– Целый день надо корпеть в шахте за такую бумажку, малый. Повезло тебе!
– Я это очень хорошо понимаю, сэр.
– Слыхала, как они у нас разговаривают? – заметил Брозкок жене. И передразнил Сэма, прикалывая голубую ленточку к его рубашке. – Теперь ты герой Питманго.
– Благодарю вас, мистер Брозкок, сэр. – Побольше лести не помешает, подумал Сэм: пусть подавится.
Следующим был забег на двести метров, который редко выигрывал победитель первого забега, ибо он обычно выдыхался и уже не мог отличиться, но Сэм и тут выиграл; а затем объявили первый из больших забегов – традиционное «вкруг по пустоши». Победителя ждала бутылка «Гленливета», доброго нагорного мятного виски, и двадцать шиллингов, а в иные годы – еще и окорок. Многие не участвовали в состязаниях, дожидаясь этого забега. Бежать «вкруг по пустоши» было нелегко: поросшие травой кочки, незаметные для глаза ямки, наполненные водой, раскисшие, заболоченные места, когда ты вдруг оказываешься по щиколотку в грязи.
– Неужто ты и тут будешь участвовать, приятель? – крикнул кто-то. – Ты ж, приятель, совсем себя измотаешь – так и ноги протянешь на пустоши.
Сэм усмехнулся.
Опасных противников у него было двое: коротышка Алекс Макмиллан, который бежал босой, потому что отец не разрешал ему портить кожаные ботинки, и Джемми.
– Где, черт бы его подрал, Джем? – спросил Сэм у своих домашних.
Никто не знал, никто его не видел.
– Не могли бы вы задержать бег, сэр, пока я поищу брата? – попросил Брозкока Сэм. Если сам он не придет первым, хоть будет надежда, что победит кто-то из семьи. Джемми-то ведь побежит совсем свеженький.
– Ты заботься о себе, а уж я буду заботиться о состязаниях, – сказал мистер Брозкок и велел участникам занять места у старта.
Никакого состязания в собственном смысле слова не получилось. Коротышка Алекс слишком много выпил, и потому Сэм мог не надрываться – он не спеша набрал второе дыхание и обогнал Алекса в дальнем конце пустоши, когда тот уже лежал в тени цыганской кибитки и корчился, выбрасывая из себя все, что съел в День освобождения углекопов.
Мистер Б рожок вручил Сэму виски и две десятишиллинговые бумажки и приколол еще одну голубую ленточку к его рубашке.
– Я смотрю, это у тебя уже входит в привычку, – сказал Брозкок. – А нам всем начинает надоедать. – Управляющий предпочитал распространять свои благодеяния на большее число людей. – По-моему, тебе стоило бы пропустить одно-два состязания – мне кажется, ты подустал.
– Что вы, сэр, – сказал Сэм, – я обожаю прыжки.
Перед прыжками Сэм подбежал к тому месту, где сидела на одеяле его семья.
– Где же Джемми? Неинтересно мне участвовать в играх без братишки. – Он отцепил ленточки и бросил на одеяло. – Постереги их, – сказал он матери.
– Уж слишком ты лезешь вперед, – сказала Мэгги.
– И это тоже, – добавил Сэм, кладя четыре десяти-шиллинговые бумажки рядом с ленточками и бутылкой «Гленливета».
Вокруг одеяла, где расположились Камероны, уже стояли детишки верхняков – очень им хотелось потрогать Сэма и Сэмовы ленточки.
– Это ты тоже получил за то, что бегал по траве? – спросила Мэгги.
– Только за то, что бегал по траве, – подтвердил Сэм.
– А где у нас Сара, интересно знать? – сказал Гиллон. – Она ушла, когда мы прилегли вздремнуть, и так и не вернулась.
Сэм понятия не имел, а тут как раз объявили прыжки. Сейчас главное было сберечь энергию. Каждому участнику разрешалось три попытки, и лучший результат засчитывался. Сэм решил рискнуть, сделать только одну попытку, вложить в нее все свои силы – пусть лопнут их бедные сердчишки! – и, разогревшись таким образом, передохнуть до следующего состязания. В прыжках с разбега он побил питманговский рекорд.
Толпа вела себя необычно. Толпа ведь должна болеть за победителя, и до определенного момента так оно и было, но затем настроение ее изменилось, ей захотелось разнообразия: она уже ждала, чтобы С. Камерон стал обычным смертным и допустил какую-то промашку, – ждала, когда Сэм рухнет и уткнется в землю своим квадратным смуглым лицом. Прыжки никогда не вызывали особого интереса, но сейчас с каждым прыжком толпа все возрастала и как-то неестественно замирала, замыкаясь в угрюмом, хотя и беззлобном молчании, потому как это были шотландские болельщики, а они считают себя самыми справедливыми в мире. И все же, чтобы на груди у одного человека было столько голубых ленточек! С этим было как-то трудно смириться. Эндрью же пришел в невероятное возбуждение.
