оказалась для меня одновременно и благотворной, и роковой — мой спаситель излечил меня от моего недуга, но взамен заразил своим!
Да-да, за одну ночь и какую-то пару-тройку дней я понял, что такое настоящая азартная игра, и влюбился в это занятие. Прежде я не понимал, что это за штука, презирал, считал позором, жил за её счет и вот вдруг она предстала в моих глазах в совершенно ином свете. Я уловил её радости, проникся удовольствием, почувствовал возбуждение и все деньги, что мне удалось сколотить за семь долгих лет шулерства, я просадил за пару-тройку месяцев, играя по-честному!
Мне скажут — просто возвращение к истокам.
Что ж, может, так оно и есть. Все мои автомобили, драгоценности, все картины, особняк — всё пошло прахом.
Сегодня у меня уже не осталось ни гроша за душой, и я перебиваюсь с хлеба на воду, работая за тысячу двести франков в месяц — ну-ка угадайте, у кого, ни за что не угадаете — ах, вот уж ирония судьбы — у Гримо, фабриканта игральных карт! Я как раз занимаюсь тем, что запечатываю их в пакетики и раскладываю в порядке, принятом домом Гримо.
Так вот, в этом самом незыблемом —уж сколько лет!— порядке была одна особенность, которую собираюсь впервые предать гласности.
Возьмите колоду — совсем новенькую колоду — из пятидесяти двух карт. И предложите кому-нибудь сыграть партию в баккара. Разорвите у него на глазах гарантийную бумажку. Потом незаметно положите под низ две верхние карты. Поясняю: две верхние карты окажутся таким образом в самом низу. После чего, если вы банкомёт, тотчас же начните играть по правилам: одна карта противнику, одна вам, одна ему, последняя вам — и выигрыш за вами до конца колоды, это уж будьте уверены!
Попробуйте сами!
Я пробовал, так, для забавы — раз сто! — но всегда в одиночестве, как раскладывают пасьянс.
Ибо жульничать, снова стать шулером — для меня теперь это исключено!
Конечно, такая идея приходила мне в голову — и я даже пробовал — но не смог.
И вовсе не из страха, как бы меня не схватили за руку. И не потому, что я стал такой честный. Нет: просто из любви к самой игре.
Если ты игрок, настоящий игрок, ты не можешь быть шулером, грешно тягаться с волей Случая.
Из тысячи двухсот франков своего месячного жалованья я регулярно откладываю три сотни на игру — благоразумно и благоговейно.
Мораль
Среди тех, кто не играет в азартные игры, принято считать их порочнейшим занятием, однако, поверьте, на самом деле всё обстоит совсем не так уж страшно.Ведь тем, кто не играет, неведомы, просто недоступны приятные стороны игры. Что касается неприятных — уж мне ли их не знать?.. Слов нет, они таят в себе серьёзные опасности, но что, скажите, в нашей жизни безопасно?!
Стало быть, не следует подвергать сомнению то благотворнейшее влияние, какое азартные игры оказывают на наше моральное состояние. Вот взять, например, человека, который только что выиграл тысячу франков — он ведь не ассигнацию тысячефранковую выиграл — нет, он выиграл надежду выиграть во сто крат больше.
Он не просто тысячу франков выиграл — он победил!
Когда проигрываешь тысячу франков — проигрываешь только тысячу франков, ни больше ни меньше. А вот когда их выигрываешь, выигрываешь первые тысячи франков несметного богатства. Тут уж ты можешь пуститься в любые, самые радужные мечты... И какая уверенность, какая вера в себя — разве это не прекрасно?! В любви, в делах, во всём, целые сутки всё ему будет по плечу. И вот этот первый проблеск благосостояния, которым он обязан лишь воле Случая — кто знает, а вдруг он, и вправду, приведёт к настоящему богатству.
Про азартные игры принято говорить, будто это пагубная страсть.
Что ж, возможно.
Хотя я всегда склонен немного не доверять нравоучительным сентенциям, которым так и не удалось стать поговорками.
Когда я слышу, что всякое излишество достойно осуждения, охотно соглашаюсь. Но коли уж считать пороком любое излишество, то и вовсе чураться игры тоже порок — ведь и это тоже чересчур.
Во-первых, кто это сказал, будто игра — порок?
Не иначе, как скупердяй какой-нибудь.
Посудите сами, мы ежедневно рискуем своим здоровьем, своим счастьем, но сомневаемся, стоит ли поставить на кон содержимое своего кошелька — не означает ли это дорожить деньгами куда больше, чем они того заслуживают?!
«Ах, не «надо» играть в азартные игры!» — восклицают те, кто сроду не пробовал.
Это всё равно, что слышать от людей со здоровыми лёгкими: «Ах, не «надо» болеть туберкулёзом!»
Ведь если игра — недуг, то, возможно, это тоже недуг наследственный.
Говорите, азартные игры разоряют?..
И кого же, интересно, они разоряют, эти азартные игры?
Да тех, кто не умеет владеть страстями, или слабонервных. Иными словами, недоумков, слабаков, вечно сомневающихся в себе неудачников — короче, бездарей. Приходилось ли вам слышать, чтобы какой-нибудь выдающийся человек разорился за игорным столиком? Никогда. А ведь большинство незаурядных людей — заядлые игроки. Все, кто разорился из-за игры, рано или поздно нашли бы способ обнищать каким-нибудь другим манером — либо в делах не повезёт, либо женщины оберут до нитки...