– Заткни их за пояс, Сэм! Переплюнь их, дружище. Не надо их жалеть, Сэм! Вперед, Камероны!
Сэму пришлось подскочить к брату и рукой зажать ему рот.
Прыжок в высоту, прыжок в длину с места, прыжок в длину с разбега. Мистер Брозкок перестал объявлять победителя. Надо прямо сказать: вел он себя достаточно откровенно.
– Не знаю, заметил ли ты это, – сказал он Сэму, – но сегодня ты всем в печенку въелся.
– Нет, не заметил, сэр.
– Это же всенародное торжество, а не праздник одного спортсмена.
Меня всю жизнь учили, сэр, делать все как можно лучше. Этому учат нас на шахте, сэр. Выкладываться до конца.
– А ты знаешь, он прав, – вмешалась миссис Брозкок. – Человек участвует в играх, чтобы выиграть, или не участвует совсем.
Так и моя мама всегда говорит, – сказал Сэм, и они улыбнулись друг другу.
Объявили метание тяжестей – последнее состязание перед питманговским марафоном. Для силачей. Иные углекопы ни в каких других состязаниях и не участвовали – слишком развитая была у них мускулатура и слишком они обросли мясом, чтобы бегать и прыгать. Кое-кто даже как следует выпил, чтобы набрать пару для броска. Возле того места, где проходило это состязание, в воздухе пахло, как в «Колледже» вечером после получки. Энди Бегг ткнул Сэма в грудь коротким толстым пальцем.
– Ты влезал моим мальчишкам во время бега. А твой папаня врезал мне у Десятинкавых ворот. – Сэм кивнул. – Так вот, предупреждаю тебя, малый: будь я проклят, если позволю, чтобы сопливый мальчишка из вашей семейки врезал еще и мне.
Толпа, услышав это, взревела. Зрители жаждали столкновения, жаждали крови. Бегг был хоть и здоров как бык, но достаточно гибок. Он встал на положенное место, крепко уперся ногами в землю, затянул покрепче толстый черный шахтерский ремень, чтобы собрать в один комок всю силу своего тела, раскачал тридцатишестифунтовый камень на стальной цепи – вперед-назад, вперед-назад, – пока не почувствовал, что тело движется в одном ритме с камнем (лицо его при этом налилось кровью и стало красным, как луна в пору уборки урожая), и выпустил из рук цепь. Это был хороший бросок, камень описал дугу и звучно шмякнулся на землю – «со смаком», как тут говорят.
Если бросить камень на столько же футов, сколько в нем фунтов веса, победа в Питманго обеспечена. Распалившись, Энди Бегг швырнул камень дальше.
– Энди Бегг – тридцать восемь футов три дюйма, – объявил Брозкок.
В ответ раздался рев толпы. Все остальные, кто бросал камень, оказались настолько далеко позади, что тут же вышли из состязания. Соперников осталось двое – Сэм и Энди Бегг.
Победителем вышел Сэм.
От такой наглости, от беспримерного бесстыдства этого парня – мальчишки! – у толпы даже дух перехватило.
– Мордастый ублюдок, – буркнул Бегг, впрочем, беззлобно. И повернулся к толпе. – Вы когда-нибудь видали такого нахала?
Толпа дала понять, что не видала.
Тут Сэм заметил отца, шагавшего к ним через пустошь с явным намерением посмотреть, в чем дело. Черт подери, куда девался Джем?
Во второй раз Бегг метнул камень еще лучше. Победителем вышел Сэм.
Когда Бегг занял место для последнего броска и принялся раскачиваться еще ритмичнее, чем прежде, – вперед-назад, вперед-назад, в стиле, принятом на питманговских состязаниях, – люди на дальнем конце поля начали разбегаться в разные стороны. Он метнул камень на 39 футов 5 дюймов, установив новый питманговский рекорд, о чем мистер Брозкок оповестил толпу таким громким голосом, что его слышно было в Западном Манго.
Сэм приподнял камень и удивился – как удивлялся всякий раз, когда брал в руки цепь, – почувствовав, каким несдвигаемым, мертвым грузом висит на конце ее камень. Все-таки он совершил одну ошибку – сейчас он это ясно понял, – выложившись, чтобы выиграть в предыдущих попытках.
– Гордый малый! – сказал кто-то.
– Да уж, а гордыня – она до добра не доводит. – Это было самое мягкое, что говорили о нем.
Он все слышал. Он-то считал, что достаточно выдрессировал себя, чтобы не обращать внимания на отношение толпы, но он слышал, что говорили вокруг, и это задевало его. Он стал раскачивать камень вперед-назад, чувствуя, как рука постепенно привыкает к тяжести, теряет ощущение ее, а потом повел цепь по кругу – уже не раскачивал ее, а вертел, вое быстрее, быстрее, чувствуя, что камень убыстряет вращение, и, когда все тело его – плечи и шея, бедра и поясница – напряглось в одном целеустремленном порыве, он выпустил камень. Никто еще никогда так камня не бросал.
